Почему народное просвещение не давало народу образования

18 мая 1907 года на рассмотрение II Государственной думы был внесен Проект временных правил по народному образованию, которым предусматривалась отмена всех действовавших в Российской Империи ограничений «сословного, национального и вероисповедального характера» на обучение. Его принятие могло прекратить длившиеся не один век колебания власти в вопросе, учить ли и если учить, то как долго и чему детей из непривилегированных семей.

«Вследствие решительного отказа жителей»

У каждого изменяющего жизнь процесса есть собственный могучий ускоритель. Для революции 1917 года, как считал Ленин, им была мировая война. А для слома существовавших в России веками сословных барьеров им мог стать кадровый голод. Для преобразования страны по европейскому образцу Петр I остро нуждался в квалифицированных специалистах и не только выписывал их из-за границы, но и стремился готовить их из своих подданных, невзирая на их сословную принадлежность.

Заведя в начале XVIII века «цыфирные школы» и постоянно увеличивая их количество, он в 1714 году сделал обучение в них обязательным для детей дворян, чиновников и купцов. А с 1721 года не могли уклониться от обучения в архиерейских школах сыновья священников и в армейских — сыновья солдат.

Но после смерти царя-реформатора обязательное обучение, как многие другие его начинания, постепенно сошло на нет. Даже в основанной им в Северной столице Академической гимназии наблюдался дефицит учеников: в 1728 году в нее поступило всего 26 человек. Инспектор гимназии Ф. З. Байер объяснял это тем, что знатные родители с детьми переехали вслед за императорским двором Петра II в Москву. И чтобы увеличить число учеников, в 1729 году в гимназию были отправлены сыновья нескольких солдат. Постепенно такое исключение из правил превратилось почти что в норму. В 1737 году в гимназию были присланы из полковой канцелярии Преображенского полка 19 кантонистов. А в 1749 году Академия наук просила у Военной коллегии дозволения взять в гимназию 15 малолетних учеников из петербургской гарнизонной школы. Получив ее согласие, академия поручила профессору Штелину и тогдашнему ректору гимназии Фишеру, «чтобы как возможно они старались, по их усмотрению, удобных и самых хороших и надежных к понятию наук и художеств выбрать из тех учеников пятнадцать человек». Сдача солдатских детей в гимназисты практиковалась и в последующие годы. Некоторые из них стали учеными: П. Б. Иноходцев — астрономом, В. Ф. Зуев — биологом.

Эти исключения, однако, служили подтверждением общего правила: духовное образование получали сыновья священнослужителей, военное — дворяне. Но манифест о вольности дворянству, дарованный привилегированному сословию Петром III в 1762 году, позволил дворянам не служить. И новый кадровый дефицит Екатерина II решила уменьшить способом, заимствованным в Европе. В 1775 году, учреждая губернии, императрица повелела организовать сеть школ для подданных всех сословий и возложила на приказы общественного призрения обязанность «заводить народные училища» сначала во всех городах, а позже и в многолюдных селах — для всех, кто пожелает добровольно учиться в них. Но где и на какие средства взять книги и учителей, самодержица не указала. Так что через пять лет обнаружилось, что училища почти нигде не заведены.

В 1782 году Екатерина II создала Комиссию об учреждении народных училищ, а с 1783 года в Петербурге началась подготовка учителей для них — в первом наборе было 385 человек. В августе 1786 года комиссия доложила императрице, что все готово для открытия в 25 губернских городах главных народных четырехклассных училищ. В 1788 году, после второго выпуска в Учительской семинарии, такие училища открылись и в остальных губерниях. Позже в уездных городах возникли малые (двуклассные) училища, но нередко они быстро закрывались — «вследствие решительного отказа жителей и невозможности Приказа содержать их», как докладывали чиновники.

Первое начало образования крестьян не только не имело себе подражателей, но и не было поддержано

В 1789 году в Новгородской губернии в четырех имениях были даже открыты сельские школы.

«К сожалению,— писал педагог и сотрудник Министерства народного образования А. С. Воронов,— это первое начало образования крестьян не только не имело себе подражателей, но и не было поддержано; все 4 училища, по воле учредителей их, закрылись одно за другим: училища Мягкова и Кастюриной в 1790 г., Клеопина в 1793 г. и Рыкачева в 1800 г.».

