Судьба российского города: золото, Сиблаг и водка

Если бы Мариинск находился рядом с Москвой и Санкт-Петербургом, он был бы переполнен туристическими автобусами и китайцами с дорогими фотоаппаратами. Это город-памятник, город-музей. Увы, редкий турист долетит до Кемеровской области, чтобы увидеть один из старейших и красивейших городов Сибири, дважды бывшую столицу — золотой лихорадки и сибирских лагерей ГУЛАГа.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВ

Это вам не Лондон: не лихорадка, а горячка

Мариинск уникален уже своим названием. Это единственный город, названный в честь представителя дома Романовых и не переименованный в советское время.

Главная улица города носит имя Ленина. Множество домов на ней украшено табличкой «Памятник архитектуры, охраняемый государством» с указанием, что было в этом доме до 1917 года. Сама улица раньше называлась Большой Московской. Полтора века тому назад каждый октябрь Мариинск охватывало безумие, а Большая Московская была его эпицентром. Ее заполняли пьяные мужики, разбрасывавшие синие пятирублевые купюры или раскатывавшие перед собой рулоны сукна — чтобы не ступать по грязи. То и дело у какой-нибудь лавки раздавался крик: «Налетай! Здесь дешево!» И хмельная толпа вваливалась в лавку, скупая все подряд. Тулуп — за две цены, сапоги — за две цены, подозрительного вида пойло с пузырьками — по цене французского шампанского. Кто-то покупал бочку вина, выкатывал на улицу и угощал всех желающих. Пока одни швырялись деньгами, другие расставались в кабаке с последними грошами. Никого в городе не удивляли голые мужики, пропившие одежду. Так, хмельным буйством, ежегодно заканчивался сезон работ на золотых приисках Мариинской тайги. А потом город впадал в зимнюю спячку до мая, начала нового сезона золотодобычи.

Мариинск, первоначально называвшийся селом Кийским, расцвел в XIX cтолетии благодаря золотой лихорадке.

У золотой лихорадки в Сибири нет своего Джека Лондона. Да, о сибирском золоте писали Мамин-Сибиряк и Шишков. Но истории об авантюристах, бросивших все и отправившихся в дальний беззаконный край в надежде наткнуться на золотую жилу, ассоциируются с Аляской, а не с Сибирью. Сам термин «золотая лихорадка» — иностранный. В Сибири в 1830–1840-е годы был, как выражались в ту эпоху, горячий, или сумасшедший, период золотой промышленности. Золотая горячка.

В Калифорнии или на Аляске любой желающий (если у него, конечно, был белый цвет кожи) мог занять свободный участок земли и разрабатывать на нем золото.

В Америке золото искали и добывали свободные люди. В начале золотой лихорадки в Сибири большую часть работавших на золотых промыслах составляли ссыльные поселенцы.

В Соединенных Штатах нашедший золото становился хозяином участка. В Сибири искали золото, добывали его и владели приисками разные люди. С 1838 по 1870 год российские законы разрешали промышлять золото только дворянам, потомственным почетным гражданам и купцам первой и второй гильдий. Даже после отмены этих ограничений из-за бюрократических формальностей авантюрист-одиночка практически не имел шансов оформить заявку на конкретный участок земли.

Все делалось так. Тот, кому закон разрешал промышлять золото, снаряжал на свои деньги поисковую партию, а сам мог даже не принимать в ней участия. Партионист, возглавлявший поиски, получал от будущего хозяина прииска фиксированный годовой оклад — до 3 тыс. руб. в год ассигнациями. Рабочие партии — 40–60 руб. в месяц. Проводник из местных жителей, знающий тайгу,— 70–100 руб. Питание — за счет организатора поисков.

Если партия находила золотую жилу, хозяин выплачивал рабочим награду — около 100 руб. В качестве вознаграждения рабочим иногда разрешали какое-то время мыть золотой песок на участке. Для сравнения: чиновник VII класса или подполковник в армии получал 100 руб. в месяц. Примерный уровень цен: мука — 1–2 руб. за пуд (16 кг), мясо — 5 руб. за пуд, картофель — 1,5 руб. за пуд.

А дальше нанимались работники для добычи золота. Золотые прииски Сибири мало отличались от фабрик и заводов той эпохи. Был хозяин, получавший громадную прибыль, и практически бесправные, нещадно эксплуатируемые работники. А между ними — управленцы, выжимающие из рабочих все соки ради хозяйской и собственной прибыли.

