Наталья Радулова понаблюдала за жизнью «колхоза» бездомных

Бездомные в Москве — ценная рабочая сила. За них ведут конкурентную борьбу многочисленные рабочие дома, заманивая зарплатой, питанием и койко-местом. Зимой у этих организаций самый сезон: даже ленивые бомжи соглашаются у них поселиться и поработать, чтоб не замерзнуть на улице. А вот слабым — «уличным» старикам и инвалидам — податься некуда. Разве что к «Ною»

«Да не поеду я к вам, отстаньте,— бездомный, высокий мужчина в белой кроличьей шапке, стоящий у вокзала в очереди за бесплатным горячим обедом, отмахивается от какого-то паренька, протягивающего ему визитку.— Сам работай на своей стройке, хитрован какой». Обладатель шапки представляется Валерием и объясняет: некуда в Москве теперь деться от этих рекрутеров, вербующих бомжей в рабочие дома. Раньше они платили бездомным труженикам копейки, часто избивали, уйти от них было трудно. Сейчас демократия: выдают 50 процентов от заработков, помогают восстановить документы, уйти тоже можно в любой момент. «Хочешь — пропивай все, хочешь — копи деньгу,— объясняет Валерий.— Только все равно я к ним не поеду. Если б я хотел вкалывать — я б этим и у себя в Ярославле занимался. Нашли дурака!» Паренек снова пытается всучить визитку и тогда Валерий закатывает штанину — нога у него вся в язвах. Вербовщик тут же отскакивает, а Валерий смеется: «Видали? Сразу ненужным стал. Мне теперь только к этим... Как их там? Цой? Ной?»

«Денег полный карман»

Основатель и руководитель «Христианского дома трудолюбия "Ной"» — Емилиан Сосинский, бывший автоинструктор. В начале нулевых он пришел к вере, тогда же и выбрал свое христианское служение. Точнее, оно само его выбрало — на пороге храма Космы и Дамиана у Сосинского попросила милостыню какая-то многодетная мать «с повешенным мужем». Емилиан стал опекать сначала эту женщину, потом другую, потом стал участвовать в кормлении бездомных: прямо в храме накрывали столы на сотни человек. А затем община помогла открыть первый Дом трудолюбия в Подмосковье — независимый от государства, спасающий людей собственными силами. Сейчас таких домов в «Ное» шестнадцать.

Схема эта не нова. Первый Дом трудолюбия в России еще в XIX веке создал настоятель Андреевского собора в Кронштадте отец Иоанн. Священник, активно занимаясь благотворительностью, постепенно пришел к мысли, что, хотя милостыня необходима, она часто развращает людей и лишает их стимула трудиться: «Разве не доброе, не гуманное дело спасать людей от лености, праздности, апатии, тунеядства?» Емилиан рассуждает так же. «Я понял, что даже когда бездомных кормят, лечат, раздают им одежду, покупают "билеты домой" и подают — это не решает их проблем. По моим подсчетам, 90 процентов людей на улице — алкоголики и наркоманы. Они охотно принимают помощь, но продолжают дальше пить и бездельничать. А действительно, зачем напрягаться, если все равно можно получить горячую пищу в пунктах раздачи еды, подлечиться, переночевать в ночлежке, постирать одежду в специальной прачечной? Раньше беседуешь с ними на "кормлении" — им стыдно, что они тунеядцы такие, глаза отводят. А теперь, когда благотворительность особенно развита, мне прямо говорят: "Я что, дурак, что ли, идти к вам работать? На улице я лучше, богаче живу, еще и пить могу! Вон по электричке пройдусь — и денег полный карман"».

Еще в 2010 году, согласно опросам, категорически не хотел работать каждый десятый бездомный, сейчас бездельничать желает каждый пятый. Сосинский знает причину: «Любая протянутая рука в Москве сейчас приносит не меньше тысячи рублей в день». Топовые попрошайки — трогательные старушки, беременные, раненые «афганцы» и «чеченцы» — собирают в разы больше. Столица богата. Один из знакомых Емилиана, представляющийся как «бомж из Хабаровска», каждый год приезжает в Москву на заработки. «Здесь, даже если я просто усну в самом тихом, безлюдном дворе, то точно знаю: когда открою глаза — рядом со мной будет лежать бутерброд с колбасой, какие-то деньги. А в Хабаровске я помирать буду — никто и корочки хлеба не подаст». Поэтому хабаровчанин работает вахтовым методом: в Москве за пару месяцев собирает внушительную сумму, а потом весь год ее дома пропивает.

