Как производительность отражается на экономике

Президент требует повысить производительность труда, правительство принимает документы, направленные на реализацию этой задачи. Но вот нужно ли это самому государству, а главное — его гражданам, большой вопрос, ответ на который далеко не очевиден.

МАКСИМ БУЙЛОВ

В середине осени премьер-министр Дмитрий Медведев утвердил основные направления деятельности правительства до 2024 года, среди которых нашлось место и планам по повышению производительности труда. Этот вопрос вообще один из самых любимых у руководителей государства. Он, например, присутствовал в майских указах президента в 2012 году — тогда была поставлена задача увеличить производительность труда в 1,5 раза к 2018 году по сравнению с 2011-м.

В этой части план был перевыполнен: согласно августовскому докладу Института экономики роста имени Столыпина, уже в 2014 году производительность труда выросла более чем вдвое. Однако потом случился кризис, и показатель выработки добавленной стоимости на одного работника в 2017 году оказался ниже уровня 2013-го. Эксперты института подсчитали, что экономика России в 2015–2017 годах потеряла более 40 трлн руб.

Но в этих подсчетах, так же как и в подсчетах роста производительности труда, содержится определенная доля лукавства. Например, график, представленный в докладе столыпинского института, показывает, что основной рост производительности труда произошел в 2014 году — с 1,34 млн до 2,21 млн руб. на одного работника, то есть на 65%. Однако за 2014-й курс доллара относительно рубля вырос более чем на 70%, соответственно увеличилась и рублевая выручка экспортеров. И падение производительности труда по большей части пришлось на 2017-й — с 1,85 млн до 1,3 млн руб. на одного работника, или на 42%. В то же время падение курса доллара к рублю за 2017 год составило 39%.

Таким образом, если говорить о росте и падении добавленной стоимости на одного работника достаточно логично, то к производительности труда эти цифры имеют очень опосредованное отношение. Другой вопрос, стоит ли вообще задаваться целью повышения производительности труда и насколько это будет способствовать улучшению жизни в стране.

Стахановский метод

Чтобы получить ответ на этот вопрос, надо сначала понять, кому пойдет на пользу повышение производительности труда. Очевидно, в первую очередь в выигрыше окажутся компании, добившиеся роста этого показателя. С большой долей вероятности в плюсе будет и государство, которое может получить дополнительные средства в виде налогов, пошлин и других сборов.

А вот для сотрудников этих компаний польза от повышения производительности труда далеко не так очевидна. В советские времена имело место такое явление, как стахановское движение — массовое движение последователей шахтера Алексея Стаханова. В 1935 году он перевыполнил норму добычи угля на одного забойщика в 14,5 раза. После этого стахановское движение распространилось и на другие отрасли, где появлялись свои герои: Паша Ангелина — в сельском хозяйстве, Николай Сметанин — в обувной промышленности, Александр Бусыгин — в машиностроении… Все они значительно перевыполняли тогдашние нормы, доказывая тем самым, что те же люди на том же оборудовании могут работать намного лучше.

Они получали большие премии, ордена, медали, должности. Николай Сметанин через три года после установления рекорда стал директором фабрики «Скороход», на которой до того трудился простым бригадиром. Александр Бусыгин, работавший бригадиром на Горьковском автозаводе, стал депутатом Верховного совета СССР. Прасковья Ангелина, родившаяся в греческой семье, стала одной из первых женщин-трактористок. Позже она, организовав первую женскую тракторную бригаду, благодаря своей известности избежала репрессий в 1937–1938 годах, когда развернулись гонения на советских греков.

Нет сомнения, что все эти люди, как и многие другие стахановцы, были достойнейшими людьми. Того же Александра Бусыгина сам Генри Форд приглашал работать на завод в Детройте, обещая платить золотом. Но только их подвиги, широко разрекламированные советскими пропагандистами, были по большей части постановочными.

У того же Алексея Стаханова была абсолютно здравая идея разделения труда: если забойщик будет только рубить уголь, а крепить своды будут другие, то угля можно добыть гораздо больше.

Проблема не в том, что крепивших своды шахты за Алексеем Стахановым Гаврилу Щиголева и Тихона Борисенко мало кто знает, а в том, что ради рекорда работа шахты была парализована.

