Зачем царский дворец превратили в простонародный курорт

В феврале 1925 года Совнарком РСФСР принял два взаимоисключающих решения. Декретом от 17 февраля было решено сохранить летнюю резиденцию императора Николая II в Ливадии в качестве музея. А 20 февраля — открыть в ней первый в мире крестьянский санаторий. На содержание курортов для деревенских тружеников были выделены колоссальные средства. Но считаные годы спустя недовольные отдыхающие начали уезжать из царского дворца до окончания отпусков и лечения.

«Выборы отменяются»

29 декабря 1924 года в СССР произошло событие, невиданное прежде и не повторявшееся позднее. После совещания членов Президиума высшего законодательного органа страны — Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР — было решено отменить результаты прошедших в сентябре—ноябре 1924 года выборов в местные советы.

«В ряде районов,— говорилось в постановлении ЦИК СССР,— имели место неправильные действия и упущения в работе избирательных комиссий и что в этих районах избиратели недостаточно полно участвовали в выборах.

В целях исправления имевших место неправильных действий, а также вовлечения в выборы в советы и советское строительство более широких масс крестьянства Президиум Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР постановляет:

Предложить центральным исполнительным комитетам союзных и автономных республик, областным и губернским исполнительным комитетам отменить выборы в тех местах, где указанные выше явления имели место, и произвести новые выборы в советы, обратив особое внимание на то, чтобы в перевыборах участвовали действительно широкие массы трудящихся, а также на более активное участие рабочих и крестьян во всей работе советов и их органов».

Такая забота об активности трудящихся настолько походила на нарушение их прав, что 16 января 1925 года Президиум ЦИК уточнил, при каких условиях могут быть отменены выборы в тех или иных местностях:

«1. Выборы отменяются по следующим признакам:

а) в случае, если на выборы явилось менее 35% избирателей;

б) в случае наличия жалоб со стороны граждан на незаконные действия органов и учреждений (избирательных комиссий и т. п.), руководивших выборами.

2. Выборы отменяются как при наличии обоих указанных в ст. 1 признаков, так и при наличии одного из них.

3. Выборы могут быть отменены как в целом по всей территории автономной республики, области, губернии или округа, так и в какой-либо части этой территории».

Эти уточнения создавали иллюзию, что отмена выборов будет выборочной и частичной. Но это было не более чем уловкой. 17 декабря 1924 года нарком внутренних дел РСФСР А. Г. Белобородов обнародовал данные о явке на прошедших выборах. По его данным, в 12 регионах — Иваново-Вознесенской, Нижегородской, Саратовской, Смоленской, Вологодской, Новгородской, Псковской, Воронежской, Рязанской, Алтайской губерниях, Вотской и Чувашской автономных областях — в голосовании участвовало 20,5% избирателей.

Уже после выхода постановления ЦИКа о выборах названную Белобородовым цифру скорректировали, и было объявлено, что в выборах по всей стране участвовало около 31% граждан, имеющих право голоса. А это давало возможность назначить перевыборы везде, где результаты голосования не устраивали руководство страны.

Дело в захвате сельских органов власти немногочисленными группами

Острое недовольство выборами вызвал отнюдь не низкий процент избранных в советы коммунистов. Если в 1922 году среди их членов было 6,1% партийцев, а в 1923 году — 7,8%, то в 1924 году — 8,5%. Видный советский экономист и публицист Ю. Ларин вскоре после выборов 1924 года так объяснял решение об их отмене:

«Дело в захвате сельских органов власти немногочисленными группами, не особенно благосклонно относящимися к союзу с пролетариатом и к задачам советской власти вообще».

Или, если не использовать эвфемизмы и говорить прямо, на выборах победили те, за кем стояли лишенные избирательных прав кулаки и прочие антисоветские элементы. По сути, речь шла о потере большевиками контроля над сельскими районами СССР.

«Караул, грабят»

Самое любопытное заключалось в том, что подобный исход голосований был вполне предсказуемым. Мало того, о росте антисоветских настроений в деревне руководство партии и правительства в последние месяцы 1924 года постоянно информировало ОГПУ. Сообщала госбезопасность и о главной причине возмущения крестьян — непосильных налогах и способах их взимания.

