Когда трудящиеся устали от просчетов правительства

На протяжении десятилетий первые лица государства повторяли как заклинание, что проводимую ими политику поддерживает весь народ и прежде всего — сознательные рабочие. Однако именно они еще в 1920-е годы поняли, что трудящимся приходится постоянно и дорого платить за бесконечную череду ошибочных решений правительства и неуемную тягу чиновников к роскоши.

Из письма ленинградского рабочего-краснознаменца председателю ВЦИК и ЦИК СССР М. И. Калинину, 6 марта 1926 года.

Простите, что я вам пишу и отнимаю у Вас время. Но прочтите до конца это письмо. О себе я скажу, что бывший токарь с Сормовского завода, потом занялся политикой, пожалуй, это было с 1903 г. Своими глазами видел и пережил 1905 г. на Сормове. Тогда я так увлекался, как всякий молодой рабочий, и, пожалуй, и сам хорошенько не представлял себе значения нашего движения. С 1917–18 г. я понял, уже усвоил, чего мы хотим, чего добиваемся. Побывав на фронтах гражданской войны, я уже убедился, что единственная возможная и желательная власть в России — это своя рабочая. Но вот прошло 9 лет, и что же мы добились? Из года в год у нас — то один, то другой кризис. Каждый год — новые лозунги. Ведь их даже не запомнишь всех. Только возьмемся все дружно за одно, проглядим другое. «Борьба с излишеством», «Поднятие производительности труда», «Снижение накладных расходов», «Товарный кризис» и т. д., и мы, как бараны, все бросаемся к одному, где горит, не обращая внимания в это время, что делается в другом месте. Не успеем затушить, глядь — проглядели, в другом-то месте тлело и тоже разгорелось. Или, спасая добро при пожаре, забывали поставить у добра охрану. Кончили тушить, приходим к добру, ан его растащили. Опять бросаемся, все как один, спасать добро, ан — опять пожар и т. д.

Следовательно, опять бремя для того же государства, следовательно — с меня же

Нельзя ли при этих пожарах оставлять часовых, так сказать, разделиться: одни пусть тушат, а другие смотрят, чтобы в другом месте не разгорелось. А то у нас получается так — вдруг лозунг «лицом к деревне», и вот все свое внимание — на деревню и никакого — на город, на промышленность. И результат — прорыв: червонец падает, колоссальный просчет Каменева и других. Зарплату подняли, а производительность опять упала. Цены растут. Повышаете акциз на чай, кофе, пряжу, а ведь это опять с моего кармана, все из моего же заработка в 70–60 р. Ведь прошло 5 лет хозяйственного строительства, в 5 лет мы сумели кое-что сделать — на гражданской войне разбили Юденича, Покровского, Врангеля и др. Нам сильно досталось в это время, но мы не жаловались. Вспомните это время. Нас сажали Перхуровы на баржи, с наших спин вырезали ремни, вырезали звезды, пачками расстреливали. Мы терпели, зная, что это переходящее время и мы должны или победить, или умереть. Мы победили и уже вздохнули, ну вот, мол, заживем — еще 2–3 года восстановления хозяйства, ну четыре года, и пойдет дело. Но года проходят. Наше правительство — из мастеров и рабочих или преданных нам товарищей. И что же? Вы каждый год делаете ошибки, и все крупнее и крупнее. Ведь от того, что вы сознаетесь в своих ошибках, нам ничуть не легче. Ведь существуют для нас, мелкоты, определенные статьи Уголовного Кодекса, например 108 (в Уголовном кодексе 1922 года карала за халатное отношение к службе.— «История»). Чуть мы сделаем ошибку, в своем масштабе, мы получаем по справедливости от года до трех исправления. Но что получают члены правительства за свои ошибки, благодаря которым я уже сейчас вместо 24-х копеек за «сафо» (папиросы.— «История») плачу 26 копеек, за яйца уже — 50 десяток, за мясо — 37 коп. вместо 27 и т. д. Мало того, еще несколько сот текстильщиков скоро окажутся за бортом. Потом «режим экономии» на днях выкинет на улицу несколько сот работников из правлений трестов. Это опять пополнится кадр безработных, и для них надо будет пособие, общественные работы. Следовательно, опять бремя для того же государства, следовательно — с меня же. А, в конце концов, я и сейчас недополучаю уже 9 лет всех своих 100% затраченного труда. Если подсчитать, сколько же мне должно правительство за эти 9 лет, получится солидная сумма. Я ее пока не спрашиваю, но если мы когда-нибудь потребуем, это, пожалуй, будет больше долгов союзникам. Режим экономии, конечно, хорошо проводить, но разумно, а не так, кто кого перещеголяет: и сокращением штатов, и зарплаты. Надо искать исход где-то в другом месте. Попробуйте посмотреть сначала в ГПУ — нужна ли нам такая большая охрана? Или на лицо советской прокуратуры, Красную Армию, милицию. А то ведь там еще царит 18–19 г.— пропуска, уполномоченные, отдельные дома ареста, камеры и т. д. И все они пожирают массу денег. Их легко можно сократить, оставив в ГПУ только чисто контрреволюционный отдел. Остальное вполне можно передать Уголрозыску (так в тексте.— «История»), милиции, прокуратуре. Ведь если взять все хозяйственные преступления в целом, ведь их открывают в большинстве ревизии или доносы, а это может существовать и без ГПУ. Можно же все это направлять в прокуратуру или Уголовный розыск.

