Кабаковы и Бротарс в Москве

В двух расположенных в непосредственной близости друг от друга, по обе стороны Садового кольца, музеях открылись проекты маститых концептуалистов, определившие арт-настроение нынешней осени. Выставку Ильи и Эмилии Кабаковых устроила Новая Третьяковка, а ретроспективу Марселя Бротарса — Музей современного искусства «Гараж». Выставки рассчитаны надолго — «Стиль Арт-пространство» рассказывает, почему обе стоит посетить.

Две истории успеха

У Ильи и Эмилии Кабаковых и знаменитого бельгийца Марселя Бротарса общего больше, чем кажется. Главное, что их объединяет, помимо занятий концептуальным искусством,— бешеный успех, в том и другом случае пришедший в преклонные годы. Правомерно говорить здесь о сравнении скорее двух авторов — Эмилия Кабакова присоединилась к будущему мужу уже в Штатах, и только с 1997 года их общие работы подписываются двумя именами.

В Советском Союзе Илья Кабаков (род. 1933) занимался книжной иллюстрацией — это был единственный заработок. Первые свои альбомы и тотальные инсталляции (оба жанра им же изобретены) создавал в московской мастерской на Сретенском бульваре, не рассчитывая их когда-нибудь публично показать. Первая же громкая зарубежная выставка — в галерее Рональда Фельдмана в Нью-Йорке в 1990 году стала поворотным пунктом на пути к славе. С тех пор Кабаковы представлены в крупнейших мировых музеях, их имена появляются в основной или параллельных программах каждой Венецианской биеннале и каждой международной Documenta в Касселе, etc. На сегодняшний день Кабаков — самый дорогой российский художник в сегменте «living artist».

Марсель Бротарс (1924–1976), первоначально журналист и не слишком удачливый поэт (стихи его можно почитать на выставке, они изданы отдельной брошюрой), как художник — чистый автодидакт — проявился в 40 лет. Круглую дату отметил, сделав скульптуру «Напоминание» (Pense-Bete, 1964), представляющую собой залитый гипсом стихотворный сборник, в котором было напечатано стихотворение «Мидия» (La Moule). Творить ему оставалось еще лет 12, в течение которых художник умудрился поучаствовать более чем в сотне выставок в США и Европе и только за последние пару лет устроить 11 «персоналок».

Не в последнюю очередь успех того и другого был обусловлен их взаимоотношениями с музеями, которые Кабаков всегда любил и почитал «оазисами прекрасного» — единственными в его бедном детстве, проведенном в интернате Московской художественной школы. Бротарс же, с его принципиально иным бэкграундом, музейные пространства скорее презирал, отвергал. Но итог один — оба попали в музей.

Десять персонажей

Проект «Илья и Эмилия Кабаковы. В будущее возьмут не всех», занявший главное экспозиционное пространство Новой Третьяковки, работает до 13 января. Это уже третья его выставочная версия: премьера, затеянная лондонской Tate Modern и Государственным Эрмитажем, прошла год назад в Лондоне, а весной этого года почти полностью переместилась в Санкт-Петербург.

До абсолютного соответствия статусу ретроспективы выставке не хватает уже упомянутых книжных иллюстраций — все-таки художник занимался ими 35 лет. Однако изучая кабаковские альбомы, полистав, например, ранние «Десять персонажей» (1970–1974), вы неминуемо испытаете радость узнавания, вспомнив манеру, в которой выполнены кабаковские же рисунки к переводам из «Поезда стихов» или «Дома, который построил Джек».

Здесь есть совсем новый Кабаков, его современная, нынешнего десятилетия, живопись — картины, «разорванные» вторжением фрагментов из советского прошлого, как будто на холст вывалили мятые фантики, расписанные сценами из соцреализма. И в Москву привезли многие из главных тотальных инсталляций Кабакова, начиная с предоставленного Центром Помпиду «Человека, улетевшего в космос из своей комнаты» (1985) и «Случая в коридоре возле кухни» (1988) и заканчивая теми, что давно превращены в реальные монументы (правда, не в России), в частности, «Как встретить ангела» (1998–2002).

Привезли инсталляцию 2001 года, давшую название проекту, «В будущее возьмут не всех». Так называлось эссе художника, опубликованное в 1983 году в эмигрантском журнале «А…Я». Инсталляция — это поезд, отъезжающий от платформы, на которой валяются брошенные холсты. Автора не видно — возможно, он опоздал?.. А на хвостовом вагоне вместо пункта назначения — бегущая строка: «В будущее возьмут не всех…».

В этом утверждении нет кокетства — речь не о славе, скорее о шансе начать новую жизнь, и вопрос, собственно, в том, нужно ли стремиться в это неизвестное, пугающее будущее, если все время оглядываться назад, как это делает Илья Кабаков в большинстве своих работ. Одна из них, «Лабиринт. Альбом моей матери» (1990), созданная по воспоминаниям матери художника, рассказывает о нем самом, хотя внимательный зритель, читающий полуслепые машинописные фрагменты этого страшного в своей правдивости мемуара, поймет, что инсталляция — обо всех нас.

Целый отдел орлов

Если искусство Кабакова — реакция на тоталитаризм, то Бротарс рефлексировал по поводу колониализма — вспомним, что Конго получила освобождение от бельгийской короны только в 1960 году,— и сетовал на консервативность музейных институций. Он и сам сидит на выставке в виде пародии на самого себя, куклы в костюме, усевшейся в кресло на фоне ширмы. А на ширме нарисован пляж.

В этой снисходительной издевке весь Марсель Бротарс. В приглашениях, разосланных в 1964 году Бротарсом на показ упомянутой выше скульптуры «Напоминание» в брюссельской галерее St. Laurent, автор ее писал: «Могу ли я что-то продать и добиться успеха?.. У меня возникла идея создать что-то притворное, неискреннее, и я сразу же принялся за работу».

Ту же иронию, тот же сарказм мы обнаруживаем в рисунках, объектах, инсталляциях Бротарса — еще можно вспомнить, что у Кабакова есть инсталляция «Пустой музей», а у Бротарса объект, представляющий собой шкаф с пустыми музейными витринами. Но никакие пустые витрины или нарисованные кастрюли с мидиями — почти как очаг на стене в каморке папы Карло — не сравнятся с главной мистификацией художника, которую он назвал «Музей современного искусства, отдел орлов» (1968). Этот «музей» стал реакцией на студенческие волнения 1968 года. Студенты восставали против системных институций, и Бротарс следовал за ними. Разумеется, он сам этот воображаемый музей и возглавил, а «закрыл» лишь в 1972-м, когда оказалось, что публика на его фейк повелась, и «Отдел орлов» обрел настоящую музейную славу, тогда как ровно против этого Бротарс и восставал.

Он изобрел жанр «декоров», в которых соединил праздное прекрасное: пляжный зонтик, намекающий на солнце, игральные карты, обещающие флирт,— с функциональным злом, орудием убийства: винтовками, стоящими в ряд. Показав тем самым, что одно без другого не выживет. Демонстрируя эфемерность вечного искусства, Бротарс насыпал ковер из песка, на который поставил пальму в горшке. На случай, если песок сдует, на стене висит полотенце, на котором напечатан рисунок с той же пальмой. Это полотенце, по Бротарсу, не менее музейный экспонат, чем ковер из песка.

Ирина Мак