Александр Трушин выяснил, чего не хватает для успешного освоения Крайнего Севера, у директора ААНИИ Росгидромета Александра Макарова

В Госдуму в очередной — пятый! — раз поступил проект закона о развитии Арктики. Зачем он нужен и почему никак не пройдет, выяснял «Огонек»

Пятая версия закона уже прошла согласование в министерствах, и есть шанс, что она будет принята до конца года. Вот только серьезного финансирования этот закон не предполагает: незначительное увеличение расходов «на север» предусмотрено в бюджете лишь с 2019 года. Рассчитывается, что за три года 5,6 млрд рублей пойдут на развитие Севморпути, а также на субсидии учреждениям Росгидромета для приобретения автоматических измерительных комплексов, модернизацию и переоснащение научных лабораторий. О том, зачем нужен закон, какие проблемы надо срочно решать в Арктике и каких это требует средств, «Огонек» поговорил с директором Государственного научного центра «Арктический и антарктический научно-исследовательский институт» Росгидромета Александром Макаровым.

— Сейчас в российской Арктике работает множество организаций, подчиненных различным ведомствам, добывающие предприятия, воинские части — кого только нет... Даже регионов, которые относятся к арктической зоне, почти десяток. А пока не принят закон, каждый считает возможным делать все что угодно и не нести за это никакой ответственности. Я правильно сформулировал суть проблемы?

— Конечно, мы этот закон очень ждем. Надеюсь, будет полезен документ, который мог бы организовать всю работу в Арктике, определить направления ее развития, обязанности участников, правила поведения — уже много было сказано о беспредельном загрязнении зоны. Закон проходит с трудом, потому что формализовать все это непросто. Главная трудность в том, что у всех участников «освоения» Арктики свои интересы. К тому же деятельность разных ведомств, предприятий, компаний в Арктике (а их очень много) крайне сложна в экономическом и технологическом отношении. И организовать все это нелегко.

— В советские времена людей, работающих там, называли покорителями Арктики. Мы ее покорили?

— Это очень агрессивный термин. Арктика — экстремальный регион, ее нельзя покорить, она не прощает ошибок. Надо научиться там жить и работать. Арктика богата природными ресурсами, и это богатство надо беречь и развивать, не забывая про хрупкую экосистему региона.

— С 2019 года предполагается выделение бюджетных средств на модернизацию арктических лабораторий Росгидромета. Речь о ваших научных станциях?

— Это очень важный момент. Если это будет так, то мы сможем приобрести новое оборудование. У Росгидромета в Арктике больше сотни небольших станций метеонаблюдения и три крупные научные обсерватории — в Тикси (в районе дельты Лены), на мысе Баранова (Северная Земля) и на архипелаге Шпицберген. Метеостанции ведут регулярные наблюдения, на основе которых создаются прогнозы погоды в арктической зоне. А научные обсерватории кроме наблюдений занимаются фундаментальными исследованиями, охватывающими все элементы природной среды — это земля с ее вечной мерзлотой, растительный и животный мир, вода, воздух, осадки. В обсерваториях постоянно работают люди. Зимой около десяти человек, летом — до 30–40. Привлекаем на практику студентов из дружественных вузов, например Российского государственного гидрометеорологического университета и МГУ. Вместе с этими вузами ведем научные исследования, к чему тоже привлекаем молодежь. Сейчас, кстати, очень актуальна тема «черного углерода». Это сажа, продукт неполного сгорания угля и дизельного топлива. Мы ее изучаем в Арктике, сажа может очень сильно воздействовать на природу региона, вплоть до изменения климата.

— Потепление, как надеются многие, обеспечит чистую воду для плавания по Севморпути. Это повод для радости?

— Нет. Минимум ледовой площади летом был в 2007 и в 2012 годах. После этого динамика таяния стабилизировалась, увеличения акватории чистой воды летом не было. В этом году ледовая обстановка в нашем западном секторе Арктики (Карское море), где расположено большинство хозяйственных объектов, была не тяжелой. А вот в восточном секторе, в морях Лаптевых, Восточно-Сибирском и Чукотском, наоборот, сложной, мощные льды плавали даже летом. Говорить, что мы сейчас там очень легко развернем судоходство, мягко говоря, преждевременно. К тому же, если площадь льда будет уменьшаться, соответственно может увеличиться количество дрейфующих льдов и айсбергов, что мы и наблюдали в последние годы в проливах восточного сектора. А это дополнительные риски для судоходства.