Акционерное общество "Сыр", например, заготовило сырье — пушнину — по ценам дороже лондонских, на нашу же пушнину

По принципу ГПУ должно предупреждать преступления, а не карать. Так ли это на деле? Нет, абсолютно не так. Знаете вы о таком порядке вещей: возьмите учреждение со штатом служащих 636 человек. Во главе учреждения партиец, и вот его вызывают в Г.С. (группа содействия) и говорят: мы тебе пришлем парня, его нужно устроить у тебя, он нам необходим. Конечно, при этом говорят, что он может и отказаться, но кто рискнет отказаться? И вот присылают обыкновенного интеллигента, никуда не годного как работника, осведомителя, и его не имеют права уволить без санкции ГПУ (информац. отд.). И так их обыкновенно на 636 человек при слабости партийца до 6 человек и больше. Все эти люди не работают и работать не умеют и не хотят, так как они только посланы для осведомления и больше ни для чего. Они только сидят и пишут сводки и обременяют штат учреждения. Это факт, который можно всегда проверить, и я мог указать. При проведении режима экономии и выйдет, что сократят действительно работников, а осведомители останутся, и через 2–3 месяца опять штаты распухнут. Вот где нужно провести жесткую линию о режиме экономии, а не на ни в чем не повинных в просчете членов нашего правительства тружениках и главным образом труженицах, которых будут сокращать. Второе — не мешало бы обратить внимание на Академические театры. Слишком большая для меня роскошь иметь такие большие дефицитные учреждения, как, например, Ленинградский балет. Да, кстати, из нас, работающих на нашем заводе, кажется, ни один рабочий благодаря своему бюджету не имел ни разу возможности посмотреть этот, на наши деньги содержащийся балет. Возможно, это большое художественное достижение, но не достаточно ли одного в Москве, который можно было перебрасывать с половины сезона к нам в Ленинград или как найдут возможным. А еще есть такая организация, как комиссия по постройке дворца им. т. Ленина в Канавине — это Нижний Новгород. Она, например, имеет своих агентов в Ленинграде по покупке и продаже ликвидных материалов. Агенты работают на проценты. Не знаю, когда они построят дворец, но вот агент мне похвастал, что он уже может построить хоть не дворец, а домик, так как за три месяца заработал 22 тыс. руб. А таких комиссий по Руси много. Вот еще смотрите. А вы опять все бросились в тресты и стали вышвыривать барышень. Из них, ну выкинешь из каждого по 5 машинисток по ставкам 50 руб. в месяц. Сколько надо выгнать барышень, чтобы сэкономить 22 000 руб.? Да еще проституток разведется к лету. Все эти кампании напоминают мне услужливых людишек, когда заведующий уронит вещь, и все, вокруг стоящие, бросаются ее поднимать и, естественно, бьются лбами друг о друга... Чем объяснить то обстоятельство, что акционерное общество «Сыр», например, заготовило сырье — пушнину — по ценам дороже лондонских, на нашу же пушнину? Знаете ли Вы это? Почему наше производство дороже, чем за границей? Неужели в этом виноваты те 5 барышень из треста, которых будут увольнять при проведении режима экономии? А вот такой случай как вы назовете? Назначили ремонт одного парохода, чтобы он весной мог уплыть из Ленинграда в Черное море, разобрали, начали ремонт, потратили около 3000 руб., а потом вдруг телеграмма из Москвы — приостановить ремонт. Решили экономить, и теперь пароход стоит, кое-как собрали машину на долгое хранение, и он опять будет стоять, требовать охраны и других расходов еще год, а то мог быть использован хоть бы в Ленинграде. Это можно проверить в Губотделе водников в Ленинграде. Интересно, какой процент падет на меня, погашая эти 3000 руб., так выброшенных Н.К.П.С.? Ведь я уже плачу за ж.д. тары 20–15% больше против прошлого года. А сколько таких случаев во всем Н.К.П.С., а это все же с меня. Имею я право протестовать или нет, скажите мне? Конечно, имею право. Я знаю, что я не имею право об этом кричать, так как этим могу дать козырь своим врагам. Но вам, своему старосте, я имею право это высказать. Надо отказаться от старой пословицы, что повинную голову и меч не сечет. Что же из этого, что вы сознаете свои ошибки? Вы лучше, дорогие товарищи, меньше их делайте, а то ведь что ни съезд, то какое-то покаяние правительства в своих ошибках, а мы за эти ошибки расплачиваемся своим бюджетом и платим уже сейчас за все %% на 25–15 дороже.

