Как Владимир Путин открыл для себя памятник Солженицыну

11 декабря президент России Владимир Путин принял участие в открытии памятника Александру Солженицыну на улице Александра Солженицына в Москве. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников считает, что опасения вдовы писателя Натальи Солженицыной, связанные с этим памятником, лишены оснований.

Было снежно и мокро, улицу Александра Солженицына, бывшую Большую Коммунистическую, не перекрывали до последнего (то есть до Владимира Путина), правда, нельзя было пройти по одному из тротуаров, по той стороне, где стоял памятник: Александр Солженицын, с рукой, заложенной за спину, словно вырастал из тесного ему гранита, и слева на одной стороне небольшого постамента я видел Матрену с собакой, собственно говоря, во дворе, а на другой — Ивана Денисовича. Матрена и Иван Денисович словно поддерживали Солженицына, он вырастал из них тоже, как когда-то они выросли из него. Да, это был хороший памятник, и он имел право победить в любом конкурсе безо всяких скидок (в любом смысле).

Около памятника стояли Наталья Солженицына и скульптор Андрей Ковальчук. Интересно, в какой уже раз они обсуждали его, глядя и сейчас на него без конца?

— Крепко стоит. Не свернешь,— сказала мне Наталья Солженицына.

— Знаете,— ответил все же я,— про Свердлова с Дзержинским тоже так казалось, а потом за одну ночь и все произошло.

Она улыбнулась:

— А нас не свернешь. Но мазать, наверное, будут. Не могут не мазать…— пожала она плечами.

Чтобы так говорить, надо натерпеться, подумал я. Но она ведь и натерпелась.

— Ну и пусть мажут,— пожала плечами Наталья Солженицына.— Пусть тогда всю Россию и мажут. Для меня знаете что самое главное тут? Что Матрена и Денисыч с ним вместе здесь. Все остальное не так важно. И что-то может уйти из того, что с ним связано, конечно. А вот они точно останутся.

И с этим тоже не было никакого смысла спорить. Так и есть, останутся.

Мне-то ведь тоже так казалось.

— Главное — Россия-то сохранится? — спросила вдруг Наталья Солженицына и застала, конечно, врасплох.

— А разве она может куда-то деться? — переспросил я.— Будет обязательно.— Видите, она даже больше становится понемногу.

— Как очень большая территория — конечно,— кивнула Наталья Солженицына. — А как духовная Россия?

Чем больше становится территория, подумал я, тем меньше, конечно, плотность духовности, опять про себя подумал я. Тут по-другому вряд ли может получиться. Арифметика.

— Буквально вот эту рубаху Андрею отдала,— задумчиво продолжила Наталья Солженицына, поглядев на скульптора.— Чтобы ему понятней было.

Ну мог он после этого конкурс не выиграть? Значит, она ему доверяла.

— Я вообще-то несколько проектов сделал,— сказал мне Андрей Ковальчук.— Красное колесо хотел использовать… Ломающееся… Но этот вариант больше всего нравится. Видите, руки за спину заложил? С одной стороны, он привык так ходить и стоять даже: стоя ведь и писал, если вы знаете... А с другой — в лагере ведь так ходили…

Это и объяснять не надо было, но все же он считал своим долгом.

— И знаете,— добавил скульптор,— я ведь его сдвинул немного, он у меня не параллельно улице стоит, а чуть развернувшись…— Асимметрия… Работает на образ… Он ведь никогда не был параллельным чему-то, всегда пересекался… Ну и знаете, тут еще теплотрасса проходит…

— А что-то,— сказал я Андрею Ковальчуку,— вы много конкурсов выигрываете последнее время.

— Почему?! — горячо возразил Андрей Ковальчук.— У нас конкуренция! Слава Щербаков, Рукавишников и Франгулян… Мы вчетвером…

Конкурируем, понял я.

И в самом деле, Андрей Ковальчук был прав. Георгий Франгулян в последнее время вообще три памятника только в Москве установил: и Анатолию Тарасову, и Михаилу Булгакову, и Евгению Примакову. А Ковальчук, справедливости ради, только один.

