Мария Сидельникова о Journees Particulieres

Знали ли вы, что французские модистки суеверны и без надобности ни за что не будут шить зеленой нитью? И что Александр II велел добавить в свой одеколон Imperial Russe цветочные (по тем временам — сугубо женские) ноты, и одеколон этот до сих пор сохранился в Guerlain? А если вы заказали пару ботинок Berluti по своим меркам, худеть можно, а вот поправляться ни в коем случае? Расспросить, увидеть, потрогать, понюхать, пощупать и восхититься тем, как скрупулезно, с какой любовью и чьими бесценными руками творится история домов и марок LVMH можно было в рамках четвертого международного выпуска Journees Particulieres

Закулисье — любимая тема французов. Ежегодные Дни культурного и исторического наследия, когда для всех любопытствующих бесплатно открываются двери самых недоступных мест по всей Франции вроде президентского Елисейского дворца, пользуются неизменным успехом. Антуан Арно, наследник главной французской империи роскоши LVMH и ее начальник по коммуникациям, решил позаимствовать эту идею. С его легкой руки в 2011 году прошли первые Journees Particulieres LVMH. Причем Арно — интуитивно или с расчетом — убил одним выстрелом двух зайцев, и это едва ли не самое важное. Распахивая ателье, погреба, заводы, лаборатории и мастерские компаний группы LVMH, он заново открыл для широкой аудитории традиции ручного — артизанального — мастерства, прославленного savoir faire, зачисленного в культурное наследие Франции, а едва ли есть другая страна, которая так бы гордилась своими ремесленниками. Сегодня лейбл artisanal / made in France силен как никогда. Интерес к нему растет, и ажиотаж вокруг инициативы LVMH — лишнее тому доказательство.

К четвертому выпуску Journees Particulieres впервые шагнули за границы Европы, став событием международным. Охват — пять континентов, 14 стран и 56 компаний-участниц (из 70 входящих в LVMH), от часовщиков Tag Heuer и ювелиров Chaumet и Bvlgari до фабрики Loro Piana и редакции газеты Les Echos. Среди главных новых этапов — виноградники по всему миру: недавнее приобретение LVMH — Colgin Cellars в калифорнийской Napa Valley, там же — Chandon и Newton Vineyard, славящийся своим белым вином, в Аргентине — Terrazas de los Andes, Cape Mentelle в Австралии и Cloudy Bay в Новой Зеландии. Бронирование бесплатных билетов было открыто за месяц, билеты разлетелись за каких-то полчаса. На Dior и Louis Vuitton — за считанные минуты. Опоздавшим — живая очередь и никаких гарантий.

С седьмого этажа ателье haute couture Dior, что находится под крышей исторического особняка на авеню Монтень, 30, открывается открыточный вид на крыши Парижа. Внутри все белым-бело — сотрудники в белом, белый тарлатан на белых именных манекенах-стокманах, белые столы и облака за окном тоже белые. Так светло, что ткани от прямого света прячут под специальные чехлы. И очень тихо. Швейные машины, может, и рады постучать лапками да иголками, но вынуждены молча дожидаться своего часа, потому что шьют здесь в основном руками. На седьмом этаже — платья и блузки, это так называемое ателье мягкого кроя. Этажом ниже — пиджаки, пальто, юбки, и это, соответственно, крой строгий.

Визит длится около 50 минут и развивается по законам иммерсивного театра: оглянуться не успеешь, как ты уже не зритель и не декорация, а часть действия и подыгрываешь актерам. Главная партия у Флоранс Шее — портнихи высшей квалификации, которая руководит ателье мягкого кроя. Она работает в Dior 15 лет, и по местным меркам это ерунда. Стаж здесь считают десятилетиями: 20, 30, 40 лет в Dior пролетают как один день. Пришла пионеркой, ушла пенсионеркой. Но никто не жалуется. Напротив, гордятся своей профессией и охотно о ней рассказывают, без позерства. Флоранс отвечает за подготовку коллекций и общение с клиентками — мерки, примерки, сдачу готового произведения. Постоянных поклонниц haute couture Dior не больше 200 в мире, и в ателье знают, как им угодить. С русскими сложность — хотят все побыстрее. Флоранс же распределяет работу между мастерами. Одно платье — один мастер, два-три месяца на его производство. Кто-то специализируется на бархате, кто-то набил руку на свадебных платьях, кто-то незаменим в архитектурных нарядах. Огюстен пришел в ателье недавно (мужчины в женском коллективе отнюдь не редкость), но выложить тесьму на корсете так, чтобы зрительно увеличить грудь и уменьшить бедра, начальница доверяет только ему.

В ателье Dior нет компьютеров и техники — все по старинке. Лекала, мел, ножницы и наперстки с именами портних. На рабочем столе Флоранс Шее лежит папка с рисунками арт-директора Dior Марии Грации Кьюри. Фотографировать нельзя, только смотреть. «Ее эскизы очень подробные, мне все понятно без слов, и все, что она придумывает, технически исполнимо,— объясняет Флоранс.— Как правило, мы показываем ей уже платье из настоящей ткани, перед первой примеркой. Прототип она не видит. Подкладка почти всегда телесного цвета — для нее это очень важно. Еще Кристиан Диор говорил, что изнанка должна быть такой же безупречной, как лицо». В ателье на авеню Монтень делается все, кроме вышивки. Вышивают в мастерских Vermont, тоже в Париже.

Другую главу жизни Кристиана Диора рассказывали в Провансе, в Грассе, где сегодня находится совместное парфюмерное производство Louis Vuitton и Christian Dior — Les Fontaines Parfumees. Здесь не только придумывают все ароматы двух домов, благо жасмин и майская роза цветут на полях по соседству, но и хранят старейшие парфюмерные традиции и мастерство. На страже стоят два самых уважаемых «носа» Франции, оба родом из Грасса,— парфюмеры Франсуа Демаши (Christian Dior) и Жак Кавалье-Беллетруд (Louis Vuitton). Диор обожал Прованс и мчался туда при любой возможности. «Авеню Монтень очень далеко, она на другом конце света»,— писал кутюрье в своих мемуарах. В окрестности Грасса переехал разорившийся отец Кристиана с младшей дочерью — знаменитой сестрой Диора Катрин, благодаря которой появился первый аромат Miss Dior. Она разводила розы и продавала их местным парфюмерам. Диор недолго пожил с ними в начале 1940-х после демобилизации, а потом купил неподалеку замок — La Colle Noire. Он стал его последним и, как он сам говорил, настоящим домом. В этом году двери этого дома впервые открыли для публики. Все здесь было подчинено воле Диора — ремонт он контролировал лично (за консультациями обращался к русскому архитектору Андрею Свечину), сад возделывал своими руками (в его отсутствие на хозяйстве оставался преданный садовник Иван). Друзей—художников и писателей кормил и веселил от души. Исконно французским искусством savoir vivre (умением жить) Кристиан Диор владел не хуже, а возможно, и лучше, чем savoir faire. И это тоже часть культурного наследия Франции и наследия LVHM.