Вы собираетесь взять заем у европейских капиталистов для этой цели. Пока еще что будет, а уж мы сейчас несем колоссальные расходы по нашим представительствам в Европе, а что мы имеем от этих представительств реального? Платоническое признание нас капиталистами и их вежливый разговор с нами? Да они обязаны с нами вежливо разговаривать, конечно, не из уважения, а они боятся нас. Ведь мы, благодаря их признанию, отказались от всякой пропаганды среди их рабов, а они из них за это время выбивают миллионы. Мы бросили на их произвол миллионы рабочих. Я это называю оппортунизм — соглашательство с империалистами. Они получили реальную пользу от своих признаний нас. Что мы получили? Да ничего. Если мы у них и покупаем нужные для нашей промышленности машины и материалы, и то в большинстве привозим дрянь. Пример: тросы для Волховстроя изготовлены тремассом (Государственным трестом заводов массового производства.— «История»).

Ведь эту тягу из социалистического рая в капиталистический ад даже наших ответственных работников чем-нибудь надо объяснить

Перейду для сравнения, как я жил раньше и как теперь. Раньше наша семья жила в Сормове, мы все там работали на заводе. Семья состояла следующим образом: отец, медник-литейщик, зарабатывал от 40 до 60 руб.

Мы, два брата,— токари в паровозосборочном цеху и арматурном.

Я, как токарь по мелкой точке арматуры, зарабатывал от 90 до 105–110, брат от 100 до 120 руб. Младший брат вертел разлуку, т. е. горно в судостроительном цехе и котельном и зарабатывал рублей 10 руб.–11.

Следовательно, наш бюджет состоял из 300, вернее из 280 руб., и мы жили куда хорошо, имели возможность иметь ружья, собак, рыболовные снасти, водили голубей и т. д. Теперь я и брат вдвоем зарабатываем около 200 руб. и живем в 10 раз хуже, а потребности у нас остались почти что те же. Почему? И работаем так же, как и раньше, как нас приучил с детства наш отец. Я еще за всю революцию не был ни в отпуску, и не было ни одного прогула. Сейчас, после гражданской войны, я имею три раны и контузию. Правда, я имею за это орден Красного Знамени, но я не жалуюсь, а спрашиваю вас, когда же конец вашим ошибкам? Прошло уже 9 лет, пора научиться работать. Ведь Вы сказали на Брянском заводе, что идеал — это заработок в 100 руб. для всех без исключения рабочих (так я вас понял), но когда это будет? Ведь если вы и в этот год где-нибудь ошибетесь, это опять оттяжка на несколько лет. Мы в каждой газете кричим и смеемся над французским франком, не рано ли мы начали веселиться? Ведь иностранным займом мы наши дела не поправим. Надо бросить надеяться на доллары, необходимо заняться своими внутренними делами, но только не сокращением барышень из учреждений.

Еще раз заверяю вас, что я не жалуюсь, но, право, хочется уже пожить по-человечески. Ведь эту тягу из социалистического рая в капиталистический ад даже наших ответственных работников чем-нибудь надо объяснить. Каждый ответработник только и думает, как бы съездить в Париж или Берлин. А посмотрите, что делается в Ленинградской Европейской гостинице, где вы тоже останавливались и давали на чай коридорному, объясняя ему, что это, знаете, за какие-то особые услуги, и прося, чтоб он никому не говорил об этом. Там каждую субботу — 50% посетителей ответработников. Что это значит?

Я не подписываюсь своим полным именем, так как совершенно не хочу подвергать себя хоть малейшим гонениям. Ну-ка, если вы узнаете о том, что я написал в ОГПУ, да оно меня одними запросами оторвет от рабочих дней на 10–15, это будут прогулы.

Скажу честно, я беспартийный, имею орден Красного Знамени. Сейчас работаю по своей специальности на одном из заводов и предан своему правительству, но хочу, чтобы оно менее делало ошибок. Вы мне можете сказать — так укажи выход, на это я отвечу — если бы я знал, то, вероятно, был бы или на вашем месте, или другом не менее, а вы бы, тов. Калинин, были на моем.

Публикация Светланы Кузнецовой