Как сейчас живется на Семипалатинском полигоне

Август в Советском Союзе был месяцем ядерным. В этом месяце исполняется 69 лет первой советской атомной бомбе и 65 лет первой в мире водородной. В юбилейные дни обозреватель “Ъ” Алексей Алексеев побывал на бывшем Семипалатинском ядерном полигоне, где СССР четыре десятилетия испытывал ядерное оружие.

• 29 августа 1949 года — испытана первая советская атомная бомба РДС-1.
• 12 августа 1953 года — испытана первая в мире водородная бомба РДС-6с.
• 23 августа 1953 года — испытана бомба РДС-4, первое тактическое ядерное оружие, запущенное в серийное производство.
• 5 августа 1963 года — СССР, Великобритания и США подписали Договор о прекращении ядерных испытаний в атмосфере, космическом пространстве и под водой. Началась эпоха подземных ядерных взрывов.
• 29 августа 1991 года — президент Казахстана Нурсултан Назарбаев подписал указ о закрытии Семипалатинского полигона.

Хорошо ловится рыбка-мутантка

Степь. Плоская, как блин, степь. УАЗ модели «буханка» едет куда-то в бесконечность. Шофер слушает столь любимый представителями его профессии блатной шансон. За окном цветут степные травы. Стайки мелких птичек. Медленно парящие в небе орлы. Ехать нужно 120 километров в одну сторону. И на всем этом пути приметы цивилизации вроде дорожных знаков, других автомобилей и людей встречаются крайне редко.

А если выйти из машины, то к красоте пейзажа добавится забытый столичными жителями чистейший воздух и запах полыни. Но все-таки респиратор лучше не снимать. И не забывать про бахилы.

Значительная удаленность от крупных населенных пунктов, транспортная доступность, совершенно ровный ландшафт. Таковы были главные требования при выборе места для проведения испытаний атомной бомбы в далеком 1949 году. Выбор пал на Восточный Казахстан, Семипалатинскую область. Площадь полигона — 18 400 квадратных километров. Это чуть больше, чем территория Чувашии, Чечни или Калининградской области.

Уазик наматывает бесконечные километры по «значительной удаленности от крупных населенных пунктов». На соседнем с водителем сиденье — сталкер, дозиметрист Бектас. В этих краях счетчик Гейгера полезнее, чем сотовый телефон.

Сотовая сеть перестает ловиться на первых километрах из 120. А дозиметр показывает, где можно передвигаться нормально, где стоит надеть бахилы и респиратор, а где и полный защитный костюм не помешает.

Мы едем на озеро Балапан. Бектас объясняет: «"Балапан" в переводе с казахского "цыпленок"». Предки Бектаса жили на территории ядерного полигона еще в те времена, когда здесь производились наземные взрывы. Они понятия не имели, что такое радиация, атомная бомба, микрорентгены в час. «Приходят военные, говорят: завтра будет сильно трястись земля,— рассказывает Бектас.— В другой раз пришли и сказали, что всем людям надо уехать, а домашних животных можно оставить. Когда дед с бабкой вернулись, то увидели, что все кролики стали лысыми. Кроликов пришлось сжечь. И дед, и бабка прожили мало. А отец родился слепым на один глаз».

За окном — красота. И ни одного знака, указывающего, что мы находимся на территории, на которой произошло 2500 Хиросим. Ни одной «чертовой мельницы», значка радиационной опасности.

Степь потихоньку переходит в предгорье. На зеленой травке пасутся коровки. Почти Швейцария.

«Буханка» въезжает на очередной пригорок. Под нами — озеро Балапан. Некоторые местные жители называют его Атом-Куль, «атомное озеро». Озеро родилось в 1965 году одним нажатием кнопки.

Из книги академика РАН В. Н. Михайлова «Я — ястреб»: «Американцы раньше нас провели такой ядерный взрыв, ну и, конечно, Союз должен был сделать подобное, как и всегда в таких случаях. Диаметр воронки был около пятисот метров, глубина — сто метров, а высота навала грунта бруствера около сорока метров. Это был первый наш ядерный взрыв в мирных целях для образования емкости запасов пресной воды».

