Как 100 лет назад Эстония не стала советской

Эстляндская трудовая коммуна (ЭТК) родилась 29 ноября 1918 года в Александровской лютеранской церкви города Нарвы и после умерла в младенчестве летом 1919 года в Старой Руссе. Денег Ленина и штыков Троцкого не хватило на то, чтобы сохранить жизнь этому младенцу, любимой игрушкой которого был террор. Сто лет спустя обозреватель “Ъ” Алексей Алексеев проехал по памятным местам одной из советских республик.

То, что Сталин прописал

От моста с пограничным переходом, соединяющего российский Ивангород с эстонской Нарвой, до нарвской ратуши можно дойти за несколько минут. В советское время в здании бывшей ратуши размещался дворец пионеров. Сейчас в здании бывшего дворца пионеров не размещается ничего — реконструкция. В будущем году сюда, возможно, переедут городские власти.

Пока же ратуша безжизненна. Стрелки часов над входом навсегда застыли на трех часах тринадцати минутах. Закрыты на замок двери с красивыми коваными ручками. Наглухо заперты железные ставни на окнах первого этажа. Железные полосы с заклепками, дополнительно укрепляющие ставни, пересекают их так, что получается шестиконечная звезда — на радость любителям конспирологических теорий о том, кто делал большевистскую революцию. Правда, в списке главных коммунаров Эстляндии-Эстонии назло конспирологам нет не то что еврейских фамилий — даже русские встречаются редко.

Таблички на стенах справа от входа сообщают, что это памятник истории и культуры, охраняемый государством, и что реконструкуция проходит при финансовом содействии Евросоюза. Это — будущее. А слева от входа — прошлое. Мраморная доска, сообщающая, что именно здесь находился штаб Эстонской трудовой коммуны. Памятную доску пересекает глубокая трещина — то ли время постаралось, то ли кто-то ударил кувалдой.

Во времена дворца пионеров на стене был памятник Эстляндской трудовой коммуне — воздетые к небу бетонные кулаки. Теперь в стене огромный проем, судьба памятника неизвестна.

Юбилеи Эстляндской трудовой коммуны даже в советское время не особо отмечали. На 40- и 50-летие публиковали статьи в журнале «Коммунист Эстонии» и пропагандистские брошюры. В 1968 году Почта СССР выпустила юбилейную марку. Иногда именами деятелей коммуны называли улицы и корабли. В досоветское и послесоветское время жертв коммунаров вспоминали чаще, чем их самих.

28 ноября 1918 года в Эстонии считается первым днем освободительной войны. В тот день войска Рабоче-крестьянской красной армии и красные эстонские полки после ожесточенных кровопролитных боев с германскими и «белыми» эстонскими войсками вошли в Нарву.

В 600 м от бывшей ратуши находится Темный сад. Он сейчас тоже закрыт на реконструкцию (тоже при финансовой поддержке ЕС). Рабочие, в частности, приводят в порядок памятный знак с надписью на русском и эстонском «Здесь захоронен прах бойцов Вильяндиского коммунистического полка и воинов других частей Красной армии, павших в боях за освобождение города Нарвы в ноябре 1918 года».

На следующий же день после взятия красными Нарвы в полдень в ратуше состоялось совместное заседание Временного революционного комитета Эстонии и ЦК эстонских секций РКП(б). На нем было принято историческое решение провозгласить Эстонию советской социалистической республикой, именуемой Эстляндской трудовой коммуной. Власть в новой республике была передана избранному Совету ЭТК под председательством Яна Анвельта. В руководство коммуны был избран глава компартии Эстонии Виктор Кингисепп, находившийся по другую сторону линии фронта, в Ревеле (Таллине), на нелегальном положении. По эту сторону фронта собственное телеграфное агентство коммунаров ЭсТА возглавила его жена Эльза Лелль-Кингисепп.

Избранный Совет коммуны немедленно провел первое заседание и принял манифест «Всем трудящимся города и деревни». Трудящимся города Нарва и ближайших деревень о создании коммуны было объявлено в тот же день на торжественном заседании в Александровской лютеранской церкви.

На следующий день после провозглашения республики Совет коммуны телеграммой сообщил о случившемся председателю Совнаркома РСФСР В. И. Ленину.

