Евгений Пахомов — о том, как звезда крикета стал премьером Пакистана

Спортсмен, бонвиван, борец за права молодежи, сторонник исламистов, ставленник армии — новый премьер-министр Пакистана Имран Хан, кажется, соткан из политических этикеток. Какие из них ширма, а какие нет? Как работает популизм в мусульманском обществе? И что ждать согражданам и соседям по неспокойному региону от бывшего капитана оксфордской команды по крикету?

Южная Азия затаила дыхание. Никто не знает, чего ждать от лидера, чья партия с громким названием «Пакистанское движение за справедливость» впервые выиграла парламентские выборы в ядерной державе, которую мировая пресса давно (хоть и не вполне справедливо) объявила рассадником международного терроризма.

На момент сдачи в печать этого номера «Огонька» Имран Хан еще не принял присягу в качестве премьер-министра (церемонию ждали 11 или 14 августа), но термин «пакистанская революция» уже на устах. И понятно почему: в стране, пережившей за 71 год независимости четыре военных режима и бессчетное множество кризисов, власть лишь во второй раз перешла от одной партии к другой по итогам выборов, которые можно считать в целом нормальными.

Мало того: нарушена двухпартийная монополия. Три десятка лет за власть в 200-миллионном Пакистане бились только две партии: Пакистанская народная (ее возглавляют представители клана Бхутто — элита южной провинции Синд) и Мусульманская лига (фракция «Наваз» — созданная влиятельным политиком Навазом Шарифом, которого поддерживают кланы провинции Пенджаб). Вся политика была противостоянием этих сил. Хотя реальные рычаги не выпускали из рук военные, предпочитавшие рулить из тени.

И вот неожиданно, словно чертик из табакерки, выборы выигрывает «Техрик-и Инсаф» («Движение за справедливость») во главе со звездой столь популярного в стране крикета. На выборах 25 июля эта партия получила 115 мест из 272 — пусть большинство это не абсолютное (понадобятся союзники), но Имран Хан уже обещает соотечественникам успех, справедливость и равенство. А главное — перемены.

Они ждут перемен

Эта победа, а еще больше — слом монополии на власть двух ведущих партий-кланов, вряд ли сулит долгожданное спокойствие бурной пакистанской политике: наоборот, она станет еще более неопределенной. Хотя бы в силу того, что за 22 года в политике (в профессиональном спорте он провел столько же) новый спаситель нации сменил ряд стилей и образов, которые радикально противоположны друг другу. Уже поэтому трудно предположить, какую именно маску он сейчас на себя наденет. Как и дать ответ на вопрос: почему всем это понравилось?

Начать, впрочем, надо с крикета. Эта игра, завезенная на полуостров Индостан колонизаторами-англичанами, стала для местных жителей больше чем просто игрой с мячиком, битой и воротцами. Для индийцев, пакистанцев, ланкийцев и прочих крикет — это коктейль из спорта, восточных страстей и, если хотите, своего рода религии; никакой футбол по популярности не стоит рядом. А Имран Хан — не просто известный спортсмен и даже не просто чемпион, он — капитан пакистанской сборной на чемпионате мира 1992 года, которая в первый (и пока последний) раз взяла золото, обыграв в финале бывших колонизаторов и создателей игры — англичан.

Ту победу страна отмечала как второй день независимости, а портреты капитана украсили стены государственных офисов, частных компаний, крупных магазинов и главное — небольших лавочек от Карачи до Пешавара. Политики наперебой набивались к Имрану Хану в друзья, зазывали его в сторонники. Уже тогда, в 1990-е, стало ясно, что умному и амбициозному спортсмену по плечу политическая карьера. Вот только пока пресса гадала, к какой партии присоединится звезда крикета и чью популярность усилит, Имран Хан пошел другим путем: он начал с благотворительности.

Чемпион сделал филантропию предельно осязаемой: он собрал средства и открыл в 1994 году в Лахоре (втором городе страны — 11 млн) общедоступную онкологическую клинику — первую в Пакистане. Помогал колледжам и школам. Популярность его подскочила — надо же, не только говорит, но и делает!

