Почему в процессе образования российские учащиеся деградируют

Декан экономического факультета МГУ Александр Аузан не раз высказывал озабоченность состоянием российского образования, особенно высшего. По мнению профессора, образование требует смены самой экономической модели.

Александр Аузан: В начальной школе наши дети отличаются умом и, по международным рейтингам, входят в первую пятерку. В средней школе мы на 26–32-м месте. В высшей школе наши команды побеждают на олимпиадах, но по общему уровню мы едва дотягиваем до Испании и Южной Кореи. Это означает, что реализовать свой потенциал мы не можем и, более того,— растрачиваем. В советское время говорили: образование — борьба системы с одаренностью. Наша система выиграла борьбу, мы имеем модельный кризис.

Валерий Панюшкин: Что же с нашей моделью не так?

А. А.: В 1990-е годы была предложена модель: образование — такая же сфера рыночной деятельности, как и многие другие. Есть регулятор, есть потребитель, есть спрос, есть предложение — исходя из этого построена та модель, которая сейчас демонстрирует свой ошеломляющий результат.

В. П.: Почему это не работает?

А. А.: Потому что образование — не услуга (при всем уважении к парикмахерским). В крайнем случае инвестиционная услуга. Продукт образования — это успешное будущее выпускника. Успешный выпускник — и не по баллам, а в жизни. Говоря экономическим языком, «человеческий капитал». Этот капитал не может проявиться в процессе обучения или даже через два года после выпуска. Вы не можете с саженца яблони сразу потребовать антоновки для пирога. Если результат образования — человек и в процессе он деградирует, тут и надо разбираться, почему модель не работает.

В. П.: Что это за деградировавший выпускник такой?

А. А.: Сейчас критерий для составления программ — профстандарты. То есть мы отдали дело работодателю, чтобы он нам все наладил. Не получилось! Россия находится за пределами первой сотни стран, которые привлекают профессионалов. Это во-первых. Во-вторых, образование производит не только умения, но и ценности и поведенческие установки. Мы сделали исследование по 27 университетам и выяснили: студенты за время обучения перестают доверять людям и начинают думать, что допустимо не платить налоги. На это коллеги из вузов, где проводилось исследование, сказали: это и есть подготовка к жизни в нашей стране. Хотелось бы, чтобы новое поколение двигало нас вперед, а не деградировало в угоду реальности. Но наши ученики уезжают на Запад и делают там карьеру. Значит, мы не до конца уничтожаем их природную одаренность и можем давать хорошее образование — нужно только сменить модель.

В. П.: Как? И какие вообще бывают модели?

А. А.: Благо бывает доверительным: вы не знаете качества лечения — благодаря таблеткам вы выздоровели или вопреки. И качества образования вы не знаете — это доверительное благо. А еще мы имеем олигополию. У нас несколько десятков ведущих университетов в стране. Они получают деньги от государства, участвуют в проектах правительства, делят рынки. Еще существуют специфические активы. Например, научные школы. Коллеги из ВШЭ предложили, как в Америке, запретить выпускникам работать там, где они учились. У нас это сработает иначе: вуз не будет вкладывать деньги в подготовку ученого для себя, а лучше купит ученого из другого университета. Поэтому я считаю, что совершены ошибки в самой модели. Рубашка оказалась не по размеру, задавленное неудобными условиями образование стало хиреть.

В. П.: И что с этим делать?

А. А.: Кризис образования вижу не я один. Идея привлечь работодателей возникла пять-семь лет назад, но не сработала. Еще пробовали проращивать исследовательские университеты: министерские чиновники почему-то решили, что это лучшая модель. А ведь в мире три типа университетов. Исследовательские обычно очень маленькие (из наших это Европейский университет, РЭШ и Шанинка). Там главный — ученый, а не преподаватель. Он занимается исследованиями, а рядом с ним студенты чему-то научаются. Еще бывают liberal arts, университеты, где учат всему, от истории до математики, потому что неизвестно, что в жизни понадобится. А есть еще state universities, которые готовят управленческие кадры, поэтому там главное — практики. Без системного мышления трудно жить — не важно, наукой вы занимаетесь или строите управленческую систему. И для формирования системного мышления главную роль играют как раз liberal arts — именно эти университеты позволяют увидеть многомерность мира. Без многомодельности мы не справимся.

В. П.: Так как же устроить эту вашу многомодельность?

А. А.: Надо отнестись к образованию не как к рыночной конкуренции, а как к сложному и длинному инвестиционному процессу. Строительство этой модели надо начинать с успешного выпускника — когда университеты, оценивая своих студентов, дают гранты школьным учителям, а выпускники университетов, достигшие определенных высот, решают, что делать с системой стимулов для преподавателей alma mater. Длина взгляда — это и есть основа инвестиционной модели. Если мы признаем, что яблоня вырастает не за год, где-то здесь и найдется выход из кризиса. весь сюжет

rusfond.ru/issues

Валерий Панюшкин, главный редактор Русфонда; Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