Помимо индивидуалов в Москве на милостыне специализируются и целые компании. Сосинский говорит, что это «цыганская нищенская мафия». Именно цыгане на «газелях» подвозят утром к храмам в центре колясочников, бабушек, «героев войны» в камуфляже — все самые доходные места давно поделены. «Вот, к примеру, в Покровском монастыре, где хранятся мощи Матроны Московской, руководство знает об этой проблеме и думает, что с этим делать,— вздыхает Сосинский.— Цыганские организации работают очень слаженно. Почему-то чаще всего они вербуют людей на Украине, как правило — пьющих. Уж не знаю, что они им обещают, но доставляют их сюда, селят в Подмосковье, отбирают документы, наряжают и ежедневно вывозят на точки. Может, на Украине хуже подают, поэтому нищие особо и не жалуются. Да, у них тут отбирают выручку, но разрешают пить. К нам от цыган сбегали люди, но многие потом с тоской вспоминали свою карьеру в таборе: «У вас пахать надо, а там можно было денежку заныкать, купить копченый окорочок, бутылочку — и сиди себе, кайфуй».

Трезвость и труд

В «Ное» пить нельзя. Большинство бродяг — алкоголики в последней стадии. «Воля у них должна взяться против этой страсти,— говорит Емилиан.— А откуда этой воли взяться? Мы считаем, что таким людям намного легче выжить общинно, когда вокруг трезвое окружение, когда их же товарищи не пьют. Поэтому мы создаем терапевтическую среду».

Все «ноевцы», включая руководителей, в обязательном порядке идут на «продув» через алкотестер при каждом возвращении домой. Бывают и внеплановые проверки. За употребление алкоголя — штрафы. Могут лишить недельного заработка, а то и месячного. Исключение из общины — крайняя мера. Но уйти и так можно в любой момент — двери открыты. И уходят. Летом, когда бродяге под каждым кустом готов и стол, и дом, самый большой отток постояльцев, а вот сейчас, зимой, все дома практически полностью заполнены. Тяжело бездомному выжить в это время года на улице. «У нас нет срока нахождения,— поясняет Сосинский.— Находятся у нас люди до тех пор, пока не выйдут из трудной жизненной ситуации. Для многих это — до конца жизни. С документами мы всем помогаем, но после испытательного срока. Вот месяц проживи без залетов — поможем оформить паспорт. Полгода проживи — регистрацию сделаем. Ведь главное для нас — чтобы человек не пил, доказал, что готов меняться. А алкоголику и восстановленные документы не помогут: через день все потеряет, пропьет, заложит где-нибудь».

В каждом трудовом доме — это в основном арендованные коттеджи в Подмосковье — от 50 до 100 жителей. Утром их бригадами развозят на работу. Примерно половину зарплаты получает сам труженик, остальное идет на нужды организации. Так устроены почти все рабочие дома и у «конкурентов».

В последние годы в структуре идет настоящая конкурентная борьба за бездомных — оказывается, они приносят неплохой доход.

В столичном регионе, по разным оценкам, от 15 до 40 тысяч «бомжей». И почти все, кто готов трудиться, уже разобраны — Сосинский говорит, что в Подмосковье около тысячи рабочих домов для бездомных, в каждом от 20 до 500 постояльцев. «Работяг» отправляют обычно на стройки, где они заняты неквалифицированным трудом. Мужчин еще часто устраивают грузчиками в компании, предоставляющие услуги переезда, а женщин — в клининговые компании. «Я бы поостерегся доверять этим людям свое имущество или пускать их в квартиры, ведь многие из них аферисты, привыкли воровать, обманывать,— Сосинский своих на такие места даже не пытается устроить.— Но вы как заказчик и знать не будете, кого вам прислали».

Именно благодаря «Ною», появившемуся около 8 лет назад, в рабочих домах стали выдавать зарплаты. До этого «люди улиц» содержались как рабы — им предоставляли лишь койко-место. Но в «Ное» платили, и остальным организациям пришлось раскошелиться. И даже при этом учредители получают неплохую прибыль, покупают себе особняки и отдыхают на Мальдивах. «Вот от нас, например, два года назад ушли пять руководителей, открыли свои дома и стали конкретно утаскивать наших людей,— жалуется Емилиан.— Они обещают, что у них можно будет пить в домах, блудить, только работай. Они у нас так выдернули почти 40 процентов работяг. А новых найти все труднее — вы заметили, что уже почти нет бездомных, валяющихся у входа в метро, у вокзалов, как это было раньше, и это заслуга рабочих домов, которые научились зарабатывать деньги и руководителю, и мужикам стали платить».

