Как в январе 2018 года на Гавайях пережили ложную тревогу о ядерном нападении

13 января 2018 года жители Гавайев получили СМС о ракетном ударе. Тревога оказалась ложной, но об этом стало известно лишь 38 минут спустя. Для экспертов по российско-американским отношениям Синтии Лазарофф и Брюса Аллина, живущих на острове со своими детьми, эти минуты стали самыми тревожными в их жизни. О том, как их семья готовилась к ядерному удару, Синтия Лазарофф написала для специализированного американского издания Bulletin of the Atomic Scientists в статье «Зарево нового Армагеддона». Право публикации русскоязычной версии статьи автор предоставила “Ъ”. Статья приводится в сокращенном варианте.

Это особенное январское утро начиналось обыденно, как почти каждого утро субботнего дня здесь, на Кауаи, хотя восход солнца в первых отблесках света был необычайно прекрасен даже для Гавайев. Он был настолько красив, что побудил Брюса сфотографировать его и отправить этот пылающий образ нашим детям, а также другим членам семьи и друзьям. Мы еще взглянем на этот образ, но чуть позже, и совсем в другом свете событий.

Брюс уже собирается отправиться на фермерский рынок, когда врывается наш племянник Том, еле переводящий дыхание. Он сует под нос Брюсу свой мобильный телефон, и тот читает какое-то текстовое сообщение.

— Я не верю этому,— говорит Брюс.

Мне сразу вспоминается Джули, мама Тома. У нее проблемы с операцией? Она еще с нами?

— Что случилось? — спрашиваю я.

Молчание.

И тут Брюс читает сообщение вслух:

«Экстренное оповещение. Баллистическая ракета летит к Гавайям. Срочно ищите убежище. Это не учебная тревога».

Брюс бросает взгляд на свой мобильный телефон.

— Том, тебя взломали. Кто-то взломал твой мобильник. Это розыгрыш.

Брюс поднимает свой телефон и показывает его.

— На моем телефоне нет такого сообщения,— говорит он.

Том все еще учащенно дышит: он бежал от пляжа не менее километра. Я проверяю свой телефон, который отключала на ночь. Есть, это оповещение здесь.

Брюс снова смотрит на свой телефон. И в этот самый момент на экране его мобильника появляется предупреждение. У нас разные телефонные компании. Абоненты AT&T получают оповещения после абонентов Verizon.

Молчание.

Это январь 2018 года, самый пик страхов в отношении ядерных испытаний Северной Кореи и их ракет дальнего действия. О ядерном оружии я знаю даже больше, чем хочу. Десятилетия своей жизни мы с Брюсом посвятили американо-российским отношениям — его преподавательская деятельность в Гарварде была связана с Россией, а я была кинорежиссером и основателем американо-российских обменных инициатив. Большую часть 2017 года мы провели в беседах об эскалации ядерной опасности с высшими должностными лицами и экспертами в Вашингтоне и Москве.

Человечество стоит перед лицом сложного комплекса ядерных угроз, которые могут так или иначе привести к армагеддону XXI века — через браваду, ошибку, несчастный случай, просчет, неисправные датчики, вредоносное программное обеспечение, террористическую хакерскую атаку, взлом компьютерных сетей, банальную ярость или какой-нибудь другой человеческий фактор.

Однако теперь эта угроза больше не теоретическая — она здесь и «направляется к Гавайям», она на пути к нам, к нашему дому, к одной из самых отдаленных островных цепочек мира.

Неужели это действительно происходит с нами? Я знаю все сценарии ядерного кошмара и понимаю, что он может стать реальностью. Но сейчас я застыла, застигнутая врасплох, как будто абсолютно ничего не знаю об этом.

«Я звоню Фелисии»,— наконец произношу я. Фелисия Кауден ведет Кауаи Soapbox («Импровизированная трибуна Кауаи»), самое популярное здесь, на острове, радиошоу, знает всех и первая узнает обо всем. Но она не берет трубку. Я отправляю Фелисии СМС и проверяю ее страницу на Facebook, где один из ее друзей поместил тревожное оповещение и спрашивал, получил ли кто-нибудь еще такое же предупреждение.

Брюс непрерывно набирает 911, но в телефоне звучит лишь сигнал постоянной занятости.