В политику спортсмен шагнул лишь в 1996-м, но присоединяться ни к одной из влиятельных партий не стал. Герой крикета и филантроп заявил о создании своей партии «Техрик-и Инсаф», дав понять, что это способ продолжить борьбу за справедливость для всех. Многие были удивлены: ну кто пустит новичка на поляну, где все, включая борьбу за справедливость, поделено?

Вот только Хан не сомневался в успехе. Он чувствовал запрос молодежи, уставшей от одних и тех же лиц в телевизоре, громко обещал перемены. Современный, спортивный, продвинутый, обещающий шанс согражданам, в прекрасно сшитом европейском костюме, он играл лидера нового поколения. Этакий символ нового Пакистана, рвущегося в XXI век.

Правоверный ловелас

Само собой, для пакистанских сторонников строгих нравов этот образ, взятый Имраном Ханом на вооружение, казался чужим, инородным и даже враждебным. Тем более что и сама карьера этого выскочки взрывала устои.

Кто бы подумал, что крикет, в который играют, кажется, все мальчишки Пакистана, едва встают на ноги, может привести на вершины политики?

Тем не менее этот парень с детства не просто блистал в игре, но и осваивал ее как профессию. Успехи вряд ли были случайными: его мать из пуштунского клана Бурки, подарившего стране ряд известных крикетистов, так что с юным дарованием было кому заниматься. К тому же семья не бедная, что позволило Имрану поступить в знаменитый еще со времен Британской Индии колледж Эйчисона в Лахоре, названный в честь британского губернатора Пенджаба XIX века. В колледже царили английские традиции: спорту уделяли должное внимание и лихо играющий в крикет ученик был замечен.

Вскоре он оказался в Великобритании, и в 1972-м поступил в Кэбл-колледж в Оксфорде, где изучал философию, политику и экономику. Учился прилично, но пропуском в высший свет и здесь стал крикет — он начал играть в университетской команде. Получив высшее образование, Хан не тратил время на раздумья о будущем — он стал профессиональным игроком в крикет и с 1976-го защищал цвета пакистанской сборной.

Очень скоро у перспективного спортсмена обнаружился еще один дар — к романам. Репутацию ловеласа восходящая звезда крикета получил еще в пакистанском колледже, а уж в Лондоне красавчик из Пакистана превратился в записного донжуана, победам которого, говорят, завидовал и Мик Джаггер. К слову: дамы Имрана Хана, как будет видно в дальнейшем, оказали на него не меньшее влияние, чем крикет.

Поначалу семья хотела женить его на «правильной» пакистанской девушке, и он вроде не возражал. Но — ссылался на занятость. Зато состоялся громкий роман с дочерью британского предпринимателя. А затем, в 1995-м, Хан преподнес сюрприз: оставив крикет, в 43 года женился на 21-летней Джемайме Голдсмит — дочери крупного британского бизнесмена и известной в Лондоне светской львице. Ее фото на модных курортах и на фоне дорогих авто постоянно публиковали газеты в светской хронике — трудно представить барышню, менее похожую на «правильную» пакистанскую невесту. Джемайма была вхожа в высший свет и приятельствовала с принцессой Дианой (та, к слову, одно время крутила роман с известным пакистанским врачом).

Как бы то ни было, в Пакистане брак Хана вызвал большой резонанс (тамошний журналист на полном серьезе как-то уверял автора этих строк, что «эта свадьба стала частью международного масонского заговора» — «женить богачку из еврейской семьи» на «нашем Имране» с целью «проникновения в пакистанскую элиту»). Но молодые постарались всех успокоить: они переехали в Пакистан, Голдсмит приняла ислам, взяла фамилию мужа и стала учиться жить по местным правилам. А сам Имран Хан пошел в политику.

Сенсационный брак продлился аж девять лет. В 2004-м Джемайма забрала двоих детей и уехала в Лондон, заявив, что привыкнуть к жизни в Пакистане не в силах. «Масонский заговор» провалился: супруга пакистанского чемпиона вновь вернулась на страницы светской хроники, закрутив роман с Хью Грантом.