Уже через неделю после нарвские коммунары получили ответ из Кремля — подписанный Лениным 8 декабря 1918 года декрет СНК РСФСР о признании Российской СФСР независимости Эстонской Советской Республики. Кроме России ЭТК не признала ни одна страна мира. РСФСР предоставила коммуне заем в размере 10 млн руб. «для государственного и народнохозяйственного строительства». Позднее эта сумма была увеличена на 50 млн руб.

Из письма наркомнаца РСФСР И. Сталина председателю Совета ЭТК Я. Анвельту, написанного в первой половине декабря 1918 года:

«1. Вы должны знать, что с нашей стороны вам обеспечена полная поддержка. Если вы в этом усомнитесь когда-либо, это будет грешно…

3. Заставить агентов РОСТА писать не «наши войска заняли то-то и то-то», а «войска Эстляндского советского правительства освободили то-то и то-то». Я, со своей стороны, обяжу здешнюю РОСТА писать только указанным способом…

5. Числа 17-го, кажется, появятся два новых советских правительства, в Латвии и Литовское.

Привет тт. Печеньману, Кингисеппу.

Р.S. Сообщите срок созыва ваших Советов».

Под «Печеньманом» товарищ Сталин имел в виду комиссара народного хозяйства ЭТК Ханса Пегельмана.

Начался товарообмен: из Эстонии в Петроград и на Украину отправляли картофель и текстильные изделия, шерстяную, льняную и хлопчатобумажную ткань. Нарва славилась тканями Кренгольмской мануфактуры и фабрик барона Штиглица. Украина в ответ присылала коммунарам копченое мясо, сахар, сало, овощи, соль, табак и папиросы, кондитерские изделия.

Изгнание из храмов

Нарва считалась временной столицей ЭТК. Постоянной должен был стать Ревель (Таллин). Эстонские красные полки и РККА успешно продвигались в сторону будущей столицы. Территория коммуны росла с каждым днем. 16 декабря был взят Везенберг (Раквере), 22 декабря — Юрьев (Тарту), 24 декабря — Тапс (Тапа).

Коммунары Эстляндии тем временем объявили о национализации всех крупных предприятий. В Нарве были национализированы Кренгольмская мануфактура, льняная и суконная фабрики, чугунолитейный завод, в Юрьеве — телефонная фабрика, металлический завод, типографии.

Национализирована была железная дорога, а также вся недвижимость, принадлежавшая тем, кто бежал вместе с белыми. Земельный вопрос коммунары должны были решать путем создания сельскохозяйственных коммун.

Фирменным стилем коммунаров в каждом новом завоеванном городе было провозглашение советской власти в местной церкви.

В буклете, продаваемом в церковной лавке Александровской церкви в Нарве, есть строчка о том, что в 1918 году церковь «была трибуной Эстлянской трудовой коммуны». Конечно, храм — лучшее место для проведения многолюдных митингов в холодном декабре. Церковь святого Петра в Юрьеве (Тарту) еще и расположена почти при входе в город со стороны Нарвы. Внутри храм чем-то похож на оперный театр — много сидячих мест, балконы, ложи. Похоже выглядит и Александровская церковь.

Но, вероятно, причина того, что коммунары обращались к народу в церковных зданиях, заключалась не в удобстве. Коммунисты считали свою веру единственно верной и не желали терпеть конкурентов. Среди первых законодательных актов ЭТК был изданный 10 декабря декрет, которым все священнослужители как распространители ложного учения объявлялись врагами трудового народа и должны были покинуть пределы республики.

Декрет подписал комиссар народного хозяйства Ханс Пегельман. Тот самый «Печеньман». Два дня спустя были запрещены церковные праздники. И наконец, 30 декабря здания церквей были национализированы. В одном из декретов новой власти предлагалось вести в них «научное освещение коммунистического учения».

В тот же день в лесу Палермо близ города Везенберга был расстрелян отец Сергий Флоринский. С момента его ареста до расстрела прошло 11 дней. За эти дни чекисты допросили Флоринского один раз. Протокол допроса занял одну страницу. На обратной стороне листа священник написал: «Считаю одно: вина моя в том, что я священник, в чем и расписываюсь».