Вреднее всего — пыль под ногами и воздух. Но береженого бог бережет, и я натягиваю полный комплект защитного костюма. Костюм сделан, разумеется, в Китае. В нем жарко. Но меня как-то сильнее волнуют не градусы Цельсия, а микрозиверты в час. Счетчик щелкает с большим энтузиазмом, чем в других местах. Фон — 1 микрозиверт в час (мкЗв/час), в самых грязных местах — до 6 мкЗв/час. В старомодных микрорентгенах в час — соответственно 100 и 600. Норма — 0,2 мкЗв/час, безопасный уровень — до 0,5 мкЗв/час.

По берегам идеально круглого озера — автомобили с номерными знаками разных регионов. Купающихся нет. Есть рыбаки. Они приехали с Алтая, Новосибирской области, из других регионов Казахстана. Еще немножко поцитирую академика Михайлова: «На следующий год после взрыва, весною, мы приехали порыбачить в заливных водах, да и посмотреть на наше чудо… Мы расположились у заливного озера, наловили бреднем линей, сварили уху».

В ядерной физике академик разбирается явно лучше, чем в ихтиологии. В озере ловятся не лини, а сазаны. Большие, увесистые. На удочку. Судя по сеткам с уловом, десять килограммов за раз можно вытащить быстро и без труда. Если верить рыбакам, то килограммов 20, а то и больше. Лучшая наживка — кукуруза из банки. По необъяснимой причине рыбаки предпочитают бренд Bonduelle.

Вода в озере Атом-Куль отличается повышенным содержанием трития, цезия-137, америция-241, урана-238.

Рыбаков не пугает ни фон на берегу, ни состав воды. Они смело ходят по берегу в сандалиях на босу ногу, обходятся без респираторов, не говоря уже о защитных костюмах. Пьют и едят на берегу «атомного озера». Судя по кострищам, готовят рыбу прямо на месте. И домой возят. Продают ли на рынках? Не знаю. Поговаривают, что да.

На здоровье никто не жалуется. Во вред радиации никто не верит. «Все работает, жена довольна»,— гордо заявляет один из рыбаков.

«Нигде нет знаков, что здесь опасно, ловить запрещено»,— резонно замечает другой.

Знаете, как правильно готовить рыбу из радиоактивного озера? Я расскажу, вдруг когда-нибудь пригодится. Сначала нужно ее отварить. Воду слить. Потом пожарить. Чешую не есть. Радиация накапливается в костях, так что мякоть вполне безопасна.

Церковь Святого Лаврентия

Бывший Семипалатинский полигон находится довольно далеко от бывшего Семипалатинска. Бывшего — потому, что город переименовали. С 2007 года он носит название Семей. Старое название сохранилось на крыше одной из городских гостиниц. Впрочем, местные жители предпочитают говорить «Семск», подобно тому как многие жители Санкт-Петербурга предпочитают слово «Питер».

А столица полигона — другой город. Курчатов. Когда-то город был сильно засекреченным и носил названия Семипалатинск-21, Москва-400, станция Конечная. Обитатели города называли его Берегом, а места испытаний — Площадкой.

В ядерную эпоху в город можно было попасть только по специальному пропуску. КПП, на котором проверялись пропуска, не сохранился. В Курчатове вообще мало что сохранилось от прошлых времен. Гостиница «Маяк». Неудачное название. Напоминает о радиационной катастрофе 1957 года в Челябинской области. Гостиница, многократно описанная в мемуарах участников советского ядерного проекта, практически пустует. Бывший штаб полигона стал акиматом (мэрией).

Самое неожиданное превращение совершил милый двухэтажный особняк, в котором останавливался, приезжая в город, главный куратор проекта создания советской атомной бомбы Лаврентий Павлович Берия. После его безвременной кончины дом занял начальник гарнизона. А в новые времена «дом Берии» был переоборудован в церковь.

Портрет Берии можно увидеть в компании с портретом Сталина на плакате «Создание атомной бомбы» в музее Национального ядерного центра Республики Казахстан. Музей небольшой, ведомственный, вход по заблаговременно оформленным пропускам. В экспозиции — различная техника, копии документов (например, докладная записка Берии и Курчатова товарищу Сталину), таблицы, карта мирных ядерных взрывов и карта заражения различных районов Казахстана. Морально устаревшие защитные костюмы. В заспиртованных сосудах — желудок собаки с массивным кровоизлиянием в стенке, кожа свиньи с ожогами II и III степени, головной мозг собаки с кровоизлиянием в кору. Это к теме влияния радиации на живой организм.