Но некоторые крестьяне, отпущенные на жительство в города, не упускали возможности обучать своих детей в народных училищах. Так, в 1801 году в этих заведениях в Санкт-Петербургской губернии и столице из 4136 учащихся 1092 были крестьянскими и солдатскими детьми. Правда, многие из них, научившись читать, учебу бросали.

«Наряду с будущими учениками заставить слушать»

Было очевидным, что необразованность дворянства и купечества и безграмотность податного населения пагубно отражаются на промышленности и сельском хозяйстве. И при Александре I главные народные училища преобразовали в гимназии, а к уездным училищам добавились приходские. О последних было сказано, что их целью является не только «приготовление желающих в уездные училища», но и «доставление детям земледельческого и других состояний приличных сведений, чтобы сделать их лучшими в физическом и нравственном отношениях, дать им точные понятия о явлениях природы и истребить в них суеверия и предрассудки, столь вредные их благополучию, здоровью и состоянию». В губернских и уездных городах, а также в селах каждый церковный приход или два вместе должны были иметь хотя бы одно приходское училище.

В течение одного года детей было положено учить чтению, письму, главным началам Закона Божия, первым действиям арифметики и читать им с объяснениями книгу «Краткое наставление о сельском домоводстве, произведениях природы, сложении человеческого тела и вообще о средствах к предохранению здоровья».

Вот только взвалили все это на священнослужителей, пообещав постепенно приготовить нужное количество учителей.

Святейший синод передал министру народного образования мнение епархиальных архиереев по поводу вмененного священникам преподавания:

«В приходских училищах назначается продолжать учение от окончания полевых работ до начала оных в следующем годе; а в показанное время священно- и церковнослужители сельские, упражняясь в земледелии, имеют следующие занятия: убирают хлеб с поля, молотят; сено, солому и дрова возят, присмотр имеют за прокормлением скота, производят починку и строение около дома, пеньку мочат, сушат, обрабатывают и возят в город избытки свои для продажи; по званиям же их занимаясь служением и требами, исправляют сверх того должности благочинных, духовников, депутатов, занимаются перепискою метрических и исповедных книг; а в случае выбытия из которого прихода священника, до определения другого, отправляют и по тому приходу служение и требы, для каковых треб, особливо где прихожане живут в разных мелких селениях и в отдаленности от церквей, бывают в отлучке по нескольку времени; почему и нет надлежащей удобности преподавать то учение самим священникам».

Архиереи считали разумным открыть школы лишь при тех церквях, где «по два и по три комплекта священно- и церковнослужителей, а особливо по таким приходам, которые по разным и отдаленным селениям не рассеяны». Если же в каком-то селе «окажется из священно- и церковнослужителей один только ученый, а прочие нимало в семинариях и училищах не обучавшиеся», архиереи обещали таких «наряду с будущими учениками заставить слушать… ибо читать и писать каждый церковник без сомнения знает, а остается только показать каждому начальные действия арифметики».

Казенным крестьянам предписали содержать училища за свой счет, а в помещичьих имениях расходы на них возложили на помещика. По этой причине в тысячах сел школы не открылись, а сотни возникших училищ не проработали и двух лет.

Исключением было приходское училище графини С. В. Строгоновой, просуществовавшее почти 10 лет в ее селе Марьино в Новгородской губернии. Она же в 1824 году открыла в Петербурге частный пансион для крестьянских мальчиков своего пермского имения, который чуть позже, после расширения учебной программы, стал называться школой земледельческой, сельского хозяйства и горнозаводских наук. В ней готовили приказчиков для имений и частных горных заводов и фабрик, а также ремесленников и хлебопашцев.

Все мастерства требуют хотя малых познаний в практическом производстве оных, коего людям, не умеющим ни читать, ни писать, никак преподать не можно

А для детей «нижних чинов и рабочих людей», трудившихся на казенных горных заводах, несколько школ было открыто еще в XVIII веке. Но в 1804 году министр финансов А. И. Васильев обратился к императору с предложением завести школы при всех двадцати заводах Уральского хребта.