«Репрессии против неплательщиков налога,— говорилось в обзоре политического состояния СССР за ноябрь 1924 года,— нередко принимали крайне уродливую форму и в большинстве случаев задевали бедноту и середнячество. В Центральном районе в Тульской губ. Лаптевский РИК издал приказ, запрещающий неплательщикам пользоваться услугами агропункта, ветпункта, больницы и лесничества. В Ярославской губ. широко проводилась опись имущества неплательщиков, при производстве описи крестьяне выбегали на улицу с криком: "Караул, грабят". В Тверской губ. Сандовский ВИК отказывал крестьянам в выдаче документов на проезд в город впредь до уплаты налога… В Орловской губ. крестьяне жалуются, что "описывают даже сундуки с лохмотьями и что теперь хуже, чем при старом режиме". На Украине применение репрессий крайне тяжело отразилось на маломощных хозяйствах, нередко совершенно разоряя их. В Полтавской губ. налоговым репрессиям подверглись преимущественно семьи красноармейцев. Подобные явления отмечены также и в Волынской губ., причем в этой губернии были случаи, когда у бедняков отбиралась последняя лошадь и сельхозорудия. В Поволжье в Ульяновской губ. по Ардатовскому у. за неуплату налога налагаются штрафы до 10 руб. (одинаковые для кулаков и бедноты) или конфискуется часть имущества; на этой почве отмечались толки о необходимости бунта и зафиксированы случаи, когда крестьяне грозили избиением наиболее энергичных сборщиков; то же недовольство имеется и в других губерниях Поволжья. На Юго-Востоке в Армавирском округе выездными судебными сессиями неплательщики, признанные злостными, присуждаются к тюремному заключению от 1 до 6 лет».

Все эти перечисленные факты в общем знаменуют собой попытку создания в деревне единого фронта против Советской власти

А в докладе о политическом положении деревни, направленном ОГПУ руководству страны 17 февраля 1925 года, констатировалось:

«Несмотря на наличие классовых противоречий в деревне, беднота и середнячество знает только кулака, который, хотя и на тяжелых условиях, но все же дает нужный кредит и, следовательно, является в деревне той силой, без которой беднота и середняки не могут и мыслить себе деревни. Наша экономическая политика в области кредитования, а также искажение низовым соваппаратом линии Советской власти в деле распределения тех немногих льгот, которые мы даем, приводят к тому, что деревня в лице бедноты и середняков не видит в нас поддержки и ее не ждет. Тяжесть налога, лимиты и т. п. настраивают их против Советской власти. На этом фоне неизмеримо вырастает значение кулака в качестве силы, которая является решающей в деревне…

Кулачество в деревне в своей антисоветской работе не останавливается только на одной агитации, а параллельно с ней использует и все легальные возможности. Так, в перевыборной кампании оно, пользуясь пассивностью значительной части крестьянства и поддержкой середнячества, ведет усиленный напор на советский аппарат, выставляет избирательные списки, срывает намеченные (властью.— "История") кандидатуры и собрания, организует беспартийные фракции…

Все эти перечисленные факты в общем знаменуют собой попытку создания в деревне единого фронта против Советской власти под главенством кулака для завоевания политической власти крестьянством и его союзниками в городе и деревне. Этот процесс развивается с значительной быстротой».

Руководству партии и страны нужно было принимать срочные меры. Причем не только по усилению репрессий против кулаков, но и для восстановления влияния большевиков на остальное крестьянство. О некоторых из этих мероприятий говорилось на Всесоюзном совещании батраков — участников проходившего 11–18 ноября 1924 года VI съезда профессиональных союзов СССР. Среди прочего в решениях совещания говорилось:

«Необходимо, чтобы Наркомздрав и Наркомтруд выделили койки и места в санаториях, домах отдыха и курортах (в Крыму, на Кавказе) для батрачества».

Согласование перераспределения мест между различными организациями, как показывала практика, могло затянуться надолго. Ведь распри вокруг зданий, которые в Народном комиссариате просвещения РСФСР считали исторической и культурной ценностью, а остальные ведомства — крайне необходимыми им и неправильно используемыми помещениями, тянулись годами. Возможно, что именно утверждение списка организаций, подведомственных Наркомпросу, где среди музеев значилась летняя резиденция императора Николая II в Ливадии, натолкнуло на принятие блестящего с точки зрения пропаганды решения. Три дня спустя, 20 февраля 1925 года в этом лучшем из дворцов Крыма решили организовать первый в мире крестьянский санаторий.