От рассвета до заката

Наем рабочих на золотой промысел начинался в ноябре в нескольких населенных пунктах Сибири. Одним из главных центров найма было село Кийское, удобно расположенное на Главном Сибирском почтовом тракте и при этом близко к золотоносному району в тайге. В 1857 году, когда благодаря золотой горячке село уже стало городом Кийском, центром золотодобычи, местные жители обратились к государю императору Александру II с просьбой о переименовании в его честь. Государь разрешил переименование, но в честь своей супруги Марии Александровны. Так родился Мариинск.

Историк, журналист и путешественник Василий Семевский писал в своей книге «Рабочие на сибирских золотых промыслах» про окрестности Мариинска: «Прииски этой тайги пользуются дурною славою; тут по большей части мелкие золотопромышленники, которые сильно эксплоатируют рабочих, особенно донимая их дороговизною товаров в приисковых лавках».

В 1834 году ссыльных на приисках было 82%. Кроме того, осенью и зимой в европейскую часть России отправлялись приказчики, вербовавшие среди вольных крестьян и мещан желающих работать на приисках. Они сулили бешеные заработки (не отсюда ли пошло выражение «обещать золотые горы»?). Потенциальных кандидатов спаивали и выдавали им авансы, которые необходимо было отработать. Вербовщики старались любым путем подписать как можно больше контрактов. С каждого заключенного договора приказчик получал 3 руб. Контракты заключались даже с 12–15-летними подростками, стариками и больными. Потом хозяева вынуждены были отправлять таких «работничков» назад. А были и такие добровольцы, которые подписывали контракт, брали аванс и скрывались с деньгами. На прииск рабочие добирались самостоятельно. Или не добирались, пропив по дороге и аванс, и собственную одежду. До места работы не доезжал каждый пятый.

Работа на золотых промыслах начиналась в апреле-мае, сразу после того, как сойдет снег, а заканчивалась 1–15 октября, также в зависимости от погоды.

Свое жилище рабочие строили сами. Так как за это им никто не платил, многие обходились землянками. Позднее

самые старательные стали строить небольшие бревенчатые избушки, а хозяева — возводить казармы. У избушки был большой плюс — в ней проще было спрятать украденное золото.

Рабочий день мог длиться 12–14 часов. Работники должны были выполнить определенную норму — урок. После урока можно было по договоренности с хозяином заняться «старательской» работой, чтобы добытое в это время золото сдать хозяину за плату.

В первые годы золотой лихорадки обычный рабочий получал небольшое жалованье — 8–15 руб. в месяц. А за старательские работы — от 2 до 4 руб. за золотник (4,266 г) добытого золота. В конце XIX века на приисках Мариинского округа средний дневной заработок рабочего составлял 45–48 коп.

Выходных и праздников поначалу вовсе не было. В 1850-е годы самые добрые золотопромышленники стали давать своим рабочим по одному праздничному дню в месяц. Воскресенье отмечалось не отдыхом, а выдачей порции вина.

Согласно договорам, рабочим не только запрещалось похищать золото, но они обязаны были доносить на тех, кто это делал. Тем не менее хищения были явлением повсеместным. Краденое золото могли продать хозяину под видом старательского, а могли попытаться вынести с прииска.

Единственное, на что рабочим на золотых приисках грех было жаловаться,— кормежка. Фунт-полтора говядины в день (в постные дни — рыба), крупа, хлеб, масло, квас, чай.

В свободное время, если оно оставалось, играли в карты, кости, орлянку. Азартные игры были запрещены, но очень популярны. Лучшие игроки могли выиграть за сезон более 500 руб.

Очень распространена была тайная торговля спиртным.

Церкви? Их было очень мало, да и нужды в них не было. Некоторые рабочие не посещали храм годами. В воскресенье и праздники они работали. Свобода нравов была такая, что венчания происходили крайне редко. Похороны без отпевания также воспринимались как норма. Единственное, ради чего стоило искать церковь,— крещение детей.

Буянь или беги

Труд на приисках был очень тяжелым и вредным для здоровья. Медицинская помощь могла быть платной (с вычетом из будущего заработка) или бесплатной, это зависело от контракта. Но практически никогда она не бывала качественной. В немногочисленных лечебницах все койки обычно были заняты, а персонал практически не разбирался в медицине.

По Положению о частной золотопромышленности в Сибири 1838 года хозяин был обязан «обходиться с рабочими без обиды и притеснения, человеколюбиво» и не должен был причинять рабочему «самовольно тяжких побоев или каких-либо жестокостей, его здоровью вредных». Следовательно, даже по закону нетяжкие побои считались нормальным делом.

