Эксперт «Врачей без границ» рассказал “Ъ” о работе в ЦАР

На этой неделе глава МИД РФ Сергей Лавров принял в Москве комиссара Африканского союза по вопросам мира и безопасности Смаила Шерги. Главная тема встречи — пути урегулирования конфликтов в горячих точках на Африканском континенте, в том числе в Центральноафриканской Республике (ЦАР). О ситуации в ЦАР, где летом погибли российские журналисты, корреспонденту “Ъ” Галине Дудиной рассказал эксперт по гуманитарным вопросам международной неправительственной организации «Врачи без границ» Михиль Хофман.

«Раз там так опасно, почему вы не наймете охрану?»

— Ваша организация понесла в ЦАР потери. Стоит ли продолжать там работу?

— Конечно, стоит. К сожалению, мы много работаем в зонах конфликта, и это всегда риск. Иногда наши сотрудники бывают ранены или даже убиты, как это случилось два года назад в ЦАР, когда погиб один из наших водителей. Я не хочу сказать, что это нормально, но посмотрите на это с другой стороны: тысячи наших пациентов — жертвы агрессии. И им нужна помощь.

Поэтому мы всегда оцениваем, была ли агрессия специально нацелена против наших сотрудников, стояла ли задача, чтобы пострадали врачи? Если да, то мы можем решить, что надо уходить. Например, в 2004 году мы ушли из Афганистана, когда пятеро наших сотрудников были преднамеренно убиты в ходе нападения. Затем закрыли нашу программу в Сомали, где двое наших сотрудников были убиты и двое похищены. В ЦАР был не тот случай, скорее, речь шла о том, что человек оказался не в том месте и не в то время.

— Есть конфликты, на которых сосредоточено внимание мирового сообщества. Но мало кто говорит о катастрофической ситуации в Центральной Африке. Полагаете, что вы что-то можете там сделать?

— Мы не политики, и решать подобные конфликты вне наших компетенций. Мы приветствуем попытки политического урегулирования конфликтов — будь то в рамках Африканского союза или, например, переговоров в Хартуме (в августе в столице Судана при участии российских посредников прошли переговоры между лидерами вооруженных формирований по урегулированию конфликта в ЦАР.— “Ъ”). Но мы не вовлечены в процесс урегулирования, все, что мы можем,— это оказать какую-то медицинскую помощь.

— Речь о первой помощи?

— Нет, мы оказываем как неотложную, так и стационарную и амбулаторную помощь.

Например, на большей части территории ЦАР власти вообще не могут не то что предоставить населению медицинские услуги, но и вообще контролировать эти районы.

Мы работаем в восьми районах, поддерживаем больницы, которые давно не может курировать местное Министерство здравоохранения, ведь его чиновники не покидают Банги. Мы предоставляем врачей, лекарства для того, чтобы больницы могли работать как лечебные учреждения широкого профиля или, например, специализированные с акцентом, скажем, на малярию или ВИЧ.

— Логистикой вы тоже занимаетесь?

— Фактически мы делаем все под ключ: у нас там есть два собственных самолета, и мы привозим из Банги лекарства, топливо, генераторы, специалистов. Большая часть дорог в ЦАР слишком опасны, чтобы по ним передвигаться. Для того чтобы перевезти еду, гуманитарную помощь, наших самолетов не хватило бы, но лекарств мы на них можем увезти много — до 2 тонн. Самое дорогое — это топливо.

— Ваших сотрудников сопровождает вооруженная охрана, военные?

— Нет. На первый взгляд, это звучит логично: мол, раз там так опасно, почему вы не наймете охрану? Но мы никогда не пойдем никуда, где бы у нас не было разрешения от группировок, контролирующих эти места. Даже если где-то требуется медицинская помощь, мы сначала заручимся гарантиями для наших сотрудников, на этом строится работа гуманитарной организации.

Если же тебя защищают люди с оружием, ты принимаешь одну из сторон конфликта, и на тебя нападут те, кто враждуют с теми, кто тебя защищает. А власти и повстанцы в таких местах могут сменять друг друга.

Единственный способ задержаться на месте надолго — договариваться. За два десятилетия исключением стало Сомали, где мы наняли охрану.