«Наркомздрав,— сообщал в репортаже о здравнице для крестьян Б. Дубровский,— спешно выполнил это задание, и уже 30 марта со всех концов Союза начали прибывать крестьяне… На первый взгляд поражает обилие всяких свободных зал, гостиных. Роскошь повсюду сказочная».

«Везли с собой целые торбы черного хлеба и сала»

1 мая 1925 года состоялось торжественное открытие санатория. Над белой башней Большого дворца взвился красный флаг. В бывшем зале ожидания над резным камином повесили портрет Ленина.

Но несколько комнат дворца в воспитательных целях решили сохранить в неизменном виде.

«В качестве музея быта вырождающегося царизма,— говорилось в путеводителе по Крыму,— оставлены личные комнаты Николая: кабинет, спальная, гостиная, кабинет Александры Фе­доровны, библиотека, интимная столовая, классная, а также приемная и парадный кабинет. Комнаты эти представляют особенный интерес, вследствие высокохудожественной обработки стен — деревом и шелком и исключительной по качеству мебели. Особенно поразителен контраст между прекрасной мебелью и стенами и убожеством прочей обстановки, свидетельствующей о личных вкусах последних Романовых. Огромное количество икон, сотни религиозных дешевых гравюр, бездарные безвкусные акварельки, шаблоннейшие дешевые гравюрки (Асти, Беклии и пр.), масса безделушек, встречающихся на комодах любой мещанской комнаты,— таков быт Николая и его семьи. Знакомство с этим царским бытом наглядно показывает, что русский царизм выродился в бездарное мещанство и был обречен историей на полное и вечное уничтожение».

Оказавшийся летом 1925 года в Крыму М. А. Булгаков описал новую Ливадию в репортаже для ленинградской вечерней «Красной газеты»:

«Резчайшим пятном над колоннами на большом полотнище лицо Рыкова (он был тогда председателем Совнаркомов РСФСР и СССР.— "История"). На площадках, усыпанных тонким гравием, группами и в одиночку, с футбольными мячами и без них, расхаживают крестьяне, которые живут в царских комнатах...

Все это туберкулезные, присланные на поправку из самых отдаленных волостей Союза. Все они одеты одинаково — в белые шапочки, в белые куртки и штаны».

Всех поступавших на отдых и лечение крестьян мыли, стригли и переодевали в курортные костюмы.

В Большом дворце могли жить 150 человек, в свитском корпусе — 130, в министерском — 50. В Малом дворце, принадлежавшем когда-то Александру III, умещалось 70 человек. Крестьянин имел право провести в санатории два месяца.

Но в первое полугодие дворцы Ливадии заселили не только сельские труженики. 100 коек администрация сдала в аренду ленинградской Губстрахкассе, и та прислала не на лечение, а просто на отдых молодых рабочих, которые очень осложнили размеренное пребывание туберкулезников — пролетарская молодежь пьянствовала, презрительно относилась к крестьянам; между ними часто разгорались споры и ссоры. А 25 коек заняли артисты, обязавшиеся, правда, раз в неделю развлекать всех театральными постановками.

Чтобы отдыхающие в прославляемом печатью санатории ни в чем не нуждались, 4 июня 1925 года Политбюро ЦК ВКП(б) решило выделить на курорты для крестьян средства, которые для времени, когда 10 руб. были в деревнях огромным штрафом, без преувеличения можно было назвать колоссальными:

«Ассигновать 2 миллиона с тем, чтобы 1 мил. отпустить в текущем бюджетном году, ассигнование же 2-го миллиона ввести в бюджет следующего года».

Они продавали свои последние пожитки для того, чтоб накопить денег и ехать на поправку своего здоровья

Вести о крестьянском рае в Крыму разлетелись по всей стране.