Телесные наказания в начале золотой горячки были явлением обыденным. Хозяева делили рабочих на артели, в каждую из них хозяин назначал старосту, а рабочие — двух выборных. Эта тройка, называемая артельной расправой, имела право «ленивых, нетрезвых, виновных в запрещенной карточной или иной игре, буйных и пытавшихся бежать наказывать набавлением на них работы, вычетом в пользу артели части их платы или розгами не более 100 ударов». Со временем нравы стали смягчаться. Максимальное число ударов розгами снизили до 50, к 1870-м годам порка стала редким явлением, а к концу XIX века практически исчезла.

Горные исправники, то есть представители высшей полицейской власти, обеспечивавшие порядок на приисках, как пишет Семевский, «получали сначала ничтожное, позднее же небольшое по местным условиям жалованье от казны, но за то вознаграждали себя огромными субсидиями от золотопромышленников, которые ни для кого, не исключая и высшей сибирской администрации, не были секретом».

В конце XIX века горный исправник мог получать в виде взяток 18 тыс. руб. в год. Бывали даже случаи, когда горные исправники жаловались губернаторам, что получают от золотопромышленников слишком мало.

На содержании у золотопромышленников была и жандармерия. Закон был на стороне хозяев.

У рабочих хватало причин для недовольства: на прииске могло быть мало золота, в приисковом амбаре — слишком высокие цены, а управляющий — слишком жесток. На все это были две возможные реакции: побег и волнения. Примерно 6–9% работников бежало с приисков.

Сильные беспорядки произошли в Мариинской тайге весной-летом 1837 года. Началось с того, что на Вознесенском прииске Мясникова рабочие явились к конторе и потребовали снизить дневную норму выработки с 50 до 40 тачек золотоносного песка на человека. Спор закончился избиением штейгера (горного мастера) и нарядчика.

На крупнейшем в Сибири Воскресенском прииске купцов Рязановых, Казанцева и Баландина работники устроили забастовку из-за того, что для старательских работ им выделили бедный золотом участок. Беспорядки вылились в столкновения рабочих с казаками и военными и привели к забастовкам на других приисках.

В ходе следствия по делу о беспорядках выяснилось, что приказчики обсчитывают и обвешивают рабочих при скупке старательского золота, платя вдвое меньше обещанного. Один случай особенно возмутил рабочих. Крестьянин Дятлов нашел самородок золота величиной с куриное яйцо, то есть весом примерно 100 г (23 золотника). Он отдал его служителю в присутствии двоих свидетелей. За золотое яйцо Дятлову причиталось около 60 руб. Но вместо этого он получил 100 розог за попытку кражи этого самородка.

Мал золотник, да много не заработаешь

Хозяева прииска в разгар золотой горячки получали за сезон 100–200% прибыли на вложенный рубль. Работникам разбогатеть удавалось гораздо реже. Бывали случаи, когда за найденный самородок работник получал несколько сот рублей. Бывало, что на старательских работах вся артель получала более 100 руб. на человека. Но это были исключения. Правилом были более скромные заработки. В 1834 году в Томской губернии (к ней относилась Кийская волость, позднее ставшая Мариинским уездом) на старательском золоте один рабочий зарабатывал в среднем 31 руб. за сезон.

Большую часть заработанного рабочие оставляли в приисковых лавках, тратя на одежду и еду. В отличие от Юкона, где навар торговца мог быть 50-кратным, на сибирских приисках цены были завышены гораздо скромнее. Тем не менее каждый рабочий в приисковой лавке оставлял в среднем 27 руб. за сезон.

Деньги работникам выдавались в конце сезона. Итоговая сумма называлась додачей. В начале 1890-х годов средняя додача на промыслах Мариинского округа составляла 30 руб.

Часть заработка оставалась в селах по дороге из тайги в город. «Не только мужчины, но и женщины участвуют в ублажении проходящего тороватого и мотоватого таежника, зашибая деньгу чем только можно»,— пишет Василий Семевский.

Капитан жандармерии Мишо в своем отчете о состоянии ссыльных в Томской губернии писал, как тратят деньги работники приисков: «Дошедши до первой деревни, никто… не пойдет пешком: они нанимают во что бы то ни стало лошадей, скачут от одного кабака до другого, пока, промотавши все, принуждены разбрестись по местам без денег».

Некоторые золотопромышленники, занимавшиеся одновременно винным откупом, выбирали в качестве места окончательного расчета свой кабак.

В Мариинске купцы по окончании сезона заманивали получивших додачу рабочих, предлагая им купить что-нибудь без барыша, за себестоимость, но под обещание привести друзей. А уже пьяным друзьям купец продавал свой товар втридорога.