«Если нужны вообще познания человеческого просвещения людям, ведущим частную жизнь,— писал министр,— то тем нужнее они людям, состоящим в службе. Нет ни одного мастерового при заводе, который бы был исключен от обязанностей, требующих отчета на бумаге, не говоря уже о том, что все действие заводское, все мастерства требуют хотя малых познаний в практическом производстве оных, коего людям, не умеющим ни читать, ни писать, никак преподать не можно».

Примером для подражания были школа для крестьянских девочек, открытая Н. С. Стремоуховым в селе Миловидово Лебединского уезда Харьковской губернии, и школа князей Шихматовых-Ширинских в Можайском уезде Московской губернии.

«Заменить народными по Ланкастеровой методе»

Но для уездных и приходских училищ катастрофически не хватало учителей. В 1819 году специально для их подготовки открыли Учительский институт в Петербурге, который позже преобразовали в 3-ю гимназию (с педагогическим уклоном). Показательно то, что среди 12–14-летних абитуриентов, прибывших на вступительные экзамены, почти не было детей учителей. Отучившиеся в этом заведении за казенный счет обязаны были шесть лет отработать «по распределению».

В 1824 году в стране было 48 гимназий, 337 уездных училищ и не более 200 приходских. На них тратились немалые государственные средства. Но результат удручал. Например, в 1818 году в Казанском учебном округе из 4476 учащихся только 225 человек «оказали успехи». За год на заведения было потрачено 146 178 руб. Получалось, что один ученик обошелся государству в 649 руб. (учителя получали тогда 150–750 руб. в год)! Член Главного правления училищ М. Л. Магницкий, увидев, что «из всех предлагаемых предметов обучения народ брал только то, что нужно ему по гражданскому возрасту», предложил поразительное по своей честности решение: «уездные и приходские училища заменить народными по Ланкастеровой методе, сколь можно в большем количестве». Но, конечно, такое «бездуховное» образование тогда не могло быть признано властью полезным для народа, и предложение Магницкого отвергли.

А народ голосовал ногами против уездных училищ, которые часто размещались в убогих зданиях, далеко от дома; в которых работали выгнанные за пьянство семинаристы или мелкие чиновники, продолжавшие пить, прогуливать, драться. Любящие родители отдавали своих детей в дом к частному учителю, у которого они и обедали, и могли остаться в плохую погоду на ночь. В Воронежской губернии, например, было около 50 домашних школ с 480 учениками. Потом те, кто хотел учиться дальше, сдавали экзамены за курс уездного училища и поступали в гимназии.

В 1820-е годы в них стремились даже дети крестьян и солдат. В справке за 1827 год о том, «каких именно состояний дети обучаются в гимназиях», сообщалось, что в Санкт-Петербургском учебном округе среди гимназистов солдатских детей — 24, крестьянских — 21; в Харьковском округе — 18 солдатских и 5 крестьянских детей; в Казанском — 89 солдатских и 25 крестьянских детей; в Дерптском — 8 крестьянских детей; в Виленском — 65 крестьянских детей.

Солдатским детям после гимназии была открыта дорога в Медико-хирургическую академию. А образованные государственные крестьяне имели шанс перейти в мещанство, а скопив денег — и в купечество.

«Отклонят некоторых от исполнения обязанностей»

При Николае I бессословность образования в России была отменена. Рескриптом от 19 августа 1827 года император запретил допускать крепостных людей к учебе в гимназиях, пока они не получат вольную от помещика. Несомненно, на появление этого документа повлияла громкая история с поступлением в Петербургский университет крепостного графа Шереметева — А. В. Никитенко, будоражившая столицу в 1825 году. Свою роль сыграл и появившийся у императора после восстания декабристов страх перед вольнодумством любого рода и изменением существующих сословных порядков, лишь усиливавшийся с течением времени.

В 1837 году несколько месяцев в Петербурге заседал под председательством действительного тайного советника М. М. Сперанского Комитет о степени обучения крепостных людей, который в итоговом рескрипте потребовал от всех помещиков, имеющих училища для крестьян, и от всех владельцев частных учебных заведений, где могли учиться крепостные, убрать из программы все ненужные предметы. Это следовало сделать, говорилось в документе, в преграждение вредных последствий, происходящих от того, что содержатели частных заведений с общими предметами средней школы, принимая туда людей низших сословий, «вводят противоречие в гражданском положении лица с умственным его образованием».