Сейчас лес Палермо — зона отдыха. При входе — памятный знак. Небольшой камень и бронзовая доска, на который изображены сваленные в кучу мертвые тела и воспаряющие к небу души. Информационная табличка на эстонском и английском языках сообщает: «В этом месте большевики расстреляли без суда 82 человека в дни Эстляндской трудовой коммуны с 29 декабря 1918 по 10 января 1919. Большинство из них были жителями Раквере и окрестностей, чья "вина" состояла лишь в их богатстве, образованности, благородном происхождении или принадлежности к духовенству». Среди 82 расстрелянных были, например, пять остзейских баронов.

Памятник был поставлен в 1935 году, снесен после «добровольного вхождения» Эстонии в СССР в 1940-м и восстановлен в 1995-м. Причем восстановлен не очень точно. На старой фотографии можно разглядеть другой рисунок на бронзе: две шеренги — палачи с винтовками и их жертвы.

Сергий Флоринский был далеко не единственным священнослужителем, убитым коммунарами. Пастору церкви в Иевве (Йыхви) Карлу Иммануилу Гессе после ареста предложили подписать бумагу о том, что все, что он проповедовал,— ложь. Гессе отказался, порвал бумагу и бросил клочки на пол. Перед расстрелом пастору выкололи глаза.

29 декабря ЭТК запретила проводить в церквях Юрьева богослужения под страхом смерти, а 31 декабря всем священнослужителям было приказано покинуть город. Несколько дней спустя начались аресты не подчинившихся обоим распоряжениям. В число арестованных попали епископ Ревельский Платон, протоиереи Николай Бежаницкий, Михаил Блейве, Александр Брянцев, Константин Дорин, а также лютеранские священники — пастор университетского прихода профессор теологии Готхильф Траугот Ганн, пастор Вильгельм Шварц и диакон-пастор Яновского прихода Мориц Вильгельм Пауль Шварц.

Новые власти арестовывали представителей старых городских властей, владельцев богатых имений, торговцев. Всего за время существования коммуны в Юрьеве были арестованы около 500 человек. Их содержали в зданиях бывшего полицейского управления и бывшей кредитной кассы. Перед отступлением красных из города по распоряжению ревтрибунала ЭТК 19 человек из числа арестованных было расстреляно в подвале здания кредитной кассы на улице Компани, дом 5. Из священнослужителей в живых оставили лишь двоих — Брянцева и Дорина. Лицо епископа Платона было настолько обезображено, что его смогли опознать только по панагии.

Дом 5 по улице Компани сохранился. Он ничем не примечателен. Сейчас в нем расположена библиотека. В расстрельный подвал попасть нельзя. «Внутри все равно все перестроено, от того подвала ничего не осталось. Сейчас там электрощитовая»,— говорит один из сотрудников библиотеки. О прошлом напоминают только не замазанные при ремонтах камни вокруг ведущей в подвал двери и памятная доска, посвященная епископу Платону.

Буквально в сотне метров от библиотеки — Успенская церковь. Именно в ней служили вопреки запрету коммунаров большинство арестованных и растрелянных священников.

Уничтожение священнослужителей велось и в Нарве. Глава нарвской ЧК Оскар Эллек 8 января 1919 года подписал справку о расстреле Александра Павлиновича Волкова, «русского попа-черносотенца», Дмитрия Степановича Чистосердова, «русского попа-черносотенца», Йоханнеса Александра Нурк, «профессионального вора» и Вячеслава Владимировича Корсакова, «добровольца-белогвардейца». Волков и Чистосердов были арестованы двумя днями ранее.

На протоколе ареста Волкова тот же Эллек написал: «См. обратную сторону». А на обратной стороне сам же добавил: «Комиссия постановила: русского попа Александра Павлиновича Волкова — расстрелять». И все. Никаких допросов, судов. Арестовали, постановили, расстреляли.

Странным образом запрещенные церковные праздники стали поворотными датами в судьбе коммуны. К католическому Рождеству территория ЭТК достигла максимальных размеров, заняв две трети территории Эстонии. До Ревеля оставалось 35 километров. После православного Рождества эстонская армия при поддержке финских войск и английского флота начала стремительное контрнаступление. Полоса побед сменилась для коммунаров и поддерживающей их армии полосой поражений. 11 января 1919 года красные покинули Везенберг, 14 января — Юрьев, 19 января — Нарву, взорвав за собой мосты. Вместе с ними уходил на восток и Совет коммуны. 24 января правительство ЭТК обосновалось в Пскове, 19 февраля перебралось в Лугу. Трагическая часть истории коммуны закончилась. Начался фарс.