А Имран Хан «отстроил» от семейной драмы свой новый образ: начал все чаще появляться не в европейском костюме, а в национальном шальвар-камисе (шароварах и свободной рубахе), говорить о вере, о Всевышнем, о правильном пути… Наконец, в 2015-м последовал новый брак — с тележурналисткой Рехам Хан. Правда, уже через 10 месяцев молодожены расстались.

А вот следующая свадьба экс-плейбоя и «самого европейского из пакистанских политиков» стала сенсацией — похлеще, чем первая. Третьей женой, как сообщили СМИ в феврале 2018-го, стала Бушра Манека, точнее, Бушра Ватто (Манека — ее фамилия по первому мужу). Про саму эту даму известно немного: возраст — под 50, пятеро детей от первого брака, экс-супруг трудился в таможенном управлении… Зато Бушра широко известна как суфийский мистик и крайне религиозный человек. И это «работает»: Хан уже объявил ее своим духовным наставником и, говорят, не принимает без ее одобрения важных решений. На фотографиях с Имраном Ханом она нередко появляется с закрытым лицом — как и положено правоверной мусульманской жене.

«Как мячик в крикете»

Семейная эволюция — от брака со светской львицей до свадьбы с поборницей исламского мистицизма — отражает перемены с самим Имраном Ханом. Понятно, что нет недостатка в желающих объяснить смену семейных вех политическими амбициями. Но все же торопиться с новыми «масонскими заговорами» не стоит: политическая жизнь Пакистана весьма бурная и без них.

Не секрет, что путь крикетиста на вершины власти вышел тернистым. Свои первые выборы созданная Имраном Ханом партия «Техрик-и Инсаф» в 1997-м с треском проиграла, получив 1,7 процента голосов. А в 1999-м грянул очередной (четвертый) военный переворот, и к власти пришел генерал Мушарраф. Хану не оставалось ничего другого, как записаться в его сторонники и приветствовать генерала, «бросившего вызов коррупции».

Что, впрочем, не помешало затем перейти в оппозицию. «Мушарраф разрушает нашу демократию при помощи "войны с терроризмом"... Мушарраф — марионетка, которая реализует американскую повестку дня»,— заявил Имран Хан в охоте за голосами. Не помогло: на выборах 2002-го, которые проходили под контролем военных, «Техрик-и Инсаф» набрала всего 0,8 процента голосов (одно место в парламенте).

Постепенно Имран Хан, ранее говоривший о демократии и XXI веке, начал сдвигаться в сторону исламских партий, и дело, видимо, не только в суфийской мистике: исламские идеи становились все более популярными в обществе. При этом он явно метался — то осуждал радикализм, то выступал в поддержку одиозного Закона о богохульстве (ставшего причиной убийства десятков человек). То поддерживал военных, то объединялся против них с оппозиционными муллами. В его речах все заметнее становились антизападные и антиамериканские нотки. Вот только зримых успехов не было, и его партию потихоньку перестали воспринимать всерьез. «Хороший был парень, да зачем-то полез в политику. Летает теперь туда-сюда, как мячик в крикете» — таков был вердикт многих знакомых пакистанцев в 2000-е.

Гром грянул на выборах 2013-го: «Техрик-и Инсаф» получила 27 мест в парламенте — третий результат. Более того, в северо-западной провинции Хайбер-Пахтунхва возглавила правящую коалицию. Еще пять лет спустя — триумф на выборах 2018-го. Экс-чемпион и бонвиван, а ныне правоверный суфий Имран Хан становится премьер-министром. Ему 65 лет — позади каких-то 22 года борьбы…

Секрет успеха? Он как в крикете — в выборе траектории. «Хан всегда маневрировал, искал "третий путь", отличный в глазах избирателя от двух основных партий. Сейчас уже трудно сказать, когда он был искренен, а когда нет. Но похоже, что его сочла перспективным и армия»,— объясняет «Огоньку» пакистанский журналист, попросив не называть его имени.

