Глава Мультимедиа Арт Музея Ольга Свиблова о коллекционировании, конкуренции и подарках мэра

Немногие из культурных институций, возникших в 1990-е годы, могут похвастать столь масштабной деятельностью, как Мультимедиа Арт Музей. Сегодня он входит в десятку самых посещаемых музеев не только Москвы, но и России. 4 сентября музей, сейчас закрытый на плановый ремонт, откроется большими выставками работ американского поп-артиста Джима Дайна из собрания Центра Помпиду и современной фотографии из коллекции Аниты и Пойю Заблудович. Директор Мультимедиа Арт Музея Ольга Свиблова рассказала “Ъ”, как ей удается маневрировать в конкурентном музейном мире, привлекать публику и спонсоров и при этом не портить отношений с властью.

— Мультимедиа Арт Музей завершил сезон выставкой Mad House, на которой работы современных художников из частных коллекций, в том числе и вашей, были показаны вместе с европейской винтажной мебелью 1950-х и 1980-х годов. Ее открытие вы приурочили к своему юбилею. Почему?

— Эта выставка — дом воображаемого коллекционера. На ней было все, что он собрал на протяжении жизни: искусство, предметы быта, дизайн, какие-то фотографии, важные, быть может, только для него.

Без художника нет искусства, а художника нет без коллекционера.

Своей влюбленностью в произведения художника коллекционер поддерживает его морально, а покупая работы, дает возможность жить и творить.

Многие музеи возникли на основе частных коллекций, и по-прежнему дары коллекционеров — важный фактор их развития. Наш музей много лет назад начал программу «Частные коллекции в МАММ». Коллекционирование — это страсть. Любое произведение в доме — это узелок на память о том моменте, когда мы впустили в жизнь что-то резонирующее с нашим внутренним состоянием. Выставка Mad House исследовала, как коллекции строятся, меняются. Жизнь с искусством меняет нас и наши вкусы. Любое частное собрание — это автопортрет, зеркало жизни.

— Но разброс имен и произведений был довольно пестрый. Разве кто-нибудь так коллекционирует?

— Mad House — это и краткая история современного российского искусства, от классиков Ильи Кабакова, Владимира Янкилевского, Эрика Булатова, Ивана Чуйкова, Леонида Сокова до работ молодых художников, уже заявивших о себе на Венецианской биеннале, таких как Аня Желудь, или тех, кто только начинает карьеру, как Юлия Вергазова или Дима Ребус. В одном пространстве объединились работы художников разных поколений и разных направлений. Произведения патриарха московского концептуализма Андрея Монастырского и фигуративная живопись Виталия Пушницкого, аллегорическая абстракция Паруйра Давтяна с мультимедийной инсталляцией группы Electroboutique, рисунки звездного Паши Пепперштейна с фотографиями некрореалиста Евгения Юфита… Собрав в одном пространстве произведения, разнесенные историей искусств по разным направлениям, мы видим живой художественный процесс во всем его многообразии.

Со временем страсть коллекционеров искусства распространяется и на предметы дизайна. С этим в России еще с советских времен дела обстоят не так хорошо, как хотелось бы. Поэтому наш музей начал программу «МАММ Design». В экспозицию Mad House вторглись предметы европейского дизайна 1950-х и 1980-х годов из собрания Алины и Дмитрия Пинских. И это выглядело так же естественно, как и интеграция в русское искусство работ всемирно известных классиков Джозефа Кошута, Ли Фридлендера, Сары Мун, Элмгрина и Драгсета.

— На выставке были работы и из вашей личной коллекции. Вы часто покупаете искусство или вам в основном дарят его художники?

— Иногда дарят, иногда покупаю. Немного, не системно, по настроению. Если оказываюсь на аукционах, то увлекаюсь и почти всегда ухожу с покупкой. Но по большому счету свой азарт коллекционера с момента создания музея я переключила на формирование музейной коллекции.

— Бывает такое, что вы купили, а потом присмотрелись и поняли, что зря?