Как угасала республика

В увековеченном Пушкиным городе в доме 35 на Красноармейской (бывшей Маркизской) улице разместилось правительство государства, у которого почти не осталось территории, кроме маленького клочка земли на юге Эстонии.

За день до того, как временная столица коммуны переместилась из Нарвы в Лугу, председатель Реввоенсовета РСФСР Лев Троцкий подписал секретное постановление: «Реввоенсовету 7-й армии вменяется в обязанность принять меры к тому, чтобы обеспечить формирующуюся ныне Эстляндскую дивизию всеми необходимыми предметами снабжения…»

Пока эстонские красные стрелки, обеспеченные всем необходимым, вели тяжелые и безуспешные бои за то, что осталось от республики, их идейные руководители тоже без дела не сидели.

Многочисленные наркомы выписывали из Москвы газеты и журналы, создавали собственные бюро вырезок, заказывали печати и фирменные бланки, подписывали рекомендации для поступления представителей Эстляндии в Пролетарский университет. Совет ЭТК разрабатывал «Положение об экономическом отношении между РСФСР и Эстляндской трудовой коммуной».

Очень активная переписка велась между обитателями дома 35 по Красноармейской и обитателем номера 111 в московской гостинице «Националь», постоянным представителем ЭТК в Советской России товарищем Иваном Рабчинским. Представителя обязали ежедневно докладывать о «положении на фронтах, переменах в высшем военном командовании, политическом положении в России, декретах советского правительства, отношении мелкой буржуазии и мелкого крестьянства к Советской власти, партийной жизни». Позже пришло уточнение — «о военном положении и формированиях сообщать только в тех случаях, когда предполагается проводить в жизнь что-либо новое и особое, например — если бы в Красной армии стали бы применять удушливые газы и т. д».

Не забывали руководители первого эстонского государства рабочих и крестьян и о простых людях. Так, крестьянин Густав Иванович Рийвес, переселившийся из Эстонии в Ярославскую губернию, обратился к коммунарам с просьбой. «24 февраля 1919 года взяли у меня другую лошадь, записанную при регистрации в обоз II разряда и отдали за 1500 руб. одному из тех, у кого взяли лошадь при мобилизации 7 февраля сего года. Но я не имею возможности существовать с одной лошадью по следующим соображениям: 1. В моем семействе очень мало членов, способных к физическому труду: сам я без правой руки, жена больна, три дочери несовершеннолетние, сын служит в Красной Армии и работоспособной является только одна дочь. Не имея возможности выполнить ручным способом все работы, я вынужден был прибегнуть к помощи некоторых машин, как например косилка, требующая пары лошадей. 2. Поселился только пять лет тому назад на совершенно необработанной земле, представляющей из себя выруб со множеством пней и корней, который невозможно перепахивать одноконным плугом. С этой целью был приобретен двуконный плуг и пружинная борона, так что отсутствие другой лошади повлечет за собой полную остановку работы. Нанимать у других нет возможности вследствие отдаленности. Поэтому прошу ходатайстовать… о возвращении мне моей другой лошади, принимая во внимание мое крестьянское положение». Товарищ Рабчинский переправил прошение крестьянина в российский наркомат иностранных дел.

Нарком внутренних дел ЭТК Кясперт писал в апреле 1919 года Рабчинскому о необходимости отдать под военно-революционный трибунал ЭТК некого товарища Манделя. В начале января, то есть до начала контрнаступления белых, товарищ Мандель был направлен в Верроский уезд (окрестности современного города Выру) с заданием реквизировать хлеб для нужд военных частей. В конце месяца Верроский исполком ЭТК был вынужден эвакуироваться. На новом месте товарища Манделя с отчетом о проделанной работе и реквизированным зерном так и не дождались. Выяснилось, что кроме зерна он также «реквизировал на время у малоземельных крестьян Верроского уезда лошадь, обещав им вернуть таковую». Что случилось с отчетностью, хлебом и ревквизированной лошадью, выяснить не удалось. Но коммунары как-то узнали, что товарищ Мандель находится в Москве, потому и просили своего московского представителя помочь с его арестом.