Сам Сосинский с семьей живет в старенькой хрущевке и зарплату себе назначил «среднюю по Москве» — 60 тысяч. У него другая миссия, к личному обогащению отношения не имеющая: «Моя цель — не бизнес. Цель — вернуть человека с улицы, чтобы он каялся, менялся. Поэтому все учредители "Ноя" — православные христиане». Организация дает приют бездомным старикам, инвалидам и женщинам с детьми — тем, кого не берут в другие рабочие дома. «У нас 16 домов трудолюбия: из них 10 — рабочих, приносящих прибыль, а 6 — социальных. Доход от рабочих идет не в мой карман, а на содержание социальных, где как раз и находятся самые беззащитные, не способные самостоятельно заработать себе на жизнь». Но если раньше эта схема была вполне успешна, то сейчас, после оттока работоспособных мужчин, содержать соцдома «Ною» все труднее. Денег не хватает. «Раньше мы сами себя кормили, потому что у нас было 75 процентов рабочих и 25 процентов стариков, инвалидов и женщин с детьми. Сейчас же рабочих 400 человек, а социальных стало 450. Если не будем искать активно благотворителей, то не знаю, как выживем».

Передовик по гречке

В самом крупном социальном доме «Ной» — в деревне Клейменово Егорьевского района — почти сто постояльцев. Руководитель Максим Скоморохов — сам бывший алкоголик и бомж. «На улице жить и не пить невозможно,— объясняет он.— Если бы вы знали, сколько здоровых мужиков бросили семьи, кредиты — и пьют в Москве! Правда, долго так не протянешь, года три — потом либо тебя покалечат в пьяной драке, либо уснешь на морозе — и в ящик». Максим тут бросил пить, стал верующим, женился — Елена была в «Ное» волонтером, а сейчас она помощник мужа. В их комнатке — иконы, мягкие игрушки и два попугая Кеша и Глаша. «Мы стараемся создать настоящий дом: и для себя, и для всех остальных. Я много рабочих домов до "Ноя" сменил, много всего видел, знаю, что хорошо и что плохо. Поэтому хочу, чтобы у наших людей было ощущение семьи здесь, чтобы профессию они получили, перестав попрошайничать».

С профессиями нелегко — в Егорьевском доме несколько лежачих бабушек, парализованные после инсульта, пострадавшие от обморожений. Катя Козловская потеряла руку — после перелома не лечилась. О своей прошлой жизни рассказывает бойко: «Волна легкомыслия и дискотек поглотила меня... Тогда, в похмельном бреду танцевальных площадок, я даже не могла и подумать, что совсем скоро стану инвалидом, алкоголиком, человеком падшего сознания». Катю подобрали волонтеры фонда «Доктор Лиза», обработали ей обмороженные ноги и руку, затем созвонились с Емилианом Сосинским — больше никто бы Катю не приютил, работать ведь она не может. Сейчас Катя ведет страничку приюта в соцсетях, пишет заметки, за что получает небольшие деньги.

Зарплату получают сиделки, ухаживающие за лежачими стариками, повар, подсобные рабочие, швеи — всем находят занятие. Коврики, которые плетут здесь, берет на реализацию Троице-Сергиева лавра. Гипсовые фигурки, магнитики, деревянные игрушки, глиняные свистульки — в мастерских что только не производят. И хотя покупателей этих нехитрых поделок найти трудно, работникам получку выдают все равно. Такой уж в «Ное» принцип: никакой праздности. «У нас не больница, у нас дом трудолюбия, где все работают,— подтверждает Сосинский.— Даже лежачие какие-то клубочки сматывают. Приходится иногда буквально придумывать им работу, чтобы делом заняты были, чтобы даже самый криворукий мог пару тысяч получить и ощущать себя достойным человеком с зарплатой».

В приюте не приветствуют сожительство, но поощряют свадьбы. Молодоженам выдают подарок: 5 тысяч рублей. Хотя бывает, жених и невеста эти деньги пропивают, отправляясь на выходные за ворота. Крепких семей среди бездомных не так уж много. Шамиль и Наталья Шамшединовы, к примеру, могут работать и мирно существовать только в этом доме, где им не дают драться, пить и ссориться. Тут они родили двоих детей, планируют даже третьего. Несколько раз они пытались уйти, начинали новую жизнь. Но всегда возвращались — побитые, растерявшие все свое имущество. Шамиль мог бы устроится в любой другой рабочий дом, мужчина он крепкий. Но кто туда возьмет его семью? Поэтому живет и трудится он здесь — мужской работы в деревне полно.