— Достаточно ли вам денег, которые предполагается выделять с 2019 года? Сколько вообще стоит научная работа в Арктике?

— Это непростой вопрос. Бюджетные деньги идут в основном на содержание инфраструктуры и зарплату сотрудников. А подавляющая часть научных исследований финансируется за счет грантов, нередко сами сотрудники проявляют инициативу в поиске денег. Для сравнения могу сказать, что проектирование и постройка ледостойкой научной платформы «Северный полюс» обойдется нам в 7 млрд рублей.

— Что это за проект?

— Мы хотим этой платформой заменить действовавшие раньше дрейфующие станции «Северный полюс». У нашей страны в этом плане очень сильная традиция. Помните четверку Папанина, высадившуюся на льдине? До 2015 года наш институт организовал еще 40 таких экспедиций. Проблема была в том, что льдины, на которых располагались эти станции, подвергались постоянным сжатиям, из-за чего в самых неожиданных местах возникали торосы, разрушались домики полярников, ломалось оборудование. Например, СП-40 в 2013 году пришлось срочно эвакуировать на полгода раньше намеченного срока из-за того, что льдина раскололась. Станция СП-41 в 2015-м проработала чуть больше четырех месяцев. Поэтому было принято решение от этих станций отказаться, а продолжить исследования на новом технологическом и научном уровне. Платформа «Северный полюс», которая сейчас строится,— это дрейфующая обсерватория. Сначала она своим ходом отправится к острову Врангеля, там вмерзнет в лед и будет вместе с ним продвигаться на запад. Такое плавание может продолжаться полтора-два года. И все это время ученые будут проводить исследования. Но, конечно, уровень комфорта будет гораздо выше, чем в палатке на льдине. Эта платформа сейчас строится на заводе «Адмиралтейские верфи», спуск ее на воду намечен на 2020–2021 годы. У них есть опыт создания судов ледового класса, в частности здесь в 2012-м было построено научно-экспедиционное судно «Академик Трёшников».

Проект платформы «Северный полюс» уникален не только для нашей страны, но и для всего мира. Это будет научный комплекс, рассчитанный на 30–40 лет работы. Его корпус будет оснащен специальными датчиками, фиксирующими ледовые нагрузки на судно. То есть оно само станет «научным прибором». А что касается научного оборудования, то оно будет самым современным. Мы планируем, что исследования на борту поддержатся наблюдениями наших стационарных обсерваторий, все это взаимно дополнит друг друга. И мы сейчас даже не можем представить, какие приборы и какая техника будет работать на той платформе через 30 лет.

— Вмерзание в лед, когда-то приведшее к гибели парохода «Челюскин», станет теперь плюсом?

— Да. В Арктике ученые разных стран уже дрейфовали на вмерзших в лед судах. В следующем году начнется международный проект MOSAiC (Многопрофильная дрейфующая обсерватория по изучению арктического климата). В нем примут участие несколько стран, Россию будет представлять наш институт. Немецкий Институт полярных и морских исследований им. Альфреда Вегенера предоставит научно-исследовательское судно Polarstern («Полярная звезда»). Путь MOSAiC повторит арктическую экспедицию Фритьофа Нансена в 1890 году. Ученые проведут более 100 научных экспериментов. В них будут задействованы и спутники, и исследовательская авиация. Этот проект готовился около 10 лет, стоит он порядка 100 млн евро. На «Полярной звезде» будут работать 200 исследователей из 30 научных организаций 15 стран. А еще 500 ученым предоставят доступ к данным, которые будут получены в экспедиции.

— Выходит, Арктика — не только зона противостояния в борьбе за ресурсы, но и регион сотрудничества?

— Разумеется. Тем более что сейчас невозможно организовать крупные проекты на базе одного института или даже одной страны. Наша обсерватория на Шпицбергене — это фактически консорциум 12 российских научных организаций, работающих по общей программе: три института Росгидромета, семь — РАН и два — научных геологических института. А крупные проекты в Арктике возможны только в рамках международной коллаборации.

— А как такое сотрудничество организуется?

— Ученые-полярники общаются между собой, все друг друга знают. Появляется несколько активных людей, рождается идея крупного проекта. Потом вопрос выходит на уровень руководства, организуется совместная работа. И каждая страна вносит свой вклад, потому что одной стране это не под силу. У кого-то есть финансовые ресурсы, у кого-то инфраструктура. У одних — самые лучшие приборы, у других — суда, у третьих — научный коллектив. И мы в таких исследованиях активно работаем. Только что завершилась очень успешная экспедиция на «Академике Трёшникове» с учеными из ФРГ и США, мы работали по общей программе. Задачи в Арктике до того сложные, что конкурировать в науке просто нет смысла. А вот если работать совместно, поддерживая друг друга, результат всегда получается более значимым.