Приходили Рабчинскому и такие инструкции: «Приложенные пакеты на имя представителя в Украине (один из них с вложением 1000 руб.) прошу отправить по назначению».

На Москву коммунары полагались во многом. Вот какое письмо отправил из Луги в Москву завотделом статистики Эстляндской Трудовой Коммуны:

«Заведывающему (так в оригинале.— “Ъ”) статистическим отделом В. С. Н. Х.

Уважаемый товарищ,

Принимая во внимание, что в настоящее время, когда коммунистическая идея развивается во всем мире, чувствуется острая необходимость организовать народное хозяйство по единому плану, обращаюсь к вам с просьбой выслать мне в Лугу все имеющиеся у вас инструкции, пособии, проекты и т. д., а также указать, где можно достать литературу и какую вы советуете по статистике.

Имея в виду, что Советская Россия всегда пришла и придет на помощь молодой Советской Эстляндии, остаюсь в убеждении, что и вы товарищ стараетесь содействовать к тому, чтобы между нами осталась для блага нашего общего дела, постояная связь и самые лучшие взаимоотношения.

С коммунистическим приветом, заведующий отделом статистики: (подпись)».

Об экономике эстонские комиссары тоже не забывали. С российской структурой под названием Главрасмасло велись переговоры о перевозке в Эстляндию маслобойного завода из Орловкой губернии — для переработки имеющегося у коммуны льняного семени. Главрасмасло считало перевозку завода нецелесообразной «при наличии неработающих заводов в соседних с Эстляндией губерниях и загруженности нашего транспорта» и предложили вести переговоры о переработке «имеющихся у Э. Т. К. масличных семян на государственном заводе Р. С. Ф. С. Р. бывшем Алексеева во Пскове, в настоящее время не работающем». Эстляндские коммунары на это отвечали, что вывоз семян в Россию и обратная перевозка масла и жмыхов «к нам» совершенно нецелесообразны, учитывая «плачевное положение транспорта».

В конце мая 1919 года у ЭТК совсем не осталось территории. Красные полки отступали, правительству ЭТК тоже пришлось отступать. 15 мая коммунары писали в Москву из Луги, а 22 мая — уже из Старой Руссы. Там им не удалось даже заказать новых бланков, так что приходилось от руки исправлять адрес в старых. 5 июня 1919 года правительство Эстляндской трудовой коммуны в изгнании заявило о самороспуске.

---

Считайте коммунаром

Большинству руководителей Эстляндской трудовой коммуны (ЭТК) не суждено было умереть в своей постели.

• Председатель Нарвской ЧК ЭТК Оскар Эллек скончался в Ленинграде в 1933 году и похоронен в Александро-Невской лавре.
• Заочный комиссар внутренних дел ЭТК Виктор Кингисепп был арестован властями независимой Эстонии и в ночь с 3 на 4 мая 1922 года расстрелян на побережье Балтийского моря.
• Член Совета ЭТК Максим Тракман был расстрелян 27 октября 1937 года в Новосибирске.
• Комиссар культуры и искусства ЭТК Артур Вальнер был приговорен в 1936 году к десяти годам тюрьмы и расстрелян 4 ноября 1937 года в урочище Сандармох (Карелия).
• Исполнявший обязанности комиссара внутренних дел и управляющий делами ЭТК Йоханнес Кясперт и комиссар по соцобеспечению Рудольф Вакман были расстреляны в Ленинграде 11 ноября 1937 года.
• Председатель ЧК ЭТК Эдуард Отто был расстрелян в Ленинграде 18 ноября 1937 года.
• Глава Исполкома коммуны Ян Анвельт умер 11 декабря 1937 года во внутренней тюрьме НКВД СССР на площади Дзержинского на пятый день после ареста, не выдержав пыток и избиений.
• Исполняющий обязанности комиссара по соцобеспечению Отто Рястас и комиссар народного хозяйства Ханс Пегельман (по версии товарища Сталина — Печеньман, в приговоре — Пигельман) были расстреляны в Ленинграде 27 января 1938 года.
• Председатель Нарвского исполкома ЭТК Альберт-Август Тийман умер в 1942 году в ГУЛАГе.
• Представитель ЭТК в РСФСР Иван Рабчинский каким-то чудом избежал подобной судьбы. Он умер после долгой, продолжительной болезни 30 января 1950 года в Москве, дожив до 71 года.