По окончании сезона всех, кто был занят в золотодобыче, объединяло одно — пьянка. Из записок золотопромышленника В. Д. Скарятина:

«Рабочие пьянствовали невероятно, требовали шампанскаго — "вина, что господа пьют", которого им, разумеется, не давали и нюхать, продавая по 7–8 руб. бутылку какой-нибудь бурды вместо клико.

Они пропивали... не только все деньги, заработанные тяжким полугодовым трудом, но и азям (вид кафтана.— “Ъ”), и полушубок, и сапоги, и шапку, и рубашку, и все, что только не отвергается жрецом кабацкаго прилавка. Потом являлись в золотопромышленную контору, брали сто и более целковых задатка и всю новую одежду, спешили пропить и деньги, и одежду, и затем, пропившись уже окончательно, или снова отправлялись на прииск, если требовалось, или, перебиваясь кое-как со дня на день, ожидали марта месяца, то есть времени открытия работ на приисках».

По тайге, по железной дороге

Каторжники появились в Кийском-Мариинске даже раньше, чем золотодобытчики. Тюрьма и лагеря стали вторым брендом города после золота.

Еще в конце XVIII века Кийское проезжал Радищев, отправленный в ссылку за «Путешествие из Петербурга в Москву». Здание полуэтапа для ссыльных было построено в селе в 1820-е годы. 2471 бревно и доска леса, 72 воза мха, 1200 кирпичей, 500 пудов известняка, 70 возов глины, 77 возов песка. За все это было заплачено 5849 руб., и самая старая тюрьма Кузбасса была готова. Десятилетиями стоявшее без ремонта здание гнило и разваливалось. Новый каменный двухэтажный тюремный замок решили построить в 1857 году, но вместо него из экономии построили деревянную тюрьму.

В 1880-е годы каждый третий житель Мариинска был ссыльным. В конце XIX — начале XX века в связи со строительством Сибирской железной дороги население города стало быстро расти. Именно тогда центр города обрел облик, сохранившийся до наших дней.

Летом 1891 года Мариинск посетил наследник престола, будущий император Николай II. Арка в честь его визита, снесенная в советское время и восстановленная в постсоветское,— один из символов зажиточного купеческого города, который ждали большие перемены.

Историческая часть города находилась с одной стороны от железной дороги, другая сторона начала осваиваться в начале XX века. В 1902 году там в большом красивом здании из красного кирпича открылся казенный винный склад. В 1911–1916 годах рядом с винным складом построили еще одно большое красивое здание из красного кирпича — тюремный замок. В строительстве принимали участие немецкие и австрийские военнопленные. Новый дом стал самым большим в Мариинске — в четыре этажа.

Тюрьма была сдана в эксплуатацию в октябре 1917 года, незадолго до прихода большевиков к власти. Новые хозяева страны переименовали дом в Дворец свободного труда и передали его в ведение наркомата здравоохранения. В мае 1918-го Мариинск заняли войска чехословацкого корпуса, использовавшие здание по старому назначению,— за решетку отправили мариинских красных. После восстановления в городе советской власти теперь уже большевики поняли, что такой большой дом лучше всего использовать по первоначальному назначению — как пересыльную тюрьму.

В 1929 году было создано СибУЛОН (Сибирское управление лагерей особого назначения), позднее получившее печальную известность как Сиблаг (Сибирский исправительно-трудовой лагерь ОГПУ-НКВД). В первые годы существования Сиблага его «столица» несколько раз перемещалась из Новосибирска в Мариинск и обратно, пока в 1943 году Мариинск окончательно не победил в споре.

Ради постройки здания штаба Сиблага был снесен главный храм города — Никольский собор. Рядом с железнодорожным вокзалом построили дома для лагерного начальства, прозванные в народе Кремлем. На улице Достоевского воздвигли здание Дома культуры, носившего (до 1953 года) имя Л. П. Берии.

В мемуарах бывших узников Сиблага Мариинск упоминается очень часто. Кроме штаба Сиблага здесь находился Марраспредлаг, из которого заключенных отправляли по разным лагерям. Кто-то оставался в городе. Остальные строили шоссе и железные дороги, валили и сплавляли лес, занимались сельским хозяйством и животноводством, шили одежду, в том числе для заключенных, добывали уголь. Ну и добывали золото. Хотя и не в таких масштабах, как веком раньше.

Население Сиблага в сталинские годы колебалось от 25 тыс. до 79 тыс. человек. Каждый третий сидел по политической статье.

