О чем в России пишут на заборах

Всю жизнь не могу пройти мимо буковок, написанных на стенах, заборах, плакатах, фресках, иконах, табличках, информационных щитах и бумажках, приклеенных к дверям лифта. Судьба этих текстов будет очень разной. Древние надписи изучаются, каталогизируются и издаются. Более поздние смываются, стираются и закрашиваются. При этом и старые, и новые могут многое рассказать как о прошлом, так и о настоящем. Было бы желание разбираться.

АЛЕКСАНДР КРАВЕЦКИЙ

Камень и слово

История — это рассказ, повествование, то есть в конечном счете текст. Этот текст не всегда просто соотнести с теми декорациями, в которых происходили события. Роман истории и географии развивается сложно. Историк, читающий древние тексты, и археолог, раскапывающий руины, существуют в параллельных вселенных, хотя и пытаются их объединить. Для того чтобы понять, что битва происходила именно на этих холмах, а мирный договор был подписан в помещении, фундамент которого только что раскопали, приходится прикладывать огромные усилия. Удача, если на камне удастся обнаружить какие-нибудь надписи или рисунки.

Понятно, что подавляющее большинство надписей и рисунков не являются прямым ответом на вопрос, они лишь подсказка, позволяющая делать какие-то выводы. Совсем недавно я с группой археологов побывал в Конье (Турция), в старой мечети на холме Ала-ад-Дина. На мраморных колоннах нам удалось разглядеть полустертые греческие надписи и четырехконечные кресты (больше всего их оказалось в «женской» части мечети). Откуда они там появились? Ответить на этот вопрос не сложно. Надписи и кресты свидетельствуют о том, что мечеть — перестроенная христианская базилика.

Разбирая буковки на камнях, мы узнаем не только об истории конкретного сооружения, но и об уровне грамотности людей прошлого, круге их интересов.

А иногда надписи становятся частью архитектуры, посланием к зрителю, объясняющим, для чего данное сооружение построено и что оно значит. Текстовые комментарии — это не изобретение кураторов выставок современного искусства, а достаточно старое ноу-хау, которым пользовался, например, патриарх Никон, создавая на берегу подмосковной Истры местный вариант Святой земли и Иерусалимского храма.

Экзотические языки

Многочисленные надписи на стенах древнерусских храмов довольно долго вызывали удивление и некоторую растерянность. Современный человек воспринимает надпись поверх фрески как проявление неуважения, а то и прямое надругательство. Между тем авторы ничего такого не имели в виду: существенная часть этих надписей представляет собой краткие молитвы. К тому же, как мы увидим дальше, густо исписанными оказываются алтарные части церквей, куда нет доступа никому, кроме духовенства. Подозревать древнерусское духовенство в массовом участии в кощунственных акциях все-таки было бы чересчур сильным допущением. Поэтому надписи скорее следует рассматривать как своеобразную форму благочестия, желание запечатлеть важные для пишущего слова в святом месте.

Больше всего древнейших надписей, сделанных еще в домонгольский период, обнаружено на стенах церквей Киева и Новгорода. Новгородцы царапали стены писалами — инструментами, предназначенными для писания на бересте. Писала носили с собой так же, как сейчас носят авторучку. Надписей очень много.

В свод граффити Софии Новгородской войдет около 800 надписей. Больше всего — более 200 — в алтарной части собора.

В основном это тексты молитвенного характера: «Господи, помоги рабу твоему…» Любопытно, что практически во всех молитвенных обращениях, процарапанных на стенах, люди пишут о себе в третьем лице и как бы со стороны: не «Господи, помоги мне», а «Господи, помоги рабу своему такому-то».