— Сейчас все звонят 911,— говорит он.

— Не думаю, что есть реальная опасность, но я хочу забрать девочек.

Две наши младшие дочери находятся в Kaпaйе, примерно в 13 км отсюда.

— Но если угроза реальная, нам нужно договориться, где встретиться,— говорю я. Мне хочется, чтоб мы были все вместе.

— Позвони мне в машину,— говорит он, уже выходя за дверь.

Все, что должно было быть очевидным для любого человека с моим опытом и подготовкой, ускользает от меня. Мне никогда не приходила в голову мысль, что у нас может быть всего несколько минут до того, как произойдет удар, что Брюс, возможно, не сможет добраться до Kaпайи и быстро вернуться… что я больше никогда не увижу ни его, ни девочек. И я совсем не в состоянии думать о том, что знаю наверняка, с чем столкнется Брюс, выехав на шоссе. Там уже будут напуганные люди, мчащиеся в машинах на скорости 150–160 км/ч, устроившие гонки в поисках убежища или подгоняемые желанием провести последние минуты с любимыми людьми. В течение первых же минут произойдут неминуемые автокатастрофы…

После того как рухнула Берлинская стена, я думала, что Холодная война закончилась. Я перестала беспокоиться о ядерной войне, но только до поры до времени, до весны 2017 года, когда мы с Брюсом провели целый день с лучшими специалистами по вооружениям США и России в Вашингтоне на совещании рабочей группы по будущему американо-российских отношений, организованном Гарвардским университетом и Высшей школой экономики.

Мы прошли настоящий круг ада — экскурсию по современному вооружению, которое раньше могли увидеть лишь в научно-фантастических фильмах: маневренные гиперзвуковые ракеты, в 20 раз превосходящие скорость звука, киберснаряды, которые могли быть использованы для атаки на ядерные командные, контрольные и предупреждающие системы; ядерные подводные беспилотные летательные аппараты, делающие портовые города непригодными для проживания, программы Prompt global strike («Глобальный молниеносный удар»), предназначенные для быстрого нанесения разрушительного удара по любой точке земного шара.

Мы находимся посреди новой, необузданной гонкой вооружений с Россией, построенной на приводящих в ужас новых технологиях, новом смертоносном оружии массового уничтожения. Гонка, в процессе которой, по мнению американского эксперта Роберта Легволда, «многополярный ядерный мир медленно выходит из-под контроля». К этой угрозе можно только добавить, что системы командования и контроля США не являются неуязвимыми для террористических кибератак. Эксперты говорят, что такой кибервзлом маловероятен. Но если он будет успешным, последствия могут оказаться апокалипсическими. Угроза взлома усугубляется опасностью, что инсайдеры, лица, имеющие доступ к секретной информации изнутри, могут оказывать помощь террористическим группам или пойти на саботаж.

При этом не стоит забывать, что множество «старых» ядерных средств Соединенных Штатов и России нацелены друг на друга: около восьмисот межконтинентальных баллистических ракет (МБР), загруженных 1,5 тыс. боезарядов, прямо сейчас готовы к пуску. Президент США или России может запустить ядерные МБР при обнаружении приближающихся ракет, хотя сигнал-предупреждение о нападении может быть и ложным. (За последние десятилетия было более тысячи подобных тревог.) У глав государств есть считанные минуты для принятия решения. И возвратить выпущенные ракеты уже невозможно.

Я звоню нашим близким друзьям, Праджне и Грегу. Они ничего не знают. Они еще не проверили свои сотовые телефоны. Им нужно время, чтобы осознать серьезность ситуации.

— Если это правда, сколько у нас времени? — спрашивают мои друзья, ожидая от меня ответа, который я не могу им дать.

— Это зависит от того, откуда идет опасность,— отвечаю я.— Если это Северная Корея, то, думаю, у нас около 25 минут. Если Россия, у нас может быть от 25 до 30 минут с момента запуска, в случае если это ракета наземного базирования в Западной России, нацеленная на Нью-Йорк или Вашингтон. Если же ракета пущена с российской подводной лодки, это может занять всего несколько минут. Мы не знаем.

— Как давно Том получил сообщение? — спрашивает Грег. Том проверяет свой мобильник.

— Около семи или восьми минут назад,— отвечает он.