О том, что за спиной нового премьера стоят генералы, в Пакистане говорят многие. В основном, впрочем, те, кто голосовал за проигравшие партии, которые теперь намерены объединиться и выступить единым фронтом против «сфальсифицированного голосования».

— Очень может быть,— продолжает собеседник «Огонька»,— что они правы и в каких-то районах выборы были и впрямь подтасованы. Но ведь и те партии, которые ныне выступают против Имрана Хана, в свое время сталкивались с теми же обвинениями. По большому счету, в истории Пакистана ни разу не было голосования, после которого стороны не обвиняли друг друга.

Понравиться всем

В доказательство того, что Имрану Хану помогают военные, приводят историю с Навазом Шарифом: мол, популярный политик, трижды управлявшей страной как премьер, в преддверии выборов был обвинен в коррупции — и как раз после того, как испортил отношения с военными. Итог: отставка. Мало того, экс-премьера еще и приговорили к 10 годам тюрьмы. Ну разве мог кто-нибудь нейтрализовать популярного лидера и открыть дорогу новому политику без всесильных генералов?

Другое дело, что в противостоянии между гражданскими политиками и военными в стране, по большому счету, нет ничего нового — «оно традиционно», отмечает известный эксперт по Пакистану, заведующий Центром изучения стран Ближнего и Среднего Востока Вячеслав Белокреницкий. По его мнению, Имран Хан действительно может больше устраивать генералитет, чем Наваз Шариф и лидер Пакистанской народной партии Билавал Бхутто Зардари (это сын Беназир Бхутто, погибшей от рук террористов на митинге в городе Равалпинди в 2007 году.— «О»).

Как бы то ни было, Имран Хан спешит заявить, что готов помочь в расследовании всех заявлений о подтасовке и коррупции в ходе выборов. И вообще, он готов решительно приступить к переустройству страны в соответствии со своим главным лозунгом о переменах. Причем говорит об этом бывший спортсмен так, что избиратель о подтасовках не вспоминает.

— 25 миллионов наших детей не ходят в школу,— напоминал Имран Хан, представляя свою программу,— наши женщины умирают во время родов, потому что мы не можем обеспечить их базовым здравоохранением, мы не можем дать людям чистую питьевую воду... Страна определяется не тем, как живут богатые, а тем, как живут бедные. Страна, у которой есть небольшой остров богачей и море бедняков, не может процветать...

Вот некоторые из пунктов его программы: правительство ориентируется прежде всего на рядовых граждан, все должны нести ответственность перед законом, новые рабочие места для молодежи, помощь фермерам, поддержка деловых кругов, средства будут направляться на развитие, уменьшатся расходы на содержание правительства. Имран Хан даже намерен отказаться от резиденции — одного из самых известных зданий в Исламабаде: «Наше правительство решит, что сделать с домом премьер-министра. Я бы постыдился жить в таком большом доме. Он будет преобразован в учебное заведение или что-то вроде этого».

Новый премьер Пакистана готов развивать связи с Афганистаном и Ираном, а с США намерен «выстраивать взаимовыгодные, но не односторонние отношения». Готов даже развивать связи со старым противником — соседней Индией: «Если они сделают один шаг нам навстречу, мы сделаем два!» — обещает Хан.

«Имран Хан — действительно популист, крикун, но он проявил себя как неплохой политик. Он не исламист, но решил воспользоваться поддержкой исламистов, чтобы прийти к власти. Аналогично стал заигрывать с армией, осторожно, не ссорясь, иногда поддакивая. В условиях, когда отношения Наваза Шарифа с армией стали портиться, Имран Хан стал лить воду на их мельницу»,— констатирует завсектором Пакистана Института востоковедения РАН Сергей Каменев.

Проблема, однако, в том, что чемпион по крикету наобещал слишком много и теперь весь Пакистан в нетерпении: с чего он начнет?

Евгений Пахомов, корр. ТАСС в Нью-Дели, для «Огонька»