Людмилу Елисееву и ее троих детей тоже ни один приют не брал. А здесь у них своя комнатка, детей устроили в школу, Людмила шьет постельное белье, подушки и покрывала. Главная ее гордость — мягкая игрушка «Обиженный кот», из черного искусственного меха смастерила она фигурку кота, без лица, будто со спины. «Отвернулся он, обиделся на весь мир».

Гена, инвалид в коляске, перебирает крупу: отделяет гречку от пшена. Это странное занятие придумал руководитель соцприюта. «Мы сначала пытались тем, у которых работает одна рука, доверить изготовление кожаных этикеток,— признается Максим Скоморохов.— Но они только портили материал — может, не могли никак научиться, а может, и намеренно... В общем, смешал я им пшено и гречку... Так они развивают мелкую моторику и заняты, не бездельничают. По 50 рублей в день зарабатывают, ничем от других не отличаются. Хоть одной рукой, но на сигареты и печенье себе заработают, как все, так и они. Нельзя, чтобы эти люди бездельничали, а то они сразу начинают думать, как напиться или повеситься... Вот Игорь Сапогов, был таким кондовым бомжарой, а как хорошо стал работать с гипсом, какие церквушки отливает! А Гена у нас — передовик по гречке!»

Гена — рационализатор. Его напарники — пенсионерка Валентина Кузьмина и бывший преподаватель философии Сергей Багдасаров. «У меня два инфаркта, три инсульта!» — заявляет Багдасаров. Работают они покорно, без возражений. А Гена все старался ускорить процесс сортировки, поэтому в коробочке от чая проделал отверстия для более мелких крупинок пшена. Но потом, сообразив, что это ничего не меняет — все равно в конце рабочего дня Максим все смешает,— тоже смирился. Сейчас он во время своей монотонной работы слушает в наушниках лекции по НЛП: «Нейролингвистическое программирование — это вещь! Я, еще когда ходил, с помощью этих методик мог в любой магазин зайти и спокойно взять в долг выпивку, чисто на доверие. Главное — перед этим неделю не пить... Не возвращал потом ничего, конечно. Смеетесь, что ли?»

Галина Глебовская работает в швейной мастерской. Когда-то она жила в Москве вместе с гражданским мужем, преподавателем. «Ради него я бросила первую семью, в Сибири... Прожили мы 15 лет, я не работала, муж обеспечивал, а потом он умер — инсульт. И его сын попросил меня освободить квартиру. Это было так неожиданно, у меня на нервной почве ноги отнялись... Думала, все умру на улице. Но спасибо этому дому, спасли меня».

Благодарных в «Ное» не так уж много — такие люди. «Только выходим их — они сразу капризничать начинают,— улыбается Елена Скоморохова.— Сиделок матом посылают, нас запугивают: "Вот придет проверка, а я скажу, что вы нас бьете". Полгода они тихие, а потом начинают требовать больше благ, уверенные, что мы им должны больше и больше. Самых недовольных отправляем в государственное учреждение для бездомных, раз уж они считают, что там лучше. Так они потом нам звонят и просят забрать обратно! У нас же они здесь все ухоженные, не оставленные, вокруг помощники у них. А там — что?»

Был в Клейменово инвалид без ног, который в блогах все на коляску себе собирал. Коляска у него имелась, сотрудники соцдома восстановили ему документы, оформили хорошую пенсию, но он создал в интернете страничку, где слезно жаловался на жизнь и получал от благотворителей неплохие суммы. В итоге так разбогател, что бросил приют и уехал на своей коляске куда-то в лучшую жизнь. А другой парень, наоборот, ушел на своих ногах, уверенный, что теперь он отличный работник, который уж точно устроит свою жизнь: «Без вас справлюсь», а вернулся уже на коляске, без ног, ампутированных после обморожения: «Простите... Примете обратно?»

Если работоспособный бездомный в Москве всегда найдет себе и кров, и работу — было бы желание, то инвалиды, старики и женщины с детьми без чужой помощи вряд ли справятся. «Если бы не наш дом — этих людей уже бы не было,— Максим кивает на "ноевцев", собирающихся в столовой на ужин.— Пусть они злятся на нас, пусть считают, что мы им должны, пусть уходят, срываются в запои на выходных и снова просятся обратно — зато живы, зато надежда на исправление остается — я же смог... Так, что у нас сегодня в меню? Курица, салат из свеклы, макароны, чай. А там что? — Максим смотрит в окно на заснеженную темную улицу.— Ну вот куда они пойдут?»

Наталья Радулова