Мы все рассчитываем — сколько минут осталось до… вспышки, взрывной волны, смерти… 20, а может быть, 15?

Куда придется удар? Я знаю, что Северная Корея опубликовала фотографию с целями, на которой отмечены Гонолулу и Перл-Харбор, штаб-квартира Тихоокеанского флота США. Но на Кауаи также есть очень крупная мишень — Тихоокеанский ракетный комплекс, крупнейший в мире ракетный испытательный полигон. Это всего лишь в 32 км — ворона долетит от нашего дома. Прошлым летом полигон был использован для тестирования новой ракеты-перехватчика SM-3 Block IIA.

Тест провалился. Один из официальных представителей Пентагона определил проблему знакомой фразой, которая от очень частого использования давно стала клише. Как он выразился, задача состоит в том, чтобы попытаться «поразить один снаряд другим снарядом». Пхеньян регулярно практикует «стрельбу залпами ракет, потому что американская система разработана для перехвата только одной, максимум двух боеголовок, выпущенных одновременно». С 1999 года Соединенные Штаты потратили $200 млрд на противоракетную оборону, а из восемнадцати проведенных испытаний система провалила восемь.

Если это всего лишь одна выпущенная из Северной Кореи ракета, шансы остановить ее не больше чем 50 на 50.

Праджна спрашивает, где найти укрытие. Грег отвечает, что нашим местным убежищем является спортзал начальной школы Килауэа. «Если это ядерная угроза,— говорю я,— то там не безопасное место. Радиация…» Я думаю об огромном количестве жителей города, которые направятся в спортзал, окруженный детскими площадками: «Нужно найти герметичное помещение. Чтобы не было окон, идеальное место — под землей, к примеру пещера. В горах над Ханалей есть такое место, но у нас нет времени, чтобы добраться туда».

«А как насчет пещеры для медитаций рядом с тобой?» — спрашивает Грег. «Точно!» — отвечаю я. Хотя прошлым летом мы с Фелисией обсуждали именно такой сценарий, я до этой последней секунды не думала об убежище, как и о том, где назначить место встречи Брюсу с девочками.

«Я еду туда»,— говорит Грег.

«Сколько времени у меня осталось, чтоб запастись водой?» — спрашиваю я себя.

Мои знания о такого рода подготовке намного глубже, чем у большинства людей, но я совершенно не готова сейчас применять их на практике. Я испытываю горькое сожаление по поводу насмешек и издевательств над инструкциями, которые после угроз Ким Чен Ына распространял штат Гавайи, в них рассказывалось, как пережить ядерную атаку.

Когда я жила в Калифорнии, в моем доме хранились комплекты на случай землетрясения, один — в моей машине, а другой — в гараже, вместе с двумя 25-литровыми бочками с водой, которые регулярно пополнялись после истечения срока годности. Но прежде чем я действительно буду готовиться к ядерной войне, я должна признать, что может произойти невообразимое и это невообразимое может стать реальностью.

Я привела свой опыт как оправдание, чтобы сказать себе, что мы не можем подготовиться, потому что просто не хотим готовиться к жизни в таком мире.

Я смотрю на свой мобильный телефон и вижу голосовое сообщение от Фелисии Кауден. Пытаюсь прослушать его, но оно не воспроизводится. Перезваниваю Фелисии, и она говорит: «В администрации округа говорят, что надо идти в убежище». Это не то, что я хочу услышать. Если в администрации говорят, что надо воспользоваться убежищем, значит угроза реальна. Остров может быть поражен. Через несколько минут.

Я говорю Фелисии, что люблю ее и что мы направляемся в пещеру для медитаций. Она отвечает: «Я тоже тебя люблю. Это действительно хорошее место».

Чтобы подготовиться к ядерному нападению, Агентство по управлению чрезвычайными ситуациями Гавайских островов рекомендует семьям накапливать минимум один галлон (около 4 л) воды в день на человека с запасом на две недели. У меня не было ни припасенной воды, ни двухнедельного запаса консервов на каждого члена семьи, как было рекомендовано агентством. Я ничего не сделала, чтобы подготовить свою семью к этой угрозе.