Не все надписи читаются так просто, как краткие молитвы. Новгородское духовенство было неплохо образовано, поэтому для расшифровки текстов иногда приходится обращаться к весьма неожиданным сюжетам. Так, например, в алтаре Софийского собора более 40 раз встречается таинственное слово «кунирони» (нигде больше — ни в грамотах, ни в летописях, ни в надписях других храмов — это слово не встречается). Там же находится и другая не менее загадочная надпись — «парехмари». Объяснить обе не удавалось вплоть до 2012 года, когда появилась убедительная гипотеза, что перед нами не славянские, а записанные славянскими буквами семитские слова. Было предложено читать «куони рони» как транслитерацию древнееврейского выражения qumi roni, что означает «встань, воскрикни». Так начинается один из стихов библейского Плача Иеремии, посвященного разорению Иерусалима войсками Навуходоносора. Исследователи предполагают, что надписи, отсылающие к еврейскому тексту Плача, были процарапаны в 1066 году, когда Новгород был захвачен Всеславом Полоцким, а храм святой Софии — разграблен. Это событие оплакивалось теми же словами, которыми Иеремия оплакивал Иерусалим. Обращение к семитским языкам помогло расшифровать и вторую таинственную надпись. «Парехъ мари» можно рассматривать как кириллическое воспроизведение сирийской молитвенной формулы barrek mar, что означает «благослови, Господи». Разумеется, надписи вовсе не говорят о том, что новгородское духовенство хорошо знало древнееврейский или сирийский язык. Но отдельные выражения и молитвенные возгласы, видимо, были известны.

Не меньший интерес представляют надписи, выполненные глаголицей (в новгородских храмах таких сохранилось более двадцати). Глаголица — это тот алфавит, который в IX веке изобрел Кирилл, создавая славянскую письменность. Уже после смерти Кирилла глаголицу вытеснила известная всем нам кириллица, так что на Русь славянская письменность пришла именно в кириллическом варианте. А дальше начинается детективная история. Ни одной глаголической рукописи, созданной на Руси, нет, значит, здесь этот алфавит не использовали. Однако имеются русские кириллические рукописи, переписанные с глаголического оригинала. Откуда мы знаем о том, что перед русским книжником лежала глаголическая рукопись? Дело в том, что при переходе с одного алфавита на другой неизбежны специфические ошибки. И в глаголице, и в кириллице для обозначения цифр используются буквы. Но в глаголице буква означает цифру в соответствии с ее местом в славянском алфавите, то есть 1, 2, 3, 4, 5 обозначаются буквами «а», «б», «в», «г», «д». В кириллице же цифровые значения букв определяются местом соответствующего символа в греческом алфавите, поэтому 1, 2, 3, 4, 5 обозначается как «а», «в», «г», «д», «е». При переписывании кириллицей глаголических текстов книжник частенько механически меняет глаголическую букву на ее кириллическое соответствие, забыв, что это другая цифра. В результате 4 превращается в 5, 2 — в 3 и т. д.

На Руси не писали писем на глаголице (в берестяных грамотах нет ни одной глаголической буквы), а вот на стенах храмов таких надписей оказалось немало. С чем это связано? Зачем человек выводил «Господи, помилуй!» глаголицей, а не общеупотребительной кириллицей, можно только гадать. Не исключено, что молитва, записанная редким алфавитом, казалась более значимой, более действенной. Несомненно, впрочем, лишь одно. Сделанные разными почерками надписи доказывают, что глаголические граффити на стенах храмов — это не творчество выучившего глаголицу чудака, а относительно распространенная практика. Среди новгородского духовенства были люди, которые знали древнейший славянский алфавит и использовали его таким вот нестандартным образом.

Фейсбук по штукатурке

Желание запечатлеть свою молитву на стене храма вполне понятно, поэтому нет ничего удивительного в том, что таких надписей больше всего. Рядом с молитвами процарапано много крестов и букв «б» (Бог). Часто на стенах записаны цитаты из богослужебных текстов: «яко твоя держава», «яко ты еси царь», «яко благыи человеколюбивыи». Любопытно, что в цитатах встречаются обращения к Богу от первого лица («Аз ко Богу воззвах и Господь услыша мя»), в то время как практически во всех личных молитвах люди говорят о себе в третьем лице («Помоги, Господи, рабу твоему»). Встречаются на стенах Софийского собора и различные записи, сделанные священнослужителями для памяти. Здесь процарапан даже кусочек «сценария» церковной службы, где расписано, какие реплики произносит дьякон, а какие — священник: «Диакон: Вонмем. Поп: Мир всем. Диакон: Мудрость» и т. д. К подобным «техническим» записям можно отнести и списки имен, около которых цифрой указано количество заказанных заупокойных служб. Впрочем, записи для памяти могли иметь и вполне светский характер: «В Лукин день взяла просфирница пшеницы».