То есть на самом деле шахта в эту смену дала меньше угля, да и сам рекорд надо по-хорошему делить на троих, но тогда вышло бы меньше пяти норм на человека.

Кроме того, был арестован и сослан в лагерь, где и умер, директор шахты Иосиф Заплавский, не одобрявший эксперимент. Дело в том, что более интенсивная добыча угля серьезно повышала нагрузку на оборудование и увеличивала риск его выхода из строя. А за материально-техническую базу ответственность несло руководство предприятия.

Для простых же рабочих стахановское движение было опасно именно повышением нормативов выработки — они не получали премий, а просто должны были больше работать за ту же зарплату. Поэтому рабочие старались выполнять план на 105–107%, что гарантировало получение премии, но не влекло за собой повышения норм выработки.

А отдельные излишне активные энтузиасты нередко бывали биты за свои рационализаторские предложения. Про то, как такого шахтера завалило в шахте, Владимир Высоцкий в песне «Случай на шахте» пел: «Спустились в штрек, и бывший зек — Большого риска человек — Сказал: "Беда для нас для всех, для всех одна: Вот раскопаем — он опять Начнет три нормы выполнять, Начнет стране угля давать — и нам хана. Так что, вы, братцы,— не стараться, А поработаем с прохладцей — Один за всех и все за одного"».

Цифровая опасность

В современных условиях рост производительности труда неминуемо связан с диджитализацией (цифровизацией) производства. Один из самых известных адептов цифровой революции в России глава Сбербанка Герман Греф проводит масштабную модернизацию вверенной ему организации, в результате чего в банке появляются разнообразные роботы.

Так, робот-юрист, поступивший на службу в конце 2016 года, позволил сократить около 3 тыс. сотрудников, о чем на Гайдаровском форуме в январе 2017 года рассказывал Вадим Кулик, бывший тогда зампредом Сбербанка. По иронии судьбы уже в марте 2017-го он покинул кредитную организацию.

В банке появляются роботы-консультанты, призванные заменить сотрудников колл-центров. «Менеджмент Сбербанка планирует, что через два года все простые и однотипные запросы, поступающие от потребителей финансовых услуг, будут обрабатывать самообучающиеся роботы-боты. Они с успехом заменят консультантов-людей, будут работать круглосуточно 365 дней в году»,— говорилось в марте этого года в сообщении «СберИнфо», посвященном тому факту, что на работу был принят «новый сотрудник — робот Анна».

Общие планы сокращения штатов в крупнейшем банке страны впечатляют, и связаны они в первую очередь с диджитализацией. На сессии Всемирного экономического форума в Давосе «Формирование национальной digital-стратегии» Герман Греф заявил: «Если мы посмотрим в наше будущее, то сейчас у нас 330 тыс. сотрудников, но в 2025 году, я думаю, у нас будет только половина из них». А в перспективных планах Сбербанка — снизить численность сотрудников до 100 тыс. человек.

Это не злая воля руководства банка, а требования, которые предъявляют к кредитной организации современные условия ведения бизнеса, когда диджитализация выступает в роли важнейшего инструмента повышения производительности труда, позволяя оставаться конкурентоспособным на рынке. Таким образом, в нынешних условиях повышение производительности труда является синонимом роста безработицы.

В докладе Всемирного экономического форума «The Future of Jobs 2018» говорится: «Четвертая промышленная революция, взаимодействуя с другими социально-экономическими и демографическими факторами, создает изменения бизнес-модели во всех отраслях, что приводит к серьезным сбоям на рынках труда. Появятся новые категории рабочих мест, которые частично или полностью вытеснят другие. Набор навыков, необходимых как в старых, так и в новых профессиях, изменится в большинстве отраслей и изменит то, как и где работают люди».

В докладе утверждается, что

диджитализация позволит создать до 2 млн новых рабочих мест, но при этом будет сокращено около 7 млн рабочих мест, которые займут роботы. Что же касается уволенных сотрудников, то их перспективы найти себе новую работу не выглядят радужными.