Я хватаю две оставшиеся у меня бутылки воды и сгребаю все фрукты с кухонного стола — кучу бананов и четыре лиликои. Смотрю на свой телефон. Он заряжен только на 12%. Я помню, что наш сосед провел свет в пещеру для медитаций. Может быть, там есть розетка. Хватаю зарядное устройство для телефона, компьютер, зарядку для компьютера, кошелек, паспорт.

Смогу ли я на самом деле воспользоваться хоть какой-нибудь из этих вещей? Я же знаю, насколько смешно строить прогнозы о перспективах выживания в полномасштабной ядерной войне между Соединенными Штатами и Россией, двумя крупнейшими ядерными державами. Да и кому бы хотелось выжить на излучающей радиацию Земле, скрытой во тьме ядерной зимы? Это была бы не жизнь.

Я хорошо знаю, к чему может привести запуск даже одной баллистической ракеты. Ограниченный обмен ядерными ударами между Соединенными Штатами и Северной Кореей (или Индией и Пакистаном или какой-либо другой комбинацией из девяти стран, обладающих ядерным оружием) может быстро перерасти в полномасштабную ядерную войну.

И возможно, в эту самую минуту Ким Чен Ын совещается со своими генералами, и один из них заявит, что Дональд Трамп воспользуется сообщением о ложной ракетной угрозе на Гавайях как предлогом для уничтожения северокорейских ракетных установок, избавляясь таким образом попутно от Ким Чен Ына, как это было в свое время проделано с Муаммаром Каддафи и Саддамом Хусейном. И вот, генералы говорят: давайте лучше запустим все ракеты, которые у нас есть.

Сегодня трудно представить, что мир был более безопасным во время Холодной войны, когда Соединенные Штаты и Советский Союз угрожали друг другу 60 тыс. ядерных боеголовок. Но, вполне вероятно, что это так и было. В условиях взаимно гарантированного уничтожения ни один из лидеров не намеривался первым произвести запуск, ни один из них не хотел совершить ядерное самоубийство.

Сейчас в мире девять ядерных держав, и не один или два доктора Стрейнджлава, а Овальный кабинет Белого дома занимает непредсказуемый, малоопытный, истеричный любитель Twitter.

Несколько недель назад я разговаривала в Москве с бывшим советским руководителем Михаилом Горбачевым, человеком, который вместе с Рональдом Рейганом сделал многое, чтобы положить конец Холодной войне. В свои 86 лет он все еще отстаивает мечту о мире без ядерного оружия. Президент Трамп, который никогда не знал войны, призвал к «десятикратному увеличению ядерного арсенала США». Михаил Горбачев, переживший Вторую мировую войну и представляющий, как и Рональд Рейган, абсолютный ужас ядерной войны, призывает Соединенные Штаты и Россию активизировать диалог, провести «полномасштабный саммит по всему спектру вопросов», чтобы возобновить переговоры о дальнейших сокращениях ядерного оружия.

«Ядерная угроза вновь реальна,— убежден он.— Наши отношения шли от плохого к худшему. Мы должны найти выход из этой ситуации. Мы не выживем, если у кого-то в нынешней напряженной ситуации не выдержат нервы».

У меня на моем мобильном телефоне сообщение с предупреждением о приближающейся баллистической ракете. У кого не выдержали нервы: у Дональда Трампа или у Ким Чен Ына?

Если ракета реальна, думаю я, если это только баллистическая ракета, пущенная Северной Кореей, и она не ударит по Кауаи, если это только одна ядерная боеголовка, которая поразит Перл-Харбор, находящийся в 173 км от нас, если мы сможем защититься от радиационного облучения, укрывшись в убежище, тогда, возможно, мы сможем выжить.

Я не думаю о нескольких сотнях тысяч человек в Гонолулу и Перл-Харборе, которые будут мгновенно сожжены, сотнях тысяч других людей, что заживо сгорят в огненной буре, тех, кто попадет в эпицентр взрывной волны, и тех, кто умрет медленной, мучительной смертью от радиационных осадков. Я не могу позволить себе вспомнить «шествие призраков», свидетелем которого стала выжившая после атомной бомбардировки Хиросимы Сецуко Турлоу, тогдашняя 13-летняя школьница. «Я называю их призраками, потому что они были совсем не похожи на людей,— вспоминает она.— Их волосы стояли дыбом, тела их были покрыты кровью и грязью, это были не люди, а черные и опухшие головешки. Их кожа и плоть висели, а многие части тела отсутствовали, у некоторых выпали глазные яблоки, а когда они рухнули на землю, то желудки их разорвались, и кишки выпали наружу».