«Начался наплыв крестьян со всех концов СССР,— писал журналист Б. Б. Барановский в 1927 году.— Часть крестьян прибывала, посылаемая из губерний по разверстке — определенное число больных из каждой губернии. Больше всего крестьян прибывало самотеком. Некоторые крестьяне, пускаясь в дальний путь за тысячу-две верст от своего села, думали, что их будут лечить не бесплатно и им придется самих себя кормить. Поэтому они продавали свои последние пожитки для того, чтоб накопить денег и ехать на поправку своего здоровья. Были и такие, которые насушили сухарей и везли с собой целые торбы черного хлеба и сала».

Первая трудность, с которой сталкивались в санатории крестьяне,— строгий режим. Кто-то из недовольных переименовал распорядок дня в «прижим».

В 7 часов утра удар в гонг приказывал встать с кроватей и идти умываться. В 8 часов во всех столовых подавалось молоко с белым хлебом. В 9 часов — второй завтрак: 50 граммов сливочного масла, 2 яйца, мясное блюдо (котлета или жареная телятина), кружка молока и чай.

После еды все возвращались в палаты для осмотра врачами. Кроме этого, несколько раз в неделю крестьян принимали врачи-специалисты. До обеда курортники гуляли, играли в мяч (в «валяй-бол», например), читали (если умели), лежали на берегу или купались в море — те, кому это не было запрещено по состоянию здоровья.

В половине второго снова звучал гонг — к обеду. С двух до четырех длился «мертвый час». Отдыхающие должны были находиться в постелях и если не спать, то тихо лежать. На всех дорожках, ведущих к дворцам, ставились заграждения с надписью: «Стой. В санатории мертвый час. Проход запрещен». К тому же около дворцов круглосуточно дежурили милиционеры. В это время экскурсантам из других домов отдыха не разрешалось даже подходить к корпусам крестьянского санатория.

После тихого часа опять прогулки, чтение, игры в мяч и шашки, можно было послушать граммофон. В пять часов — кружка чая с булкой.

Затем начинались лечебные процедуры в электрокабинете.

В семь часов вечера в столовых всех ждал ужин: мясное блюдо, пирожное и кружка молока.

Время после ужина называлось в санатории «часами знаний»: крестьяне расходились по кружкам. Работали кружки по ликвидации неграмотности, селькоровский, музыкальный, драматический. По утрам женщины занимались в кружке рукоделия — учились кройке, шитью и вышиванию. В музыкальном кружке желающие учились играть на гитаре, балалайке или мандолине. Санаторий имел четыре гитары, шесть балалаек и три мандолины. В драматическом кружке крестьянам разъясняли, как надо ставить спектакли в деревне и устраивать вечера художественной самодеятельности.

Читались лекции о сельском хозяйстве, на антирелигиозные и политические темы, о гигиене и здоровье. Один раз в неделю показывали кино. Силами драмкружковцев устраивались спектакли и приглашались настоящие артисты.

Некоторые крестьяне приезжали в Ливадию со своими гармошками и прямо в палатах устраивали «танцы по-деревенски». Врачи это не запрещали, но дежурная медсестра должна была сдерживать тех, кому пляска могла навредить.

В 10 часов — отбой.

«Рогатой репой кормите»

В отчете санатория за 1926 год говорилось, что 86,6% лечившихся были бедняками и середняками, 5,4% — батраками, 6,1% — служащими сельсоветов, остальные — зажиточные крестьяне.

У многих из них были свои гастрономические и гигиенические привычки. Например, большинство крестьян отказывались есть сыр. Журналист Б. Б. Барановский писал:

«К нему многие не чувствовали никакого расположения. Нашли, что давать,— улыбались некоторые,— уж вы лучше нам этого мыла не давайте…

Трудно было ввести в обиход такие блюда, которые знакомы украинцам, но не знакомы северянам или степнякам. Так, например, пришлось перестать давать к обеду фаршированные баклажаны, про которые так говорили больные: чего вы нас этой рогатой репой кормите?»

А был случай, когда крестьяне попросили начальство покормить их «пищей, которую царь ел». Повар приготовил прекрасный страсбургский пирог (паштет из печени). Многие поковырялись в нем и есть не стали, назвав кушанье сбоиной, жмыхом.

Огромной проблемой была привычка крестьян плевать на пол. В первый же день каждому прибывшему туберкулезнику выдавали плевательницу — синий пузырек с широким горлом и завинчивающейся крышкой. Но лишь через неделю-две крестьянин привыкал плевать в нее, а не на дорожку в парке или на пол в корпусах.