Почти все тем временем были уже в сборе. И глава Агентства по печати Михаил Сеславинский, и его главный заместитель Владимир Григорьев, и спецпредставитель президента РФ по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой, и помощник президента Владимир Толстой, и спецпредставитель президента РФ по вопросам природоохранной деятельности, экологии и транспорта Сергей Иванов... И вот пришел мэр Москвы Сергей Собянин... И я все хотел спросить у мэра, да так и не успел, насчет пятиэтажки за спиной Александра Солженицына. Отчего-то эта потрепанная пятиэтажка очень уж была тут к месту, и двор ее тоже… Не меньше, чем Матренин двор… И это тоже была ведь та Россия, которой так дорожила и Наталья Солженицына, и сам Александр Солженицын. И казалось мне, что другого фона и представить себе невозможно. А с другой стороны, разве не подлежала эта пятиэтажка реновации? Наверняка ведь, и всем своим видом давала это понять. И я хотел спросить мэра, не стоит ли побороться за нее, чтобы так и оставить за спиной писателя?.. Но не смог спросить, и думаю, что хорошо: да ведь вдруг могли бы и оставить, и как тогда людям-то глядеть в глаза потом... Которые ведь не фон, а живут там, а вернее, ютятся десятилетиями… Да, хорошо, что не успел…

И дети писателя были здесь, Игнат и Ермолай… И внук, которого без конца фотографировали на фоне памятника деду, и он сопротивлялся только чуть-чуть… Но что-то понимал при этом: что, значит, надо…

Я обратил внимание, что незаметно приехал и Владимир Путин и стоит на тротуаре, ждет, пока можно будет подойти к памятнику. Он ведь не раз встречался с Александром Солженицыным и при жизни. Но сказал свою речь так, словно сейчас с памятником и разговаривал: слова и мысли были к месту (на котором стоял писатель), нужные и неживые.

— Я хочу сказать, что мир сейчас, в общем-то, сошел с ума, и в очень многих местах мира люди живут не так, как надо бы жить людям: убивают друг друга, держат друг друга в нищете, в голоде и в разных тяжелых обстоятельствах,— произнесла Наталья Солженицына.— И поэтому день Ивана Денисовича еще не кончился. И мы с вами все должны это помнить, смотреть вокруг себя открытыми глазами, и если видим, что Ивану Денисовичу можно руку протянуть и помочь, каждый из нас должен это делать.

Было вообще-то ясно, о чем она говорила и с кем.

Когда президент шел к машине, я обратил внимание, как тянулся к нему один человек, еще один скульптор. Зураб Церетели, который что-то перестал побеждать на таких конкурсах… Но нет, не увидел его Владимир Путин. И Зураб Церетели расстроился, а когда я подошел к нему, обрадованно достал из конверта большую цветную фотографию, на которой тоже был памятник Александру Солженицыну. Писатель был исполнен необыкновенно удлиненным, и особенно длинными были пальцы… Длиннющие такие пальцы, считай что щупальца, не побоюсь этого слова (хотя и страшновато…)… И шея была тоже длиннющая… Ох, все тут было длиннющее. И памятник ведь уже установили на родине писателя, в Кисловодске, и ничего с этим нельзя было поделать.

— Почему он у вас такой длинный? — не удержался я.

— А он мне ведь позировал,— рассказал Зураб Церетели,— и знаете, руками все время так делал (скульптор как-то замысловато покрутил пальцами.— А. К.)… Тогда и родилось!..

Родилось, чтобы жить. И мда, уже не умерло.

— А тендер большой был? — спросил я у Зураба Церетели, вспомнив рассказ Андрея Ковальчука про 71 проект, с которым он конкурировал.

— Нет,— твердо сказал Зураб Церетели.— Я без тендера.

И по-моему, он счел этот вопрос оскорбительным.

А теперь он остановил проходившего мимо Михаила Сеславинского и говорил ему сейчас, что и памятник в Кисловодске тоже надо бы открыть, а то как-то странно: поставили и стоит…

А я все хотел спросить Наталью Солженицыну, как же ей видеть такого забронзовевшего Александра Солженицына после того, как она столько лет уже не видела его живого…

Но нельзя же было.