Нередко на стенах можно увидеть списки дней недели, причем с первого взгляда трудно понять, что это такое. Вот как выглядит такой список, найденный на стене храма Спаса на Нередице: «непоусечьпясу».

Названия дней указаны здесь при помощи одной или двух первых букв: неделя (так в церковнославянском языке называется воскресенье), понедельник, вторник (слово записано в диалектном варианте «уторник»), среда (середа)… А на стене Софийского собора имеется изображение креста, вокруг которого обозначены стороны света (север, юг, восток запад), и названия дней недели вписаны внутрь. Можно только гадать, что имел в виду человек, процарапывающий на штукатурке такое изображение. Может быть, рисунок намекает на универсальность креста, объединяющего в себе полноту пространства и времени.

Иногда церковная стена становится пространством диалога, словесной игры. Исходная запись обрастает комментариями и начинает напоминать пост в соцсетях. Например, среди людей, писавших на стенах Софии Новгородской, был некто Чиж. Он нарисовал на стене большую птицу и посетовал, что подстрелил журавля (вероятно, в чужих угодьях), а сосед донес на него куда следует. Кого-то из читателей рассмешило, что чиж подстрелил журавля, и около птицы появилась приписка: «Чижев друг». Впрочем, читатели каменного фейсбука не только развлекались сочинением каламбуров, но и гневались, когда кто-то был неправ. Так, около длинной надписи, имеющей характер фольклорной зауми или заговора, читается «коммент» возмущенного читателя: «Оусохните ти роуки», то есть «Пусть у тебя руки отсохнут». Дислайк, одним словом.

Чтение и интерпретация надписей часто превращаются в решение головоломки и, бывает, растягиваются на долгие годы. Например, на лестнице одной из башен новгородского Софийского собора имеется длинная полустертая надпись. Первые публикаторы смогли прочитать совсем немного. С трудом разобрав слова «гололе железничь» и поняв их как «железный колокол», публикатор решил, что перед ним загадка о колоколе. Восстановить текст загадки не удавалось, но те слова, которые получилось прочитать, не противоречили первоначальному предположению. Современная фототехника позволила рассмотреть полустертые буквы, и исследователям удалось прочитать стишок, перевод которого выглядит так: «Голод-железнец, каменная грудь, медная голова, липовая челюсть, зубы ехиднины. Враг, бес, сатана! Грабитель, мытарь! Иуда беззаконный! О, горе Даниле, братья! Аминь». Текст был прочитан, но сразу объяснить, о ком здесь идет речь, все равно не получалось. Понятно, что в первой части голод описывается как страшное человекоподобное существо. Но кто такой Данила, которого называют грабителем и сравнивают с Иудой? И здесь на помощь приходят тексты летописей, рассказывающих о том, что в 1128 году (примерно в это время появилась надпись) в Новгороде был страшный голод, жертвой которого стал и новгородский посадник Завид. На его место из Киева приехал новый посадник, Даниил. Радикально изменить ситуацию чужак-посадник не мог, и новгородцы считали, что во всем виноват именно Даниил. По всей видимости, эта надпись — средневековый демотиватор, который обвиняет городскую администрацию в народных бедах.

Инсталляция Святой земли

Говоря о надписях на церковных стенах, мы должны помнить, что основной объем текстов создавали не прихожане, процарапывающие на стенах буквы, а строители храмов и художники, работающие над фресками. Надписи на фресках делались всегда, но в XVII веке они становятся куда более пространными и многословными. Теперь это не просто надписи на книгах и свитках, которые держат в руках святые, но подробные объяснения того, что изображено.