Но многие брошюры о советских курортах того времени уверяли:

«Больной на курорте приучается к соблюдению гигиены тела, жилища, к правильному питанию, к закаливанию организма и т. д. Здесь ему прививаются одновременно и санитарно-гигиенические навыки, имеющие важное значение как для лечения, так и для предупреждения болезни».

Месячное пребывание одного крестьянина в Ливадии в 1920-е годы обходилось государству в 130 руб. Принять всех желающих санаторий был не в состоянии, и потому стали выделять бесплатные места для крестьян и на других курортах. С нэпманов там брали по 300 руб. за месяц и тем самым добывали деньги на лечение крестьян — нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко называл эту операцию «стричь нэпманов пониже». Но компенсировать все расходы на увеличивающийся самотек крестьян на курорты это не помогло. Поэтому в 1928 году Наркомздрав и Главное курортное управление разработали и разослали во все краевые, губернские, областные отделы здравоохранения «Инструкцию по отбору больных крестьян на бесплатное лечение на общегосударственных курортах».

Эти отделы стали получать в декабре извещения о количестве мест на курортах, выделенных для крестьян, и разверстывать их по уездам, районам или кантонам. Если медицинских участков было больше, чем курортных коек, то устанавливалась очередь.

Комиссия имеет право полного отвода представленных врачом кандидатов по мотивам социального порядка

Намеченные участковым врачом кандидаты рассматривались комиссией, которая состояла из представителя волостного исполкома, представителя крестьянского комитета взаимопомощи и участкового врача.

«Комиссия рассматривает кандидатов лишь с социальной точки зрения,— говорилось в инструкции,— причем имеет право полного отвода представленных врачом кандидатов по мотивам социального порядка».

Утвержденный список отправлялся в уезд, район или кантон, где опять рассматривался очередной комиссией. После ее решения начинали оформлять документы и выделять деньги.

Добравшегося до Севастополя крестьянина на вокзале встречал курортный агент и отправлял на автомобиле в Ливадию. «Путеводитель по Крыму» разъяснял:

«В Севастополе и Симферополе к прибытию поезда выезжают автомобили акционерного общества "Крымкурсо"… Агенты "Крымкурсо" с отличительною перевязью на рукаве встречают поезд и не только дают все справки, но заботятся во всех отношениях о прибывших и их багаже.

Желающие немедленно по прибытии могут отбыть на курсирующих по расписанию автобусах и легковых машинах "Крымкурсо" в любом необходимом им направлении».

Этот способ добираться от Севастополя до курорта описал в своих воспоминаниях журналист В. Сольский, работавший в 1920-е годы зарубежным корреспондентом «Известий»:

«В каждую машину брали шесть человек, и когда она была заполнена, то отправлялась в путь. Ехать было весело. Шоферы останавливались по дороге в "духанчиках", пили там — пассажиры обыкновенно их угощали — в большом количестве вино и потом в автомобиле пели. От вина они, понятно, пьянели, но это были замечательные шоферы, и, несмотря на то, что дороги в Крыму были узкие и в плохом состоянии, несчастные случаи бывали чрезвычайно редко».

«В весе они почти все убывают»

Осмотр крымского крестьянского курорта — показательной «ремонтной мастерской здоровья трудящихся» — в те годы входил в экскурсионные программы всех советских и иностранных туристов. Максим Горький, побывавший в Ливадии в 1928 году, писал:

«Там, понимаете ли, в царском дворце крестьяне отдыхают, вот это зрелище! За границей сочиняют по старой привычке новых царей для России, а прежней России в помине нет, а в бывших царских дворцах сидят бывшие мужики посконные, поглядывают в окошко!»

Ливадия оставалась чисто крестьянским курортом до 1931 года, когда в системе Наркомздрава РСФСР было организовано Всероссийское объединение курортов и курортных предприятий (ВОК), которое должно было действовать на началах хозрасчета.

Ливадийский курорт преобразовали в климатический лечебный комбинат, и Наркомзем СССР, Союзкурорт и ВЦСПС построили там несколько новых санаториев, в которые приезжало одновременно более 1600 человек.