— Не так давно большие надежды в изучении Арктики были связаны с автоматическими измерительными комплексами (буями). Есть ли такие у нас?

— Сейчас у нас нет постоянно действующей программы по этим комплексам, и в нашей Арктике буи не работают. Это очень дорогое оборудование. В некоторых странах оно есть, но в Арктике используется не очень широко, только для специсследований. К тому же в Арктике, в отличие от других регионов, очень тяжелые ледовые условия. Так что вопрос об использовании буев пока открыт.

— Наверное, полезнее для научных наблюдений были бы беспилотные летательные аппараты?

— Это важный вопрос. Беспилотники необходимы и для наблюдения за ледовой обстановкой, и для обеспечения безопасности судоходства, и для других исследований. Но пока, к сожалению, мы не нашли таких аппаратов, которые устраивают нас по своим характеристикам. А главное, были бы удобными в эксплуатации в условиях Арктики. Есть отдельные модели, которые могут сделать три-четыре, даже 10 полетов. Но для длительной эксплуатации они непригодны. А нам нужно, чтобы беспилотники летали непрерывно, постоянно. Очень много проблем. Например, электрические аккумуляторы должны работать при сильных морозах. Они обычно весят много, следовательно, для научной аппаратуры места не остается. Другая проблема: беспилотники выдерживают порывы ветра до 20–25 метров в секунду. А в Арктике бывают ветры до 50 метров в секунду. Его просто унесет, и мы его потеряем. Но это все технические сложности. Думаю, вскоре мы с этим справимся.

— Вы сказали, что у вашего института две задачи — одна относится к фундаментальным исследованиям, другая — к прикладным. У нас все говорят о разрыве между этими научными сферами. Как вам удалось их соединить?

— На самом деле задач у нас больше. Вообще-то наш институт является государственным научным центром. Таких центров в России около 40. В системе Росгидромета таким же научным центром, как наш, является Гидрометеоцентр России. В нашем случае получается, что мы — организация полного научного цикла. У нас есть госзадание по обслуживанию и поддержанию научно-исследовательской инфраструктуры в Арктике и в Антарктике. Это как раз те стационарные обсерватории, о которых мы говорили. Там большое и сложное хозяйство, которое мы обеспечиваем. В Антарктике у нас тоже много станций. В начале ноября стартует очередная экспедиция, к южному континенту отправится судно «Академик Федоров».

Прикладная же задача в том, чтобы обеспечить информацией о погоде, о ледовой обстановке всех, кто в этом заинтересован. Прежде всего такой запрос есть у морского судоходства. Экспертиза нашего института становится крайне важной для безопасного плавания по Севморпути. У нас за много лет во время экспедиций накопился большой опыт прикладных исследований.

Что касается фундаментальной части, это исследования самого широкого спектра — климатические, геофизические, метеорологические. Например, лаборатория исследования климата сейчас сосредоточена на изучении ледяных кернов (керн — образец льда в виде цилиндра, извлеченный из пробуренной скважины.— «О»). По этим образцам мы исследуем исторические изменения климата Арктики.

— Для людей, живущих и работающих в Арктике вдали от городов, очень важен вопрос медобслуживания. Вы занимаетесь этой проблемой?

— Медики обязательно участвуют в наших экспедициях. И в нашем институте был отдел полярной медицины. К сожалению, люди, работавшие в нем, ушли и наступила некоторая пауза. Думаем, как эту работу восстановить. Сейчас у нас появился сотрудник, который будет развивать направление телемедицины для организации консультаций с ведущими клиниками РФ. Но это для нас не главная тема.

— Есть ли у России единая программа изучения Арктики?

— К сожалению, так и нет. Каждое ведомство занимается своими проблемами. Поэтому и нужен документ, о котором говорили вначале. Существуют межведомственные проблемные советы, например госкомиссия по Арктике или комиссия по Шпицбергену. Плюс есть академические советы, например по Арктике и Антарктике, на которых обсуждают планы исследований. Работа таких советов, на мой взгляд, очень полезна. Думаю, они могут взять на себя роль координаторов научных исследований в Арктике и Антарктике. Сейчас это нам очень нужно.

Беседовал Александр Трушин