А вот это пульт. Тот самый пульт.

Знаете, как правильно взрывать атомную бомбу? Я расскажу, вдруг когда-нибудь пригодится. Это очень просто. На пульте управления нужно повернуть два ключа на центральной вертикальной панели и установить рукоятками время обратного отсчета.

Что-то замигает, запищит — и над аккуратной, с любовью к деталям сделанной диорамой повиснет атомный гриб. Взрывом будут уничтожены все самолеты и танки воображаемого противника, взрывная волна сдует мосты. В пыль превратятся дома. Люди и животные не выживут, а если выживут — жизнь их будет ужасна.

То место, где взрывы происходили не на диораме, а на самом деле, находится примерно в 50 километрах от Курчатова. На «Опытном поле», где были взорваны первая атомная и первая водородная, а также множество других бомб, мало что сохранилось.

Вот эта грязная лужа, где дозиметр щелкает чаще обычного,— воронка от тех самых взрывов?

Вот в этих дурацких бетонных сооружениях, прозванных за свою форму гусаками, стояла измерительная аппаратура?

Нет там никакой аппаратуры. Даже кабели, тянувшиеся по всему «Опытному полю», давно выкопаны и проданы торговцам цветным металлом. Говорят, что «металлисты», то есть те, кто воровал цветмет с полигона, жили недолго.

А вот в самом городе Курчатов радиационный фон не выше, чем в Москве. В городе много пустующих домов, рядом с ядерным центром — заброшенное здание больницы. Курчатов явно знавал лучшие времена. Это подтверждает Валерий Георгиевич Шмурыгин, заместитель главного инженера Института радиационной безопасности и экологии Национального ядерного центра Республики Казахстан, полковник в отставке. Валерий Георгиевич живет в Курчатове с 1972 года.

— Как здесь жилось в 1972 году? — интересуюсь я у него.

— Жилось как? При коммунизме хуже жить будет. Все было. В магазин можно было прийти и все купить. Колбасы сортов 15, сыра сортов 10, вина сухого сортов 15. Я не знаю, чего не было. Птичьего молока? Было «Птичье молоко». Конфеты. И пиво пильзенское было.

— А не боялись, что рядом радиация?

— Во-первых, у нас была прекраснейшая медицина. А радиация? Да нет никакой радиации. Придумали ее. Кто-то придумал, кому это выгодно.

— Вы думаете, что радиации нет?

— Я знаю, что ее нет. В момент работы — да, она есть.

— Кто вел подземные работы, прокладывал штольни для ядерных испытаний?

— Шахтеры вместе с солдатами. У нас были обычные военно-строительные части. Много. Порядка 10 тыс. военнослужащих. У нас все было устроено четко и ясно — три года на Площадке, три года на Берегу. Невозможно на Площадке долго находиться. Хотя бы по вечерам домой появляться надо. В субботу уезжали в три часа дня, в понедельник утром рано приезжали. ЧП не было в войсках. Дисциплина поддерживалась. Солдаты наши питались на убой. Такого не было, чтобы пищу воровали у солдат. Государство в государстве было.

— Отпуска дополнительные давали за вредность?

— Да нету никакой вредности, кто вам сказал? Кто ее выдумал? Обыкновенная работа, обыкновенная армия. Если вы зайдете на любой золоотвал любой ТЭЦ, там будет фон гораздо выше, чем у нас. Да, в то время было тяжело. Нужно было выполнять задание. Но жили хорошо. Квартиры практически у всех были. Молодежь сразу получала общежитие. Женился? В ближайшее время дадут квартиру. Зарплаты были нормальные. Я лейтенантом получал 345 руб. А проходчики в штольнях получали больше тысячи, до полутора. Но они пахали и пахали!

— Когда все начало меняться?