Самым крупным русским архитектурным проектом, снабженным пространными подписями, стала модель (сейчас это назвали бы инсталляцией) Святой земли, которую патриарх Никон расположил на берегу подмосковной Истры. Новый Иерусалим (так назвали Воскресенский монастырь) должен был воспроизводить иерусалимский храм Гроба Господня. Понятно, что о точном копировании речь не шла (хотя такая задача и ставилась). На Святую землю был командирован Арсений Суханов, который должен был собрать информацию о том, как устроена церковная жизнь у греков. Среди прочего Арсений привез в Москву деревянную модель иерусалимского храма Гроба Господня и составил подробное его описание. По правде говоря, особая точность не имела большого смысла, поскольку большинство жителей России вряд ли представляло, как выглядят святыни Иерусалима. Требовалось другое. Нужно было каким-то образом объяснить тем, кто придет в монастырь, что они находятся в пространстве инсталляции, изображающей Святую землю. Надо было показать, что Воскресенский собор соответствует храму Гроба Господня, подземная церковь Константина и Елены воспроизводит иерусалимскую подземную церковь. Для этого — как на модной современной выставке — в пространство были введены тексты.

На белокаменных плитах, изразцах и фресках сделали надписи, объясняющие, чем замечательно то или другое место. Вот как выглядела одна из надписей, расположенных около места захоронения патриарха Никона, строителя Нового Иерусалима: «Под святою Голгофой находится церковь Иоанна Предтечи. Принадлежит эта церковь грекам. В ней находится гроб Мелхиседека, первого архиерея иерусалимского, а здесь — на том же месте — погребение святейшего архиерея Никона, патриарха Московского».

Бирки на камнях

Светская культура тоже украшала окружающий мир памятными знаками и надписями. Создатели городского пространства постоянно пытались заставить сооружения заговорить, а без высеченных на каменных плитах слов сделать это трудно. Представьте себе триумфальную арку, на которой ничего не написано, и невозможно понять, какому событию она посвящена. Без надписей и пояснений она превращается в обыкновенные парадные ворота. Представьте памятник, свободный от букв. Без пояснений он будет чистой декорацией — девушкой с веслом или садовым гномом.

В XVIII веке русская культура пыталась решить для себя, какие события заслуживают памятной таблички, а какие нет. Понятно, что коронация или приезд царствующей особы — событие, достойное триумфальной арки и витиеватой подписи. А что еще можно поместить на табличку? В Петербурге довольно рано стали вешать доски, указывающие уровень воды во время наводнений. Новая столица гордилась своими наводнениями, они были частью городской мифологии, поэтому таблички быстро вошли в число городских достопримечательностей. Среди этих памятных знаков есть и доска, напоминающая о разрушительном наводнении 1824 года, когда вода поднялась более чем на четыре метра. Впрочем, об этом наводнении напоминает и пушкинский «Медный всадник».

После царей и наводнений право на памятные таблички получили и деятели культуры. Первые мемориальные доски были посвящены строителю Казанского собора А. Н. Воронихину и, естественно, А. С. Пушкину.

Сейчас мемориальные тексты превратились в привычную часть городского пейзажа.

Масштаб событий, увековеченных на камнях и плитах, бывает очень разным. Так, экскурсанта, попавшего на Соловецкие острова, обязательно поведут к Переговорному камню — плите, на которой высечено: «Зри сие. Во время войны Турции, Франции, Англии, Сардинии с Россией здесь был переговор настоятеля архим. А. с английским офицером Антоном Н. 22 июня, в среду в 11 час. до полудня по записке начальника неприятельской военной эскадры в Белом море, требовавшего от монастыря быков (записка представлена святейшему Синоду). После переговоров, благополучных для обители, настоятель, возвратясь в монастырь в 1 час дня, служил в тот день в Успенском соборе литургию и молебны; служба кончилась в 4 час. В ту неделю 3 дня пост строгий был в обители и скитах и Господь в это лето не допустил воюющих нарушить иноков покой, как без милосердия они поступили в 1854 г.». То есть английские военные моряки требовали продовольствия, а настоятелю удалось все уладить. У меня Переговорный камень всегда вызывал умиление. На островах, история которых знала немало кровопролитий — от штурма монастыря правительственными войсками в XVII веке до Соловецкого лагеря особого назначения в XX, — по горячим следам установили памятный камень о монастырских быках, не доставшихся англичанам. Едва ли в какой-нибудь другой точке России можно найти мемориал, посвященный подобной дипломатической победе.

Сейчас Переговорный камень воспринимается как памятник тому, что история — это не только память о битвах, крови, завоеваниях и поражениях, но и частная жизнь, для которой судьба стада — важное событие.

