Василий Степанов о Майкле Кейне в фильме о Лондоне 60-х

«Пионер» выпустил в прокат ностальгический документальный фильм о свингующем Лондоне. В роли рассказчика выступил Майкл Кейн — и по большому счету этого достаточно, чтобы посмотреть этот фильм обязательно

Молодой человек в очках с тяжелой оправой одергивает занавеску на окне, заправляет постель и выдвигается в город. Город называется Лондон. А молодого человека зовут Гарри Палмер, а может, Альфи Элкинс. Но это на экране. А в жизни он — Морис Миклуайт, известный всему миру как Майкл Кейн. Город засасывает его под песню The Kinks о стандартной жизни в задрипанной квартирке на тупиковой улице. А он как раз из этих стандартов и пытается выбраться. Вот он в порту, вот — на рынке, смотрит, как рабочие выходят с фабрики, и рассказывает о себе с экрана черно-белого телевизора. На календаре — 1966 год. Кейну — 33 года. Он — звезда.

«Мое поколение» — это все 33 удовольствия, которые может себе нафантазировать экран (по крайней мере, в формате популярной документалистики). Кадры из лучших фильмов на земле перемежаются тщательной подобранной и большей частью неизвестной хроникой и фрагментами ностальгических телепередач. Гремит саундтрек, составленный из «битлов» и «роллингов» (и не только; сколько денег на это все ушло, одному богу известно). Говорят Твигги, Роджер Долтри из The Who и Мэриан Фэйтфул. Классовые перепады свингующего Лондона, как американские горки, неизбежно порождают конфликты, а мягкая меланхолическая интонация в духе «все было и прошло» помогает свыкнуться с тем, что все они как будто исчерпаны. Неужели?

Фильм написали два матерых сценариста Дик Клемент и Йен Ла Френас — между прочим, соавторы «Через Вселенную». Не будь у «Моего поколения» вергилия в лице Майкла Кейна, впору было бы говорить о цинизме, с которым авторы скачут по волнам 60-х, пытаясь уловить что-то висящее в воздухе, но часто хватая по верхам. По несколько минут уделяется поющему «Magical Mystery Tour» Полу Маккартни и придумавшей мини-юбки Мэри Куант, щелкающему затвором фотоаппарата Дэвиду Бейли и сверкающему ножницами Видалу Сассуну. Мелькают даже не имена, а лица Боуи, Альберта Финни и Тома Кортни. Многие в скромный 85-минутный метраж попросту не уместились: Джими Хендрикс в Лондоне? Теренс Стэмп? Нет, не слышали. Однако Кейн самим своим многоликим существованием в кадре — он здесь и тридцатитрехлетний и восьмидесятипятилетний — снимает градус напряжения. Пустившемуся в воспоминания старику хочется простить любую забывчивость. Тем более что на некоторые подробности этой бурной эпохи он замечательно наводит резкость.

В центре «Моего поколения» не наркотики, секс и рок-н-ролл. Здесь история культурной революции 60-х — это история крушения жестко структурированного классового общества, начавшаяся в стране, тоскующей по имперскому величию, но недоедающей и парадоксально несвободной: родился рабочим — умрешь рабочим. «Впервые в британской истории молодой рабочий класс, такие люди, как я, встали и сказали: мы существуем, и это наша страна»,— начинает Кейн. Его отец торговал рыбой, а мама всю жизнь проработала уборщицей. Да и ему самому с его фирменным кокни, который был так далек от принятых на театральных подмостках и BBC стандартов речи, ничего другого жизнь вроде бы не обещала.

Наверно, найти проводника в Лондон 60-х более подходящего, чем Кейн, было бы невозможно. И он покорно излагает свою версию событий: как придумал себе новый псевдоним на Пиккадилли, просто взглянув на афишу фильма «Бунт на „Кейне"» с Хамфри Богартом, как проходил пробы в первом большом фильме и многое другое. Впрочем, и помимо Кейна в фильме есть на что посмотреть: по словам собиравшего «Мое поколение» режиссера Дэвида Бетти, в распоряжении авторов было примерно 1500 часов отобранной хроники и архивных материалов. В фильм вошло только около часа. Есть и удивительные находки: трудно отказать себе в удовольствии посмотреть, как работает Дэвид Бейли (это сейчас бэкстейдж фэшн-съемок публикуют в инстаграме), или как Твигги делает удивленное лицо, когда ее спрашивают о любимом философе. Легендарная модель, кстати, преодолела не меньше классовых барьеров, чем рассказчик Кейн. Она тоже превратилась в икону стиля, сохранив верность своему акценту, маркировавшему классовую принадлежность. Эта декларация корней давала веру в себя тем, кто сидел по другую сторону экрана.

В истории Великобритании эпоха «Моего поколения» аукнулась 90-ми, «cool Britain» — когда второй раз в XX веке англичане экспортировали свои культурные достижения на глобальный рынок. В том, как рассказывает о заграничных успехах Кейн сегодня, в эру «Брексита» и изоляции, чувствуется горечь утраченных перспектив. Российскому зрителю, впрочем, тоже есть над чем поразмыслить. Уж слишком схожи чувства верноподданных, переживших распад величественной империи, но изо всех сил делающих вид, что ничего особенного не произошло, жаждущих реванша и не желающих ничего менять. Послевоенная жизнь Британии была стабильной, скучной и предсказуемой. Люди довольствовались малым, делали свое дело, не поднимая головы, растили детей, которых прибирала рачительная система, а в кинотеатрах наслаждались фильмами, которые не давали никакого представления о реальности. Казалось, это навсегда, а потом все кончилось.