Вредное влияние некоторых предметов обучения на умы воспитанников крепостного состояния слишком очевидно

Прежде всего имелись в виду училище и школы графини Строгоновой. После появления рескрипта там из курса обучения изъяли статистику и историю, а русскую словесность заменили усиленным изучением русской грамматики. В школах при горных заводах преподавался немецкий язык, что стало считаться излишеством. Инспектор частных учебных заведений В. Я. Буняковский разъяснил позицию комитета:

«Вредное влияние некоторых предметов обучения на умы воспитанников крепостного состояния слишком очевидно, и нет надобности подтверждать эту истину какими-либо доводами; к этой категории должно отнести иностранные языки. Воспитанники, по выходе из школы, могут почерпнуть в сочинениях, писанных на иностранных языках, понятия или вовсе превратные, или по крайней мере такие, которые дадут их умам ложное направление и, может быть, отклонят некоторых от исполнения обязанностей, возложенных на них тем состоянием, в котором родились».

Во всех частных школах разных уровней и специализаций в 1837 году училось: помещичьих и дворовых крестьян обоего пола — 354, отпущенных — 331 и государственных — 135. Но и это мизерное число раздражало и пугало привилегированное сословие. Некоторые помещики стали выступать в печати с опасениями, что если крестьяне станут грамотными, то начнут читать книжки, которые испортят их нравственность или возбудят вольнолюбие, и предлагали правительству учить их лишь церковнославянской грамоте, чтобы читали только молитвы.

Но до такой крайности не дошло. За всеми крестьянами оставили право учиться не только в приходских, но и в уездных училищах. Кроме того, помещик мог отдать своего крепостного учиться в егерское Лисинское училище, в школу для образования фельдшеров при Обуховской больнице в столице, а крестьянок — в Повивальный институт при Петербургском воспитательном доме. Но право заниматься этими профессиями не освобождало от крепостной зависимости. Будучи крепостными, грамотные крестьяне могли работать и учителями в приходских училищах.

«Существуют большей частью только на бумаге»

Сколько было школ в помещичьих имениях по всей стране, неизвестно. Есть цифры по государственным крестьянам: к 1 января 1844 года в 1884 сельских училищах было 89 163 ученика. Но, скорее всего, эти цифры не соответствовали действительности. Например, описывая состояние народного образования с 1840 по 1861 год в Минской губернии, где было немало казенных крестьян, подполковник генерального штаба И. И. Зеленский сообщал об училищах при православных приходах:

«Школы существуют большей частью только на бумаге, а учащиеся показываются для одной формы. Говорим это не в укор и не для унижения заслуг местного православного духовенства, а по убеждению, что большинство приходских священников, даже и при самой горячей ревности к просвещению народа, положительно не имеет никаких средств для учреждения в своих приходах училищ».

По предположению Зеленского, максимум шестая часть показанных в отчетах школ существовала на самом деле, и еще вопрос, научались ли в них чему-нибудь крестьянские дети.

«Нельзя не отдать справедливости министерству государственных имуществ в том, что оно более всех других ведомств, обществ или частных лиц заботилось о распространении образования в той части сельского населения, которая была вверена его попечению»,— писал педагог и публицист барон Н. А. Корф. Но, проверив «денежные книги» некоторых школ Александровского уезда Екатеринославской губернии, он увидел, что в 1850-е годы почти половина выделявшихся на их содержание денег разворовывалась. А проэкзаменовав учеников, убедился, что многие за два года так и не научились читать, а те, что научились, не понимают прочитанного. Поговорив с крестьянами тех сел, где приходские школы существовали десять лет и дольше, Н. А. Корф обнаружил, что грамотных среди них не более пяти человек. Учитывая потраченное за эти годы на школы, получалось, что каждый выученный грамоте в таких селах обошелся казне в 880 руб. серебром!

«Не подходят под мысль циркуляра»

После отмены крепостного права началось противостояние земских и частных сельских школ.