Письма Софье

Государственная пропаганда, памятные знаки, мраморные таблички, стелы, арки и монументы прекрасно сосуществуют с народным эпиграфическим творчеством. Городские стены и заборы — истинная радость для любителя читать буковки. К счастью, Роспотребнадзор пока не украсил исписанные поверхности маркировкой «18+». Хотя для этого есть все основания. Еще в советские времена была популярна загадка: «Какое слово из трех букв дети пишут на заборах?» (правильный ответ: «Мир»). Но кроме обычных заборных граффити в больших городах иногда возникают пространства, где писание на стенах приобретает характер своеобразного ритуала. Самый известный пример такого рода — Стена Цоя, которая украшена огромным количеством надписей, сделанных почитателями певца.

К таким местам относилась и Напрудная башня московского Новодевичьего монастыря, на стенах которой еще недавно можно было прочитать сотни молитв и обращений, адресованных царевне Софье Алексеевне, сестре Петра I.

После подавления Стрелецкого бунта Софья была заточена в Новодевичьем монастыре и пострижена в монахини под именем Сусанны. Память о знаменитой узнице сохранялась долго. В XIX веке приходившим в монастырь паломникам показывали места, связанные с царевной. Но ни о каком почитании тогда речь не шла. Оно возникло в постсоветское время. Дело в том, что в музее, созданном в монастыре после его закрытия, Софья вдруг оказалась главной персоной. Я хорошо помню детское впечатление от рассказа экскурсовода про то, как царевна стояла у зарешеченного окна и смотрела на стрельца, повешенного перед окном. После экскурсии я был уверен, что Новодевичий монастырь знаменит только тем, что в нем была заточена царевна Софья. Такое представление было широко распространено. И в постсоветское время, когда все хотели возрождать духовность, плохо понимая, что это такое, советская выставочная экспозиция породила своеобразный культ. Башня превратилось в московское «место силы», и к ней устремились паломники. Причем культ Софьи все время оставался нецерковным: Новодевичий монастырь его не поддерживал, более того, по мере сил боролся с ним. Но безуспешно.

Приходящие к Софье паломники писали на стене башни краткие молитвы и просьбы. А, поскольку культ сложился около стены монастыря, приходящие к Софье считали его вполне православным. И, рисуя буквы на побелке, старались подражать церковным молитвам. Иногда им это удавалось: «Святая Софья, помоги моим детям и внукам жить в согласии и благополучии» (в более «воцерковленной» версии здесь разве что стоило употребить звательную форму «Святая мати Софие…»). Но следовать незнакомым словесным формулам очень трудно. Авторы большинства прошений не знают, как вставить в молитвенную формулу свое имя, и просто подписывают молитву, как письмо или записку: «Святая Софья, помоги мне найти свой путь в жизни, дай мне, пожалуйста, крепкое здоровье (и моим близким) и успех в благих делах. Раба Наталья» (в таких случаях должна использоваться формула «Святая София, помози рабе Божией Наталии…» и далее по тексту). А в некоторых надписях приводится не только имя, но и место жительства, в результате чего молитва становится похожа на звонок в студию: «Раба Божия Полина из Астрахани просит…»

Еще одна забавная особенность «писем Софье» — авторы заранее благодарят Софью за еще не оказанную помощь: «Святая Софья! Помоги нам с Юлей быть вместе в счастье и согласии. Дай нам сил и смирения, благополучия, счастья и любви! Прошу тебя! Избавь нас от прошлых ошибок и дай здоровья всем близким. Аминь. Спасибо! 16.10.09. Юля, я тебя люблю! Тигран». А про некоторые надписи даже бывает сложно сказать, что перед нами — серьезное обращение или пародия. Взять, к примеру, такое признание: «Хочу лишиться девственности». Если рассматривать в церковном контексте, то это, конечно, как минимум ерничество. Но здесь, похоже, все вполне серьезно. Даже сердечко рядом нарисовано.

Сейчас этих граффити не существует. Напрудная башня обнесена забором и заново оштукатурена. Трудно сказать, возродится ли практика, когда забор снимут, или же монастырю удастся справиться со странным культом, возникшим у его стен.