Ласло Немеш о влиянии Босха, гендере и несвободе

Режиссер фильма «Закат» Ласло Немеш ответил на вопросы Андрея Плахова.

— Говорят, что режиссеры, особенно после успешного дебюта, сталкиваются с острой «проблемой второго фильма». Как вы ее для себя решали?

— Мне хотелось, сохраняя свой стиль, повернуть его в другую сторону, сделать еще более субъективным. Современная публика воспитана телевидением, и кино тоже вслед за ним стремится давать максимально объективную картину. Но ведь кино может заставить людей мечтать, научить их открывать их истинные желания. Сегодня чувствуется потребность в том, чтобы изобрести кино заново. В то же время между моими фильмами сохраняется сходство, можно даже сказать, что второй — это вариация первого в изобразительном плане. В частности, в обоих я изучаю влияние Босха на кинематограф в его блужданиях между светом и тьмой.

— Были ли у вас проблемы с продюсерами, например из-за большого метража фильма?

— Можно было бы, наверное, сделать покороче, но что-то существенное бы ушло. Не исключено, что я слишком доверяю аудитории, но мне было важно, чтобы она вместе с моей фрустрированной героиней погрузилась в этот квест, в это путешествие внутрь себя. И тут были равно важны и фантазия, и исторический декор, и психологический уровень, нужна была актриса большого калибра.

— Вам все же дали снять картину такой, как вы задумали…

— Пока что в Венгрии можно работать в сфере авторского кино. Хотя мы видим, что пространство этой свободы сужается повсюду в Европе.

— Почему вы снимаете фильмы о прошлом и есть ли в них какие-то личные мотивы?

— На самом деле «Закат» говорит о современности. Ведь что такое настоящее? Через десять лет оно тоже станет прошлым. Кинематографист слишком близко находится к настоящему, чтобы разглядеть его, нужна хоть небольшая дистанция. Я не жил в то время, когда происходит действие моих фильмов, но мои предки — дед и бабушка — хорошо знают, что такое тоталитарный режим. Сегодня мы видим, как улетучивается вера в будущее, как цивилизация движется вниз, возвращаясь к опасной черте. Спустя век после трагических событий, потрясших Европу, мы по-прежнему находимся лицом к лицу с ее загадкой. Мы не стали знать больше о нашем мире, и он по-прежнему подобен темному лабиринту. Сегодня мы переживаем новое рабство, покорность перед машиной, потому что затягивающий в себя виртуальный мир — это смерть.

— Насколько принципиален для фильма феминистский дискурс?

— Он мог быть и маскулинным; важно, что речь идет о поисках истины в запутанном мире с разрушенными логическими связями. Но, конечно, в XIX веке, и даже в начале XX века мужчины и женщины были по-разному гендерно кодированы. Сейчас ситуация совсем иная, и в этом смысле моя героиня, ведущая себя невероятно активно,— современный персонаж.

— Какими образцами кинематографа — мирового, европейского, венгерского — вы вдохновлялись?

— В свое время в кино были настоящие мастера, но они ушли: Куросава, Брессон, Антониони, другие итальянцы. Конечно, я смотрел фильмы Миклоша Янчо и Золтана Хусарика. Но я скорее аутсайдер. Во времена, когда все позволено и все доступно, хочу идти своим путем. Я упрям, как моя героиня. Кстати, мне это тоже говорили во время съемок «Заката».