С тех пор мы построили термоядерные устройства, которые в тысячу раз превышают адский огонь атомных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Сегодня масштабы ядерной опасности поистине ошеломляют. Бывший министр обороны Уильям Перри, как никто понимает, насколько сегодня животрепещуща тема ядерной опасности. Он не скрывает, что такая перспектива его ужасает. «Сегодня опасность ядерной катастрофы неизмеримо больше, чем во времена Холодной войны, но большинство людей пребывает в блаженном неведении… Это невозможно объяснить, но мы сегодня… воссоздаем опасности Холодной войны,— сказал Уильям Перри в интервью, которое мы с Брюсом брали у него в прошлом году.— Поскольку мы не понимаем опасности, мы не предпринимаем попыток, никаких серьезных попыток восстановить добрососедские отношения между Соединенными Штатами и Россией. И поэтому мы позволяем себе, словно лунатики, брести к очередной катастрофе. Мы должны проснуться».

Я начала просыпаться, осознавая угрозу. Теперь она прямо передо мной — большими буквами на мобильном телефоне угроза вошла в мой дом.

Уильям Перри говорит, что вероятность того, что ядерное оружие будет запущено в состоянии ярости, сейчас больше, чем когда-либо, уровень угрозы даже выше, чем в периоды пиковых кризисов во времена Холодной войны. Беатрис Фин, исполнительный директор Международной кампании по уничтожению ядерного оружия, которая в прошлом году была удостоена Нобелевской премии мира, предупреждает, что ядерная катастрофа сегодня может стать результатом «всего лишь одной импульсивной истерики».

Мы живем в такое время, когда Горбачев, Перри и бывший сенатор Сэм Нанн из Инициативы по сокращению ядерной угрозы, люди, которые раньше удерживали нас от ядерного краха, говорят, что мы обязательно должны сотрудничать друг с другом и поддерживать открытые каналы связи по сокращению ядерных рисков, все вместе должны противостоять тому, что может привести к ядерной катастрофе, которая положит конец человеческой цивилизации.

Сиг Хеккер, бывший директор Национальной лаборатории Лос-Аламоса, который в течение 25 лет работал с российскими ядерными экспертами по обеспечению безопасности огромного ядерного запаса бывшего Советского Союза, сказал нам в интервью, что «сотрудничество в сфере ядерного вооружения является заложником политических разногласий между Вашингтоном и Москвой, и такое положение вещей вполне может привести к катастрофическим последствиям».

И не отсутствие ли сотрудничества с Россией по сокращению ядерных рисков несет ко мне эту ракету сегодняшним утром? Боже, надеюсь, что нет. Лучше Северная Корея, чем Россия.

Входит мой племянник Том, одетый в шорты, и говорит, что он готов. Я снова думаю о радиации, возникающей после взрыва, и говорю, чтобы он надел какую-нибудь защищающую тело одежду. Я начинаю думать о том, во что одеться самой. Хватаю гетры, носки и большой хлопчатобумажный платок, которым смогу укутать свое лицо. Я смотрю на Мусю, уличную кошку, которую мы приютили, свернувшуюся калачиком на кровати. Хочется взять ее с собой, но я знаю, что, если попытаюсь это сделать, она будет капризничать. Лучше оставить ее здесь.

Подойдя к двери, я поворачиваюсь, чтобы включить сигнализацию. И тут же осознаю абсурдность этого: пришло оповещение о приближении к моему дому баллистической ракеты, а я подумываю о том, что надо обезопасить свой дом от грабителей.

До пещеры примерно семь минут ходьбы. У нас нет времени. «Поехали»,— говорю я Тому. Отъезжая, оглядываюсь назад, на нашу ферму, на дома соседей. Я думаю, что они там, внутри. Знают ли они о происходящем? Возникает импульс попытаться позвонить им всем сразу. «Я позвоню им из пещеры»,— думаю, я, надеясь, что мой сотовый будет там работать.