Но вслед за потерей особого статуса у бывшего всесоюзного крестьянского курорта возникли те же проблемы, что и у остальных санаториев и домов отдыха. В первую очередь, продовольственные. В решении Политбюро, принятом 20 мая 1931 года говорилось:

«1. Признать выполнение плана снабжения курортов отраслевыми объединениями Наркомснаба во втором квартале абсолютно недопустимым, особенно по крымским курортам, что подтверждается следующими данными на 15.V:

По Союзрыбе квартальный план снабжения крымских курортов рыбой выполнен всего на 19%; по Союзмясу — мясом на 60% (причем мясо отпускалось низкого качества); по Союзмолоку — маслом на 11% (фактически получено); по Союзптицепродукту — яйцами и птицей — на 40%; по Союзплодоовощи — до настоящего времени ничего не получено; по Союзхлебу — план снабжения за 15 дней мая ржаной мукой выполнен на 84% (белой муки доставлено лишь ничтожное количество).

2. Констатировать, что срыв снабжения курортов произошел из-за несвоевременной дачи соответствующими отраслевыми объединениями разнарядок на места, а также вследствие преступной халатности их периферии, не выполняющей распоряжений центра...

Поручить ОГПУ на месте произвести расследование и привлечь к судебной ответственности лиц, не выполнивших распоряжений отраслевых объединений в отношении снабжения курортов, а также виновных в расходовании курортных фондов не по прямому назначению».

Установлены недопустимые факты и недочеты... случаи выдачи в отдельных санаториях белья с насекомыми

Но ситуация не улучшалась, и 23 апреля 1932 года Политбюро приняло еще одно решение о курортах:

«Бригадами ВЦСПС и НКСнаба, обследовавшими состояние ряда курортов Крыма и Сев.Кавказа, установлены недопустимые факты и недочеты в состоянии курортов, а именно:

а) случаи массовой распродажи санаториями продуктов пи­тания (масла сливочного и растительного, белой муки, икры, сахара, крупы, мануфактуры), причем в ряде случаев распродажа производилась по распоряжению Всероссийского объединения курортов (ВОК);

б) бесплановость в снабжении Наркомснабом продуктами курортов (неравномерный завоз, перебои в поступлении ряда про­дуктов при чрезмерном завозе других, отсутствие по ряду продуктов месячных запасов) и неудовлетворительное качество продуктов;

в) антисанитарное состояние ряда санаториев НКЗдрава и Цусстраха (случаи выдачи в отдельных санаториях белья с на­секомыми, недостаток белья в большинстве санаториев, антисани­тарное состояние приемочных пунктов и распределителей)».

Виновных снова предписывалось сурово наказать, а управление курортным делом — преобразовать и улучшить. Но на фоне начинавшегося в стране голода ситуация на курортах становилась все более и более печальной. Год спустя, 28 мая 1933 года, председатель Всеукраинского ЦИКа Г. И. Петровский писал председателю Всероссийского ЦИКа и ЦИК СССР М. И. Калинину:

«27/V я был в Ливадийском Всесоюзном курорте для крестьян (крестьянский санаторий). Меня окружило человек 100–150 и жаловались на плохую пищу. Мало жиров, масла, молочных продуктов не дают, яиц тоже, овощей нет. Никаких копченостей, консервов и мало круп дают. В весе они почти все убывают и только один курортный больной на 800 грамм в весе увеличился.

Жаловались на антисанитарное состояние уборных, душевых и многие другие жалобы заявляли… Так как санаторники более 600 человек — ударники-колхозники и рабочие (последних больше) собраны со всех концов СССР, уезжая отсюда, будут заниматься антисоветскими разговорами. Я тебе телеграмму послал. Дело в Ливадийском санатории настолько скверно, что ударники-колхозники, рабочие и служащие раньше срока своего лечения уезжают».

Но к тому времени кулачество как класс было ликвидировано, большинство остальных крестьян добровольно-принудительно объединили в колхозы, и нужда в пропагандистски эффектной, но крайне дорогой демонстрации любви партии и правительства к сельским труженикам исчезла. С 1 августа 1936 года распределение курортных и санаторных путевок по социальному признаку было отменено.

Светлана Кузнецова, Евгений Жирнов