— Бывает, но работу все равно люблю и храню на память — об эмоциях во время покупки. Отношения с работами в домашней коллекции такие же, как и с людьми. Бывает мгновенная влюбленность, бывает страсть длиною в жизнь. Первые вещи у меня появились в 1980-е годы, это были подарки друзей-художников на Новый год, на дни рождения. Работы висели в крохотной квартирке в Ясенево, где мы жили с моим первым мужем, поэтом Алексеем Парщиковым. Каждое утро, просыпаясь, я понимала, насколько они для меня важны, что без них я просто не проснусь — такой живой была с ними связь. Когда мы расходились с Алешей, делить нам было нечего, мы бурно ссорились только из-за этих работ. Они остались со мной. Сейчас они живут на антресолях. Я по-прежнему люблю этих художников, которые ввели меня в мир искусства, ставший моей профессией, но, просыпаясь, вижу на стенах другое искусство. Так бывает, все меняется.

— Как вы сформировали музейную коллекцию?

— Задумываясь о создании музея, я знала, что у нас никогда не будет большого бюджета на закупки, поэтому надо собирать уникальную коллекцию.

Меня многому научила Дина Верни, великий французский коллекционер, создательница Фонда Майоля. Я снимала о ней тогда документальный фильм.

Она рассказывала, как собирала старинные экипажи. Их в то время просто сжигали, а она по 15 франков выкупала кареты. Они стали основой ее крупнейшего собрания экипажей. Именно Дина Верни, муза Майоля, Матисса, Боннара, объяснила мне, что главное для коллекционера — видеть то, что еще не оценили другие.

Планируя открыть музей, я понимала, что российская фотография у нас не просто недооценена — она вообще не была оценена. Зарубежные коллекционеры в перестройку покупали ее чуть ли не на вес, и к середине 1990-х годов многое оказалось за рубежом. Но с этим материалом, за исключением Алекса Лахмана и еще нескольких человек, никто серьезно не работал. Именно Лахман, в чьей галерее в Кёльне я побывала в конце 1980-х, во многом открыл мне глаза на ценность отечественной фотографии. Я понимала, что, если мы сможем собрать и выстроить хотя бы канву истории российской фотографии, это уже будет уникальным собранием. Сегодня у нас более 160 тыс. единиц хранения.

— Внушительное количество. Надо полагать, вам многое дарят? Как вы пополняете коллекцию?

— Нам помогают партнеры: мы первыми из музеев, еще в середине 1990-х, стали развивать партнерские программы и сегодня гордимся сотрудничеством с такими серьезными брендами, как Volvo, MasterCard, Tele2 и другие. Благодаря им мы можем покупать работы в российских и зарубежных галереях, иногда — на аукционах. Например, при поддержке MasterCard на лондонских торгах Phillips мы купили работы классика Бориса Михайлова. А на последней ярмарке Cosmoscow с помощью Tele 2 — новую работу Сергея Браткова. Бюджетных денег не хватает не только на закупки, но и на выставки. Так, нашу стратегическую программу «История России в фотографии» мы уже несколько лет развиваем благодаря корпоративному попечителю музея — компании «Норникель».

Что касается даров, то нам дарят, но совсем не так много, как хотелось бы, и не так, как это бывает в зарубежных музеях, где традиция дарения имеет долгую историю.

Несколько лет назад Ульви Касимов подарил нам коллекцию европейской фотографии периода Первой мировой войны. Выставка на основе этой коллекции пользовалась огромным успехом, мы и дальше планируем с ней работать.

Главное, уважать дарителей. Быть им благодарными. Как и в зарубежных музеях, работы, полученные нами в дар, атрибутируются с указанием имени дарителя и года дарения. На всех наших выставках или в публикациях обязательно есть эти сведения.

— Как вы отбираете новые вещи в музейную коллекцию? Что для вас становится критерием при принятии решения?

— Важнейший критерий — это востребованность работ, наша уверенность в том, что и через десять, и через сто лет они будут участвовать в тех или иных выставках. Иногда годами охотишься за работами одного автора, чтобы собрать персональную экспозицию, вписать новую страницу в историю российской фотографии. Так было, например, с архивом Михаила Прехнера или Аркадия Шайхета. А иногда собираешь работы определенной тематики, как для выставки «Первоцвет — ранний цвет в российской фотографии». Эти фотографии мы начали собирать в 1997 году, а впервые показали лишь 15 лет спустя. Выставка с огромным успехом прошла в Москве и в крупных европейских музеях, на нее до сих пор постоянные запросы.

— Собираете ли вы только российскую фотографию или зарубежную тоже?