Есть еще два звонка, которые я хочу сделать прямо сейчас. Я звоню Брюсу, чтобы сказать, что встретимся в пещере, что местная администрация советует нам искать убежище. А потом я звоню нашей старшей дочери в Лос-Анджелес — она уехала на материк всего несколько дней назад. Телефон все еще звонит, когда я выхожу из машины. Останавливаюсь в нескольких шагах от входа в пещеру, и, наконец, я слышу в трубке голос дочери.

— Маккензи, дорогая, я просто хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя, и что я в порядке, мы все в порядке,— произношу я.— Не знаю, слышала ли ты, мы сами не знаем, правда ли это, но все мы только что получили телефонные предупреждения о запуске баллистической ракеты, летящей к Гавайям. Мы с Томом едем в пещеру для медитаций. Брюс поехал за девочками. Я позвоню еще, чтобы держать тебя в курсе… если смогу. Я просто хочу сказать, что люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, мама.— Молчание.— Мама, иди! Иди!

Смогу ли я услышать ее голос снова? Как она переживет, если этого не случится? Что бы то ни было, что бы там ни происходило сегодня — это начало того, что взорвет и уничтожит всю цивилизацию или это будет просто одна ядерная бомба, которая уничтожит Гонолулу, с неизбежным ответным уничтожением Северной Кореи и массовой бойней в Сеуле?

Я поднимаюсь по ступенькам в пещеру так быстро, как только могу.

Если мы выживем, рискнем ли оставить пещеру в поисках еды и воды? Будут ли наши машины работать? Пойдем ли мы в Уэйлерс, наш крошечный деревенский магазин, что в 3 км отсюда? Каким будет уровень радиоактивного облучения? В любом случае пищи не останется. 90% нашей еды импортируется, доставляется на лодках раз в неделю. И если лодки перестанут курсировать, у нас на острове есть только десятидневный запас еды и воды.

Как скоро прибудут первые спасатели? Найдут ли нас в пещере военные в защитных костюмах? Сможем ли мы где-нибудь подальше отсюда вернуться к нормальной жизни? Наш дом, наша ферма, Гавайские острова будут отравлены, радиоактивны. Как это повлияет на коралловые рифы?

Едва мы с Томом добираемся до пещеры, как дверь открывается. Наши соседи, Коллин и Пол, выходят оттуда, улыбаясь, с бутылками воды в руках.

— Это была ложная тревога,— говорит Коллин.

— Что?

— Джим только что связался с нами. Ему удалось дозвониться до 911, и они сказали, что это ошибка.

Мы застываем на месте. Я звоню Брюсу:

— Предупреждение ложное. Коллин только что услышал это от Джима.

Я звоню Маккензи, которая одновременно набирает меня, чтобы сообщить, что это ложная тревога. Я слышу ее голос. Она говорит, что сдерживала свои слезы, пока я не повесила трубку, а затем силы оставили ее, и она, разрыдавшись, бросилась к своему компьютеру и отчаянно нажимала ссылки, появившиеся после того, как она вбила в поисковую строку Google слова: «Реальная угроза Гавайям от ракет».

Праджна прерывает наш звонок, ей хочется убедиться, что мы знаем о том, что оповещение ложное. Я только собираюсь отправить СМС Фелисии, как тут же на экране телефона выскакивает ее послание: «Ложная тревога. Сообщение от Агентства по чрезвычайным ситуациям Гавайских островов».

Я на мгновение задерживаю шаги и закрываю глаза. Я слышу океан. Я чувствую теплое дуновение ветерка на моей щеке. Адреналин, блокированный в моем теле, ослабляет свою хватку, растворяется. Я не осознавала, что он был внутри меня, пока он не отпустил.

Когда я возвращаюсь на нашу ферму, все выглядит более живым. Цвета кажутся ярче.

Муся все так же лежит, свернувшись калачиком, на постели.