«Начиная с 1862 года в народе у нас все больше и больше стала укрепляться мысль о том, что нужна грамота (образование),— писал в 1875 году Л. Н. Толстой,— с разных сторон, у церковно-служителей, у наемных учителей, при обществах учреждались школы. Дурные или хорошие школы, но они были самородные и вырастали прямо из потребностей народа… в 1870 году в Крапивенском уезде, по отчетам, было до 60 школ. С тех пор как в заведывание школьного дела стали влипать более и более чиновники министерства и члены земства, в Крапивенском уезде закрыто 40 школ и запрещено открывать новые школы низшего разбора… что такое значит: воспрещение открывать школы? Это значит то, что на основании циркуляра министерства просвещения о том, чтобы не допускать учителей ненадежных (что, вероятно, относилось к нигилистам), училищный совет наложил запрещение на мелкие школы, у дьячков, солдат и т. п., которые крестьяне сами открывали и которые, вероятно, не подходят под мысль циркуляра… Нужно предоставить народу свободу устраивать свои школы, как он хочет, и вмешиваться в самое дело устройства школ как можно меньше».

Не предвидится никакого выхода из этого положения, и число учащихся никогда не может увеличиться

Земско-министерские деятели, по мнению писателя, должны были не строить одно большое дорогостоящее училище, до которого из многих деревень не дойти, не доехать, а компенсировать крестьянам часть расходов на их маленькую местную школку и шефствовать над ее учителем. Помогите или не мешайте, настаивал писатель, получить земледельцу элементарное — научиться читать и считать.

«Земско-министерское ведомство,— писал Толстой,— или не умея, или нарочно не желая считать, подняло все школьное дело на такую высокую, дорогую, совсем чуждую народу ступень, что при той высокой цене, в которую обходится образование, не предвидится никакого выхода из этого положения, и число учащихся никогда не может увеличиться».

Но для счастливцев из крестьян, окончивших земские школы, при царе-освободителе Александре II открылись двери и средних, и высших учебных заведений. Однако после его смерти и начала контрреформ их наличие там власти вновь сочли неуместным, и в 1887 году на совещании министров внутренних дел, государственных имуществ, управляющего Министерством финансов и обер-прокурора Святейшего синода был выработан циркуляр, вошедший в историю под именем «закона о кухаркиных детях». Документ рекомендовал директорам гимназий и прогимназий при приеме детей учитывать их происхождение, таким образом «гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одаренных гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию».

И все же главная проблема состояла не в этом. По-прежнему миллионы детей не получали даже начального образования.

«По данным Мюлльгаля (английский статистик и публицист.— "История"), для 1888 года,— писал русский экономист И. И. Янжул,— число взрослых лиц, умеющих писать, составляло в Германии и Скандинавии примерно 97 или 98%, в Швейцарии — 95%, в Великобритании — 90%, во Франции — 85%... а Россия занимает в этом перечне последнее место, и количество умеющих писать составляет в ней не более 16%, т. е. безграмотность массы народа сплошная».

«В правильно организованной школе»

Надежда на улучшение ситуации появилась после первой русской революции и возникновения народного представительства — Государственной думы. В 1907 году во фракции трудовиков, представлявшей интересы крестьян, был выработан Проект временных правил по народному образованию, в котором говорилось:

1. Отменяются все действующие в настоящее время ограничения сословного, национального и вероисповедного характера, касающиеся прав учащих на преподавание и прав учащихся на обучение в учебных заведениях всех ведомств и степеней.
2. Всем учреждениям и гражданам предоставляется право открывать и содержать учебные заведения с преподавательским языком по их собственному усмотрению.
3. В учебных заведениях правительственных ведомств и органов местного самоуправления вводится преподавание на родном языке большинства учащихся, с оставлением русского языка в качестве одного из предметов обучения.
4. Учебные заведения правительственных ведомств и органов местного самоуправления обязаны освобождать учащихся от прохождения курса религии по заявлениям родителей или опекунов учащихся, не достигших шестнадцатилетнего возраста, и самих учащихся старше этого возраста. Освобождение учащихся от прохождения курса религии не ограничивает прав, даваемых окончанием учебного заведения.
5. Учебные заведения и образовательные учреждения всех видов и степеней открываются явочным порядком. Таким же порядком открываются библиотеки, книжная торговля, типографии и т. п. заведения.
6. Право закрывать учебные заведения и образовательные учреждения, а также воспрещать или ограничивать преподавательскую или просветительную деятельность принадлежит исключительно судебным учреждениям, действующим при этом на основании общих головных законов.
7. Частным учебным заведениям, не пользующимся правами правительственных, предоставляется полная свобода преподавания».