— Только что мы показывали прекрасную выставку «Старинная японская фотография и гравюра». Речь идет о раскрашенной японской фотографии 1860–1890-х годов. Первую часть коллекции мы приобрели в 1998 году, тогда же ее и выставили. Два года назад, узнав о грядущем перекрестном годе японской и российской культуры, поняли, что нужно бы еще докупить. За 20 лет эти фотографии подорожали более чем в десять раз. Благодаря поддержке компании JTI нам удалось существенно пополнить коллекцию, и сегодня у нас одно из крупнейших в Европе собраний старинной японской фотографии.

— Недавно Сергей Собянин выделил Московскому музею современного искусства 20 млн руб. на закупки произведений. А вы что-нибудь получили от мэра?

— Сергей Семенович подарил мне на юбилей замечательную розу из янтаря — очень красивый каменный цветок. Но он сделал еще один важный подарок — и мне, и всему московскому музейному сообществу. Несколько месяцев назад на встрече мэра с руководителями учреждений культуры я поднимала вопрос о том, как доставить в музеи школьников из отдаленных районов Москвы. На такую экскурсию учитель должен не только потратить рабочее время, но и организовать переезд детей на общественном транспорте, что непросто. Мэр — огромное ему спасибо — распорядился, чтобы школы могли подавать заявки на автобусы в департамент транспорта, который предоставит их бесплатно. Детей в московских музеях много, но, как правило, это дети, пришедшие с родителями, или дети из близлежащих к музею районов, а это капля в море, учитывая количество школьников в Москве, Новой Москве и Подмосковье. Каждый ребенок имеет право и должен встретиться с искусством в детстве.

— Музеи сейчас очень востребованы, в них даже стоят очереди, выставки обсуждают, хвалят, ругают. Вы этому рады?

— Не надо переоценивать бум в сфере культуры, о котором сегодня много говорят.

Да, посещаемость музеев, театров, концертных залов повысилась, изменились и сами учреждения культуры. Но если сравнить численность культурно-активной публики в Москве и, например, Париже, учитывая размеры мегаполисов, то до лидерства нам еще далеко.

Во Франции и Италии детей в обязательном порядке водят в музеи еще в дошкольном возрасте.

— А что чувствуете, когда в другом музее видите аншлаг или выставку, которую не смогли себе позволить? Завидуете конкурентам?

— Тот, кто скажет, что он никогда не завидует, врет. Я тоже иногда завидую. Но зависть бывает черная, она деструктивна, разрушает тебя самого и толкает на разрушение других. А бывает белая зависть, это восхищение. Когда восхищаешься тем, что делают другие, то это движет тебя вперед. Я умею восхищаться. Конкуренция — это здорово, она расширяет горизонт и подталкивает к новым решениям. Сегодня у нас много отлично работающих государственных и частных музеев, интересных галерей. В свободное время я с радостью хожу на выставки коллег, потом делюсь впечатлениями в соцсетях или обсуждаю с командой музея, и мы вместе придумываем, как сделать что-то интересное, но непохожее на то, что у других.

— Что вам дает энергию? Судя по вашему instagram, вы никогда не спите — ночью то развешиваете работы в музее, то снимаете рассветы в Москве.

— Искусство — источник витальной энергии, и счастлив тот, кто умеет подключаться к этому источнику. Я часто повторяю эту фразу, для меня это не просто красивые слова. Кто-то восстанавливается на курорте, кто-то — в спортзале, я — благодаря общению с искусством. Оно вытянуло меня из черной дыры, полного энергетического провала летом позапрошлого года. Вымотанная подготовкой проекта «Коллекция!» для Центра Помпиду, я даже упала в обморок. Я понимала, что через день просто не доберусь до аэропорта, чтобы опять лететь в Париж. Невероятным усилием воли заставила себя пойти в Московский музей современного искусства — посмотреть выставки, которые еще не видела. Пока ходила по залам на Петровке, мне совершенно неожиданно позвонила израильская художница Михаль Ровнер. Я редко отвечаю на вопрос о любимых художниках, но ее творчество для меня многое значит. Мы трижды показывали проекты Ровнер. Работать с ней непросто, но в этой муке есть сладость — результат всегда будет потрясающий. Созваниваемся мы редко, по делу, но этот звонок не имел практического смысла — просто «Как дела?». Я сказала, что дела неважно. Михаль в ответ поделилась своим непростым опытом работы с крупными музеями и сказала: «Если тебе будет плохо, обернись. Меня не будет за твоей спиной, но знай, что я с тобой, я рядом». Это была самая неожиданная и пронзительная поддержка от художника. Кураторы, директора музеев — слуги художников, и в этом служении не стоит рассчитывать на благодарность автора, который, как правило, чем гениальнее, тем сложнее. Михаль сделала мне подарок — с проектом «Коллекция!» в Центре Помпиду удалось справиться.