Список знаменитостей, побывавших в Мариинске не по своей воле, поражает: будущий маршал СССР и Польши Константин Рокоссовский, театральный режиссер Наталья Сац, архитектор и реставратор Петр Барановский, певица Лидия Русланова, поэт Николай Клюев, народный артист РСФСР Спартак Мишулин, архиепископ Рязанский Иувеналий, философ Алексей Лосев, литовский поэт Антанас Мишкинис, популярнейший конферансье Алексей Алексеев, переводчица Татьяна Гнедич. И это, разумеется, лишь малая часть списка.

Узбекский поэт Усман Насыр умер в Сиблаге, будучи реабилитированным по личному распоряжению Сталина и Берии (бумага пришла в лагерь через несколько месяцев после его смерти). Лев Гумилев начал писать свою монографию «История народа хунну» в Сиблаге.

Условия жизни тех, кто попадал в Мариинск в годы репрессий, были такими, что нещадная эксплуатация рабочих на золотодобыче при проклятом царизме могла показаться раем.

Из воспоминаний бывшего заключенного Марраспредлага А. Шурыгина: «В землянке… творилось что-то жуткое. Люди валялись на нарах, под нарами, в проходах — впритык. Вонь стояла страшная… Ни мисок, ни ложек не было и в помине. К четырем котлам, в которых варили суп из мерзлой картошки, по-здешнему называемый баландой, выстраивалась очередь: заключенные подставляли кепки, треухи, а то и просто калоши и хлебали прямо из них… в феврале в лагере начался мор. Картошка кончалась, а воду не подвозили совсем. Мучаясь жаждой, люди горстями собирали покрытый кровавыми пятнами снег и отправляли в рот. Ослабевшие не могли добраться до отхожего места и садились тут же, около землянок. Дизентерия свирепствовала вовсю. Сначала умирало по 18–20 человек в день. Потом по 50–70. Я делал гробы: на два, на восемь человек. Потом кончился лес. Мы соорудили сарай и складывали там трупы; гора росла и росла и вскоре на два метра возвышалась над землей». Это 1937–1938 годы.

В 1945 году в Марраспредлаг попал казачий атаман Н. Н. Краснов-младший. Вот его воспоминания: «Бараки, вкопанные в землю, для теплоты обложенные снегом,— только верх крыши и дымящаяся труба видны. Это — землянки. Деревянные же одноэтажные домики — барачного типа. В них расположены больница, баня, пекарня, кухня и клуб для заключенных. Бараки получше — для персонала… Я прилег было на нары, но они зашевелились от миллиона голодных, жадных клопов… Снял сначала бушлат и сделал из него подстилку, потом снял и китель и, свернув, подложил под голову… Утром проснулся — кителя и след простыл, а я даже не почувствовал… Все же пожаловался одному соседу. "Молчи! — посоветовал он.— Тебя надзиратели ночью обобрали. Так здесь делается…" В Марраспреде, да и во всем Сиблаге, мы никогда не были сыты. Баланда ничем не отличалась от баланды других лагерей. Ужуливание рациона непрерывно повторялось, а десять часов работы даже у прялки, приняв во внимание норму, выматывали и последние силы».

Продолжение истории

У Мариинска удивительная история. И ее на удивление хорошо хранят. Вот только герб, положенный каждому уездному городу в царское время, затерялся. А может, в пылу золотой горячки его забыли придумать. А исторический облик города сохранился так хорошо, что мало где в России еще можно такое увидеть. На центральных улицах города почти все дома, построенные в эпоху расцвета города, отреставрированы как минимум снаружи. Восстанавливаются памятники, снесенные в советское время. Не забывают здесь, в отличие от многих мест в России, и печальные страницы прошлого. В 2009 году на въезде в город был открыт православно-мемориальный комплекс в память о жертвах Сиблага. Да, до него неудобно добираться, но он есть. В местном краеведческом музее есть отдел, посвященный жертвам сталинских репрессий.

А вот с настоящим и будущим все не так весело. Мариинск — моногород. Главные работодатели — Мариинский ликеро-водочный завод (бывший казенный винный склад) и завод Сибирской водочной компании. Был спиртокомбинат, но обанкротился и был продан с торгов за смешные 18,1 млн руб.

Бывший тюремный замок, а ныне СИЗО №3, и многочисленные лагеря в округе тоже дают кому-то работу. Внутренний туризм? Да, в город-музей приезжают автобусы из Кемерово. Есть кафе, явно ориентированные на тургруппы и пустующие, когда таких групп нет. Плохо с гостиницами, да они, видать, и не нужны. На финансовое благосостояние жителей города безошибочно указывает большое количество вывесок и объявлений, предлагающих микрозаймы.

Мариинск — это очень красиво. Но очень далеко. Вот на деревянной табличке-указателе написано: «Москва — 4000 км».