Я все еще здесь. Все, что окружает меня, еще здесь…

Я звоню Праджне и начинаю плакать. Мы обе в один голос произносим: «Как же мы не готовы». Мы обе наполнены радостью, благодарностью, голова идет кругом. «Спасибо, что позвонила нам,— говорит она.— Если бы это было реальностью, мы бы никогда не узнали…»

Я выхожу в интернет и щелкаю по ссылкам. Открываются изображения со всех концов Гавайев, картины людей, бегущих по улицам Гонолулу в панике, ужасе, неразберихе. Я читаю об отце, у которого дети были в двух разных местах, и он вынужден был выбирать, с каким ребенком провести последние минуты своей жизни. Истории, которые невозможно забыть, которые преследуют меня,— это истории отчаявшихся матерей и отцов в Гонолулу, взламывающих ливневые стоки и впихивающих в них своих плачущих детей.

Брюс возвращается домой. Он только что был свидетелем хаоса в Капайе. Люди ехали, невзирая на разделительные полосы, бросали машины, бежали в магазины, ища там убежище. В нашем местном здании аптеки CVS незнакомые люди лежали на полу вповалку, некоторые просили потесниться, чтобы уместиться в проходах торговых рядов. Брюс рассказывал, что на фермерском рынке кто-то говорил о сегодняшнем рассвете, о том, каким прекрасным он казался, а теперь его зарево представляется знамением Апокалипсиса.

Это был Апокалипсис, который не случился. Армагеддон, который не начался. И тот рассвет для меня снова стал восходом солнца. Я все еще здесь. И я теперь знаю, что поставлено на карту.

Но я вижу в телевизионных новостях, что люди оглядываются назад, а не смотрят вперед. В основном муссируются репортажи о возмущениях по поводу сделанной ошибки, в которых обвиняют парня, нажавшего неправильную кнопку, в результате чего было отправлено ложное предупреждение. Людей больше интересует, какие меры мы можем принять, чтобы убедиться: такого больше никогда не произойдет. Но если это единственное, что мы вынесли из данной ситуации, значит, мы все еще бредущие во сне лунатики, думающие, что можем сделать ядерное оружие безопаснее, если просто что-то доработать, к примеру добавить второго человека для проверки кнопки предупреждения. Независимо от того, что мы делаем, мы никогда не сможем добиться непогрешимости. Машины ломаются. Люди ошибаются.

Удача была на нашей стороне на этот раз. Тем не менее я думаю, что если мы не начнем действовать, то ядерная катастрофа — всего лишь вопрос времени. Угроза ядерной атаки — это не сценарий и не видеоигра. Тем утром мы почувствовали это лично, испытали весь ужас приближающейся катастрофы. Теперь это ощущение навсегда в моей крови. Я хочу, чтобы наши лидеры испытали то же самое пробирающее до самого нутра осознание того, что наши жизни — жизнь человечества — поставлены на карту.

Для меня и сотен тысяч других, находящихся на Гавайях в тот день, то утро связно с очень личным опытом околосмертного переживания. Страх заставил нас протянуть друг другу руки. Мы все звонили тем, кто нам дорог, чтобы сказать: «Я люблю тебя». Ощущение того, что тебя вот-вот поразит ядерная ракета, совершенно ясно показывает человеку, что для него является самым ценным.

У меня уже было интеллектуальное пробуждение, я знала все подробности о ядерном оружии и ядерной угрозе со слов ведущих экспертов. Но я не знала, что происходит, когда все это чувствуешь своим нутром, пока я не прошла через эти 38 минут. Даже со всеми своими знаниями о ядерной войне и ядерном оружии, о Хиросиме, радиоактивных осадках и ядерной зиме, ядерная война была для меня невообразимой, пока я не пережила эти 38 минут.

И теперь этот страх, и риск, и необходимость изменить нашу ядерную политику, необходимость проснуться, необходимость осознать, что мы в опасности и что надо с этим что-то делать — эта задача, эта моя ответственность как матери и как человека, это знание теперь со мной. И оно больше не покинет меня никогда.

Синтия Лазарофф — режиссер-документалист, проводившая весь прошлый год интервью по проблемам ядерной угрозы с официальными лицами и экспертами США и России. В начале 1980-х годов она стояла у истоков новаторских американо-российских обменных инициатив (https://www.cynthialazaroff.com). Синтия и Брюс Аллин живут на семейной ферме на острове Кауаи архипелага Гавайи. Они занимаются дипломатией экспертного уровня (track II diplomacy) по России и вместе работают над серией диалогов о Кубинском (Карибском) ядерном кризисе 1962 года. https://www.pon.harvard.edu/faculty/bruce-allyn/