— Вам 65 лет, для многих молодых вы ролевая модель: уверенная, всего добивается, стильно выглядит, обо всем со всеми может договориться.

— Я отношусь к себе гораздо более критично.

— За что себя критикуете?

— За то, что постоянно опаздываю, за то, что скапливается больше дел, чем я в состоянии выполнить, за то, что часто выхожу из себя, что не могу бросить курить, хотя и себе и другим обещала это много раз.

— А кто для вас был ролевой моделью? Кто оказал наибольшее влияние?

— Конкретного человека или художественного персонажа, на которого мне хотелось бы быть похожей, никогда не было. На меня влияли и влияют многие люди, которые значительнее и интереснее меня. Это мои учителя в математической школе №444, профессора в МГУ и многие-многие другие. Конечно, на меня влияли и мой первый муж, поэт Алексей Парщиков, и второй — Олливье Моран. Я благодарна бабушке и родителям, которые научили меня работать. Я выросла в семье трудоголиков, и для меня жизнь — это работа. Безусловно, мне повезло, но это и результат моих усилий. Я занимаюсь тем, что люблю, но, с другой стороны, я люблю любую работу. Когда в течение шести лет я работала дворником, то относилась к этому ответственно — любила подметать улицы, убирать снег или колоть лед на рассвете.

— Вы, что называется, человек с характером. Одни вами восхищаются, другие — жалуются, третьи — и то и другое. Так всегда было в вашей жизни?

— С годами я все больше понимаю, как много мне дала мама. В детстве и юности казалось, что у нее просто не хватает на меня времени. На все вопросы, что делать и как поступить, даже на такой важнейший, выходить ли мне замуж, ответ был всегда один: решай сама. Это меня научило принимать решения. В четыре года меня, переболевшую полиомиелитом, мама отдала на фигурное катание. Спорт и балет стали отличной школой того, что за любой результат надо платить трудом и что в жизни надо всегда играть по правилам.

Мама учила, что все, включая человеческие отношения, надо заслужить. Наверное, поэтому, я гиперответственна, воспринимаю жизнь как служение. Я никогда не задавалась вопросами, кто и почему мне что-то должен, но я должна всегда и всем.

Мама была модницей, всегда умудрялась без копейки денег придумывать себе и мне наряды, которые сама же и шила: они сильно отличались от того, в чем ходили другие. В детстве я воспринимала свою инаковость, внешнюю и внутреннюю, болезненно, жаловалась маме, а она говорила: не бойся быть собой. Со временем я научилась находить баланс в жизни, в том числе и в отношениях с собой. Хотя это не всегда легко дается.

— Но при этом вы человек системы, директор музея, часто общаетесь с чиновниками. Не мешает инаковость?

— Чиновники — это прежде всего люди. Безусловно, есть профессиональная специфика в общении с художниками, учеными, бизнесменами, чиновниками, но всех надо понять и найти точки соприкосновения. Более чем за 20 лет работы с департаментом культуры у меня не раз менялось руководство. Уходили старые люди, приходили новые. С кем-то было работать легче, с кем-то — сложнее, но я всегда находила помощь и поддержку делу, за которое зрители голосуют временем на посещение музея и деньгами на билеты. При небольшом выставочном пространстве у нас рекордная посещаемость — более 600 тыс. человек в год, из которых 75% составляет молодежь. Сейчас московское правительство помогает нам сделать капитальный ремонт и наконец открыть кафетерий, о котором много лет нас просят посетители.

— Ваши главные достижения в жизни?

— Я редко оглядываюсь назад и не подвожу итогов. На открытии выставки Mad House моя команда подарила мне настоящую смирительную рубашку с надписью «Mad Director of Mad House». А еще на рубашке они написали: «Чтобы совершить невозможное, нужно лишь уверовать, что вы на это способны», это из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла. Я верю в невозможное, верю в то, что безумные идеи движут мир. Самое интересное впереди.

Интервью взял Игорь Гребельников