Так, согласно тому же докладу «The Future of Jobs 2018», «почти четверть компаний не определились или вряд ли продолжат переподготовку действующих сотрудников… от половины до двух третей, вероятно, обратятся к внешним подрядчикам, временному персоналу и внештатным сотрудникам». При этом утверждается, что упор в переподготовке компании планируют делать на обучение наиболее квалифицированных кадров, «другими словами, те, кто больше всего нуждается в переподготовке и повышении квалификации, с наименьшей вероятностью получат такую возможность».

В наших условиях подобный прогноз выглядит особенно угрожающим, ведь еще не отгремели дебаты о повышении пенсионного возраста. Принимается закон, вводящий уголовную ответственность за увольнение лиц предпенсионного возраста. Другими словами, власти сегодня как никогда обеспокоены минимизацией угрозы роста безработицы и социальной стабильностью в обществе. В таких условиях предпринимать какие-то сверхусилия для повышения производительности труда как минимум неосмотрительно. Тем более что реальная польза государству от роста производительности труда как таковой далеко не очевидна.

Бег на месте общеукрепляющий

Согласно данным из доклада столыпинского института, по ВВП на одного работающего Россия отстает от США в 2,4 раза, вдвое — от Франции и почти вдвое — от Германии и Италии. Но одновременно у нас этот показатель почти вдвое выше, чем в Китае, который по паритету покупательной способности считается первой экономикой мира. При этом, согласно исследованию британского Expert Market, первые три места по производительности труда в 2017 году заняли Люксембург, Норвегия и Швейцария. А США не вошли даже в первую пятерку.

Другими словами, производительность труда как самостоятельная величина — довольно бессмысленный показатель. Требовать абстрактного повышения производительности труда — все равно что добиваться повышения температуры батарей: в случае с отоплением домов зимой это пойдет на пользу, а летом — наоборот.

Известна история про то, как американская компания Nike для снижения себестоимости открыла производство в ряде беднейших стран Африки. Нетрудно догадаться, что она столкнулась с повальным воровством, которое съедало всю выгоду от низкой стоимости производства кроссовок. Чтобы решить эту проблему, было решено в одной стране производить только левые кроссовки, а в другой — только правые.

Эта история может быть байкой, но ее довольно широко используют как задачу на логику. Модифицируя ее под нашу тему, предположим, что на одной фабрике удалось существенно повысить производительность труда. Кому будет от этого польза?

Множество производств работает с поставщиками, которые ждут от них определенного количества продукции в определенное время, а вовсе не роста производительности труда.

Более того, если эти поставщики произведут больше продукции, то окажутся в убытке, поскольку могут не продать избыточный товар, и им придется оплатить его хранение.

А вот другой поворот этой темы. В Советском Союзе производительности труда тоже уделялось огромное внимание. Директоров заводов и фабрик, перевыполнявших план, награждали медалями и путевками в Болгарию, им выписывали премии. В результате какая-нибудь обувная фабрика «Красный коммунар» трудилась изо всех сил, производя ботинки, которые заполняли склады, а покупали их от полной безысходности те, кому не удавалось достать румынскую или чешскую обувь.

Сегодня в России тоже достаточно таких «красных коммунаров», где бессмысленно повышать производительность труда. Допустим, в рамках санкций и контрсанкций какие-то из этих предприятий начали находить рынки сбыта, они оказались в тепличных условиях отсутствия конкуренции. Это значит, что повышение качества продукции для них лишено смысла, следовательно, они в рамках роста производительности труда будут просто наращивать объемы производства. Однако, как только санкции будут сняты, целые отрасли окажутся неконкурентоспособными. Другими словами, повышение производительности труда на таких предприятиях может принести сиюминутную пользу отдельным компаниям и стать настоящим крахом в перспективе, поскольку с большой высоты больнее падать.

Компании, которые и так производят конкурентоспособную продукцию, не нуждаются в призывах к росту производительности труда, поскольку сами кровно в этом заинтересованы. Они без всякого понукания со стороны государства тратят деньги на переоборудование производства и переобучение персонала. А если государству для отчетности или для каких-либо других целей необходимо продемонстрировать рост производительности труда, то последние пять лет наглядно показали, каким образом этого можно добиться, не прикладывая ни малейших усилий: девальвация рубля нам в помощь.