Проектом предлагались изъятие всех школ и училищ, включая учительские, из ведения правительства и Святейшего синода вместе с ассигнованиями на них и передача этих учебных заведений в ведение сельского и городского самоуправления.

Настолько радикальные перемены напугали не только светские и церковные власти, но и многих депутатов. Поэтому проект трудовиков, внесенный на рассмотрение законодателей 18 мая 1907 года, не рассматривался ни распущенной вскоре II Государственной думой, ни следующим составом российского парламента. Немалую роль в этом сыграло и появление альтернативного законопроекта, выработанного в правительстве, чтобы снизить общественное недовольство и сохранить управление образованием в руках государства и церкви.

Нормальным числом детей в начальной школе на одного учителя признается — 50

Во внесенном в III Государственную думу в ноябре 1907 года проекте закона говорилось:

1. Всем детям обоего пола должна быть предоставлена возможность, по достижении школьного возраста, пройти полный курс обучения в правильно организованной школе.
2. Забота об открытии достаточного числа училищ, соответственно числу детей школьного возраста, лежит на учреждениях местного самоуправления, при этом расчеты относительно числа необходимых школ делаются применительно к четырем возрастным группам: 8, 9, 10 и 11 лет.
3. Нормальная продолжительность обучения в начальной школе — 4 года.
4. Нормальным числом детей в начальной школе на одного учителя признается — 50.
5. Нормальным районом, который должна обслуживать одна школа, признается местность с трехверстным радиусом.
6. На обязанность учреждений местного самоуправления возлагается в двухгодичный, со дня вступления в законную силу настоящих положений, срок составление школьной сети и плана ее осуществления для достижения всеобщности обучения в данной местности, с указанием предельного для сего срока и ожидаемых из местных источников средств для выполнения школьной сети.

Примечание. В разработке школьной сети участвуют местные органы церковно-школьного управления».

Законопроект на словах предоставлял местному самоуправлению права по созданию и подержанию школьных сетей. Но утверждали планы этих сетей министерства просвещения и внутренних дел, а основой сетей должны были стать церковно-приходские школы. Только созданные этим путем сети могли получить финансирование из казны, но в проекте не оговаривалось — какое и в какие сроки. Школьные сети могли бы разделить судьбу первых народных училищ Екатерины II. Но члены Государственной думы увидели подвох и настаивали на точном и ясном установлении финансирования школьного образования.

Промежуточным результатом их прений с правительственными чиновниками стал принятый Думой и Государственным советом и подписанный 3 мая 1908 года императором Николаем II закон «Об отпуске 6 900 000 рублей на нужды начального образования», предусматривавший ежегодное выделение этой суммы из средств Министерства просвещения на начальные школы.

Но для огромной Российской Империи эти деньги были каплей в море. Поэтому комиссия по народному образованию Думы настаивала на установлении минимума суммы, на которую в течение десяти лет — срок введения всеобщего начального обучения в стране — каждый год должно было увеличиваться финансирование. Депутаты требовали, чтобы финансирование ежегодно росло на 10,5 млн руб. В Государственном совете, куда был передан одобренный думцами законопроект, возражали прежде всего против установления точного срока введения всеобщего начального образования и имели собственное мнение по его финансированию. Договориться двум палатам российского парламента не удалось, и 6 июня 1912 года Госсовет отклонил спорный закон.

Думские фракции подготовили еще три законопроекта, и 12 мая 1913 года комитет по народному образованию Государственной думы решил начать работу над их объединением воедино. Но «дальнейшего хода дело не получило».

И в самом успешном для Российской Империи году — 1913-м — в начальные школы ходили лишь 30,1% детей в возрасте от 8 до 11 лет.

Светлана Кузнецова