— Когда Союз развалился. Нас, мягко говоря, бросили. Войска вывели, офицеры уехали, перспектив не было. Года два-три в городе были проблемы с теплом и водой. Брошенных квартир и домов было много. Но мы это пережили. Перспективы у города не очень радужные. Национальный ядерный центр не вытянет весь город. Надежда только на государственную помощь. Было много обещаний сделать атомную электростанцию. Атомная электростанция будет — и город снова оживет. Такая идея есть. Тем более что наука в городе сильная, специалисты сильные, эксплуатировать ее есть кому.

Облака-убийцы

Ядерные заряды рвались на Семипалатинском полигоне четыре десятилетия. После каждого взрыва образовывалось радиоактивное облако. От мощности взрыва и розы ветров зависело, какая территория подвергнется радиоактивному заражению. Самые большие поля радиоактивных загрязнений возникали при взрывах на земле и в воздухе, с 1949 по 1963 год.

Среди местных жителей бытовало мнение, что военные подгадывали время взрыва так, чтобы радиоактивное облако не пошло на Курчатов. На самом деле требования военных к метеорологам были несколько другими — предсказать такое направление ветра, при котором облако не выйдет за границы СССР.

Метеорологи предсказывали верно. Наибольшему радиоактивному загрязнению подверглись территории Восточно-Казахстанской, Павлодарской и Карагандинской областей Казахстана. 22 облака пришли в Алтайский край. Из регионов России в зоне радиоактивных выпадений оказались также Республика Алтай, Тува, Хакасия, Красноярский край, Новосибирская, Кемеровская, Иркутская, Читинская и Томская области.

Общее число пострадавших от ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне оценивается примерно в 1,5 млн человек. Из них 70% — это дети и внуки облученных людей.

И в Казахстане, и в России жертвам ядерных испытаний выплачиваются денежные компенсации, правда небольшие.

Казахское село Кайнар, расположенное рядом с полигоном, дало свое имя «синдрому Кайнара». В этом и соседних селах еще в конце 1950-х годов врачи зафиксировали рост числа онкологических заболеваний, случаев суицида, преждевременное старение.

У местных жителей намного чаще нормы наблюдались кровоизлияния на слизистых верхних дыхательных путей, ротовой полости и половых органов; дистрофические изменения слизистых оболочек; болезненные изменения состава крови; катаракта в молодом возрасте; повышенная ломкость кровеносных сосудов; нарушения овариально-менструального цикла; нарушение функции печени; атрофические риниты и фарингиты; гингивиты, патология желудочно-кишечного тракта, в частности гастриты; изменения кожных покровов открытых частей тела и многое другое (гиперкератоз, гиперпигментация); дистрофия ногтей; астенический и астеновегетативный синдромы; артериальная гипотензия и др.

Официальная советская медицина предпочитала объяснять все это недостатком витамина С, туберкулезом и бруцеллезом. В Алтайском крае причиной роста числа онкологических заболеваний называли алкоголизм.

Уже в постсоветское время многочисленными медицинскими исследованиями были подтверждены и нарушения иммунитета, и рост онкозаболеваемости в два-три раза, и повышение частоты суицидов у населения пострадавших районов.

В 1970-е годы, когда детородного возраста достигли женщины, родившиеся в 1950-е и получившие первые дозы облучения еще в утробе, возросло число случаев врожденных пороков развития плода. Генетические нарушения перешли и в следующее поколение. В 2011 году в Великобритании вышел на экраны документальный фильм британского режиссера Энтони Буттса «После апокалипсиса». По словам Буттса, до сих пор каждый двадцатый ребенок в регионе, пострадавшем от взрывов на Семипалатинском полигоне, рождается неполноценным.

В Семее, на острове Полковничий, к десятилетию прекращения испытаний на Семипалатинском полигоне был установлен монумент «Сильнее смерти». Рядом с ним — зона отдыха и спорта. На фоне памятника делают селфи и групповые фото. С автостоянки доносится запах шашлыка.

Дети катаются на велосипедах и электромобильчиках. У этих детей и подростков нет удостоверений пострадавших от ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. Эти дети никогда не слышали по радио предупреждение о том, что скоро произойдет очередной взрыв атомной бомбы. Неважно, в какую сторону подует ветер,— ни одно облако не сможет навредить их здоровью. Эти дети будут читать в учебниках о том, что творилось по соседству во второй половине XX века, но для них это будет так же далеко от реальной жизни, как Чингисхан и динозавры. И это хорошо.