Дмитрий Косырев объясняет, почему Малайзия не хочет быть как все

О словах, которые стали абсолютным оружием

Что интересного происходит в прекрасной стране Малайзии, кроме того, что ее король Мухаммад Пятый на днях женился на нашей красавице Оксане Воеводиной? А вот что происходит: правительство сообщило, что не будет представлять в парламент на ратификацию международную конвенцию ООН об устранении всех форм расовой дискриминации. 177 стран ее ратифицировали (разработана была еще в 1965 году), а одна… на самом деле шесть… год за годом отказывается это делать.

Что такого необычного в этой Малайзии, что она идет против всех? А все в ней необычно, и прежде всего расовый состав населения. Перед нами страна, которой вообще-то не может быть, но она есть и, более того, почти полвека показывает всему миру, как можно поддерживать в относительном порядке общество, состоящее из людей нескольких разных рас, культур и религий. Это похоже на Россию, которая тоже далеко не однонациональная, но Малайзия — это как бы Россия в кубе.

Итак, есть коренное население, составляющее большинство,— малайцы, мусульмане. Кстати, институт выборной монархии, когда высший пост занимают, один за другим, султаны территорий, представляющих собой штаты Малайзии,— это один из конституционных способов закрепить особую и привилегированную роль малайской расы в ее собственной стране. А если бы тот самый документ ООН ратифицировали, то… сложный вопрос.

Кроме малайского населения там есть и иные люди. Как все начиналось: в начале ХХ века англичане инициировали массовый приток китайских мигрантов в свои малайские колонии — местные жители владели землей, неплохо себя на ней чувствовали, им не было необходимости наниматься на работы типа строительства. Да они и города не очень любили. Так что нынешняя европейская идея решить миграцией какие-то свои экономические проблемы не такая уж новая.

И все шло хорошо, пока не ударил всемирный кризис 1929 года, задевший и британские колонии. Куда было деваться ставшим ненужными китайским чернорабочим? На земле их не ждали, и им осталась торговля. А еще у них была вековечная китайская традиция — первые же заработанные копейки потратить на образование детей.

В результате к моменту прихода независимости (1957 год) малайцы были относительно бедным сельскохозяйственным населением, а китайцы стали главными — и уже процветающими — городскими жителями, предпринимателями и не только. Так ведь еще в этой стране есть индийцы, и это отдельная история, тоже связанная с англичанами. Сегодня индийцы — это медики, инженеры и представители многих прочих профессий.

По религии есть индийцы-индуисты, есть они же — мусульмане, у китайцев свои религии… Численное сочетание рас и религий — предмет острейших споров, в которых фигурируют коренные, но не вполне малайские граждане. Но очень примерно так: 65–25–10. Притом что средний китаец и сегодня богаче среднего индийца, а тот богаче среднего малайца.

В Малайзии любая политика — расовая и религиозная, от парламента до компаний и уличных разговоров. Строится она на простой идее: малайскую часть населения надо с помощью специальных привилегий подтягивать во всех смыслах до всех прочих частей. Тянут, довольно успешно, с помощью квот на образование, мест на госслужбе, в армии и т.д. И некий общий и не всегда радостный консенсус на этот счет есть, причем складывается он на уровне улицы, где перемешаны все малазийцы одновременно. Все они знают, что первая ценность — это мир, все прочее потом.

Общий результат — ни одного массового межрасового побоища с 1969 года, а вот мелкие стычки на эти темы — каждый день. В СМИ, партиях, на улице. И так будет всегда, потому что самые острые вопросы нельзя держать под запретом (взорвутся), их надо открыто обсуждать везде и в любое время.

И вот теперь о конвенции ООН. Понятно, что там написаны правильные вещи — никакой дискриминации по расовому признаку, а значит, и никаких привилегий. То есть конвенция — не для Малайзии (а возможно, не только не для нее). Точно так же, как не для Малайзии были рекомендации Международного валютного фонда по выходу из «азиатского» кризиса 1997–1999 годов. Она не послушалась МВФ и победила, а те страны, которые послушались, долго потом об этом жалели.

Интересно, что тогда и сейчас у власти — один и тот же человек, Махатхир Мохамад, которого снова призвали на пост премьера в возрасте 94 лет, поскольку в стране нарушился расово-партийный баланс. Теперь малайцы (и все прочие) состоят в двух разных партиях (а раньше партии тоже строили по расовому признаку). Тот, кто ратифицирует конвенцию ООН, потеряет малайские голоса, то есть самоуничтожится. Вместе со страной, возможно. И вот мудрый Махатхир заколебался, сначала заявил (в ООН), что конвенцию его страна ратифицирует, потом, уже дома, признал: нет, этого не будет.

Выводы тут напрашиваются вот какие: а сколько еще подобных как бы обязательных к исполнению конвенций есть в мире? Заметим, что при каждой возник наднациональный, никому не подотчетный орган, в данном случае комитет по расовой дискриминации из целых 18 экспертов. ООН и эти ее 18 надсмотрщиков, конечно, не могут заставить ни одно правительство что-то сделать (или не сделать), но неприятный фон создать способны.

Все эти бомбы под международной системой дремлют, но их много. К расовой дискриминации близко стоят давно устаревшие и плохо применимые к сегодняшним реалиям международные акты по беженцам. Они принимались по опыту Второй мировой, но сегодня появились желающие использовать их как знамя для тех, кто считает: любой может въехать куда угодно и жить там, получая от местного населения пособие. Если ты с этим не согласен, то ты моральный урод.

Вот эти персонажи, которые так считают,— серьезная глобальная проблема. И они же бросаются на то, что считают расизмом, с редким энтузиазмом. В американской, например, внутриполитической (и просто повседневной) жизни это выглядит попросту как черный расизм. Согласно которому если ты белый, то уже природный расист и обязан перманентно каяться и вообще не поднимать головы. И если тебе в виде аргумента в споре бросили то самое страшное слово «расист», то у тебя аргументов больше быть не может. Как в своем квартале, так и на международных форумах и площадках. Это примерно как в наших запретительских спорах якобы должно безотказно действовать слово «дети»: кто первый его выкрикнул, тот считает, что уже победил.

А зря считает. Все эти «расист», «дети» и прочее — симптом глобальной болезни, когда оживились дико агрессивные персонажи, пытающиеся навязать какие-то свои нормы мало того что соседям или группе стран — всему человечеству. И сначала все это страшно, а потом смешно.

Что же касается нашей королевы Оксаны, то хочется надеяться, что когда-нибудь она разберется в том, как устроена Малайзия, и приедет в Россию рассказать (а ее будут слушать) об уникальной стране. Стране, которая выработала — не от хорошей жизни и не без труда — свои собственные рецепты сосуществования рас и религий, и готова научить им кого угодно. С учетом, конечно, того, что учение бывает только добровольным.

Дмитрий Косырев