— Эти договоренности обеспечивают безопасность для ваших больниц?

— До тех пор, пока они не нарушаются. Иногда нападения на больницы происходят просто потому, что люди приходят за топливом и деньгами, это же очень бедные страны. Я переживал такие нападения и в Африке, и в других странах, и это один из рисков работы в зонах конфликта. Не так плохо, если все заканчивается материальными потерями, хуже, когда — и так было в ЦАР — члены группировки выводят из больницы пациентов, чтобы их расстрелять. А одно из наших требований, о которых мы договариваемся заранее,— не приносить войну в больницу. Если кто-то болен или ранен, им надо оказать помощь, кем бы они ни были. И это единственная гуманитарная помощь, которую ты оказываешь не только мирному населению, но и любым бойцам.

«Вся территория вне столицы контролируется вооруженными группировками»

— Вы давно попали в Центральную Африку?

— «Врачи без границ» работают в ЦАР с 1997 года, а я впервые оказался там в 2007 году. С тех пор я бываю там обычно один раз в год.

— Можно говорить об улучшении ситуации?

— Нет, она только ухудшилась. Еще до 2013 года это была одна из беднейших стран Африки, хотя тогда можно было еще говорить об очагах насилия. После попытки военного переворота в 2013 году случился настоящий кризис, была попытка захвата столицы, почти половина населения вынуждены были покинуть свои дома.

— С тех пор там идет гражданская война. Она везде?

— Фактически вся территория вне столицы контролируется одной из 14 вооруженных группировок.

— После того как в ЦАР убили российских журналистов, в прессе заговорили о направленных в ЦАР российских военных. По официальным данным, речь о 5 офицерах и 170 российских гражданских инструкторах. Но французских военных там должно быть больше — около 350, еще 12,5 тыс.— это миротворцы ООН. Вам доводилось встречать кого-то из русских, с тем чтобы договариваться о работе на местах?

— Французские военные с 2015 года сосредоточены в столице. Больше всего иностранных военных в ЦАР направлено по линии ООН, но и их просто так не встретить: надо отдавать себе отчет в том, что территория ЦАР огромная (623 тыс. кв. км.— “Ъ”). Я думаю, что мы всего один раз виделись с российскими военными советниками: они оборудовали один из медпунктов государственной армии, и мы его посетили. Ну и, конечно, когда мы обсуждаем гуманитарную ситуацию в стране с работающими в Банги иностранными дипломатами, мы поддерживаем контакты со всеми посольствами, в том числе с российским. Там не так много посольств, всего пара десятков: это небольшая по населению страна со слабой экономикой.

— Россия смогла добиться специального разрешения комитета Совбеза ООН по ЦАР на поставки оружия в условиях эмбарго. По данным “Ъ”, в течение января—февраля по август этого года в ЦАР поставили около 900 пистолетов, около 5 тыс. штурмовых и 140 снайперских винтовок, 840 автоматов Калашникова, 300 гранатометов. Российская поддержка как-то позволяет национальной армии ЦАР FACA возвращать территорию под свой контроль?

— Пока рано об этом говорить. Но сейчас впервые за много лет можно увидеть местных военных где-то вне Банги, это серьезная перемена, и это заметно, в отличие от российских инструкторов или представителей частных военных компаний, которых не видать.

Россия ведь вовлечена в урегулирование не только таким, практическим путем, она участвует в переговорном процессе. И мы пытаемся понять для себя, как те или иные страны вовлечены в процесс урегулирования и как они могут помочь сотрудникам гуманитарных организаций и дальше работать на местах.

— Для таких консультаций вы и приезжали недавно в Москву?

— Да, мы пытались понять степень российской вовлеченности в регионе, и я общался с представителями экспертного сообщества. Мы ведь не наивны, и понимаем, что часто за вовлеченностью стоят экономические интересы, и мы стараемся принимать это во внимание.

До сих пор Россия была не особо представлена в ЦАР, а в этом году складывается впечатление, что ситуация изменилась, и свидетельство тому — упомянутые переговоры в Хартуме. Но пока сложно судить, к чему это приведет. До сих пор ни одни мирные переговоры — ни в Найроби, ни в Браззавиле — не позволили даже обеспечить режим прекращения огня.