Геннадий Иозефавичус о пражском Augustine

Если вы хотите найти «другую» Прагу, то попадать в нее нужно не через парадный вход, а с тыла: через клуатр монастыря августинцев, через ворота Черной башни и виноградники Святого Вацлава, через переулки, ведущие от Пражской улицы, через сад Валленштейна

В Праге я оказываюсь раз в десять лет. В 86-м — на университетской студенческой практике, в 96-м — с редакционным заданием журнала «Матадор», в новом тысячелетии, в середине нулевых — сопровождая родителей; последний раз, совсем недавно — пытаясь великий город для себя перепридумать, адаптировать его под свое сегодняшнее мироощущение. Три первых раза Прага поворачивалась ко мне своим туристическим фасадом — с пивными и кнедликами, толпами на Карловом мосту и далее везде, с песнями пьянчуг и речовками футбольных болельщиков; четвертая поездка помогла поменять фокус: я жил в монастыре, гулял по виноградникам, ловил вечерний бриз, катаясь на лодке по Влтаве, в одиночестве рассматривал Брейгеля. Туристов не было меньше, пиво не перестало пениться, только я с туристами и пивом начал жить какими-то параллельными жизнями, наши пути почти не пересекались.

Все началось со счастливой мысли. Мысль была нехитрая и зрела давно: я хотел остановиться в отеле Augustine. Который — часть августинского монастыря, обосновавшегося в Праге еще в XIII веке. За восемь столетий монастырь разросся, заняв вместе с церковью Святого Фомы солидный кусок Малой Страны. Кусок менял форму, то прирастая землей и стенами, то уменьшаясь в размерах (в XVII веке монахи продали часть территории вместе с домами генералиссимусу Валленштейну), был реквизирован коммунистами и возвращен антикоммунистами. И вот в какой-то момент монахи поняли, что всей этой недвижимости им много и что в новейшие времена камни должны служить богоугодному делу. Появился сэр Рокко Форте (который — питерская «Астория», лондонский Brown’s, римский Hotel de Russie и так далее) и сестра его Ольга Полицци (она делает интерьеры всех отелей брата), они-то и превратили семь зданий, три двора и несколько подвалов в гостиницу. Потом сэр Рокко свою пражскую миссию посчитал выполненной, поначалу сменилась управляющая компания (вместо Rocco Forte — Luxury Collection), а затем и владелец, однако августинский дух ничуть не выветрился, спокойствие и умиротворение под сводами Augustine по-прежнему витают. Глянешь из комнаты в окно — а там увитые плющом древние стены, старые солнечные часы, колокольня Святого Фомы, а над всем этим — Пражский град с громадой Святого Вита и прилепившимися друг к другу дворцами богемских правителей.

В общем, все это — никем и ничем не потревоженные виды, умиротворение, плющ, звон монастырских колоколов — я и хотел испытать на себе. А потому забронировал номер в Augustine (в качестве варианта рассматривался другой монастырь, доминиканский, превращенный в отель сети Mandarin Oriental, однако жребий доминиканцам шансов не оставил) и приготовился к смене пражской парадигмы.

Таксист, как в компьютерной игре, без ошибок прошел лабиринт малостранских переулков, выйдя на новый уровень, проехал под домом, повернул, пропустив трамвай, в ворота, и мы оказались во дворе, отделенном от города шестиметровыми стенами. Портье подхватил мою сумку, а дама-регистраторша, у которой все уже было готово к моему приезду, повела к лифту. Нажав кнопку «4», моя провожатая стала меня готовить (ну вы знаете: «не волнуйтесь» и «сейчас будет сюрприз», не очень люблю все это), однако же, как показали дальнейшие события, приготовиться стоило.

Открыв дверь, дама пропустила меня вперед, в темную (было два пополудни!) комнату, освещенную лишь настольной лампой. Очевидно, в комнате не было окон. Зато была винтовая лестница, занимавшая четверть пространства. По лестнице мы поднялись на этаж выше и попали в… ванную. С ванной посредине. Окон по-прежнему не было, однако лестница вела выше, куда-то туда, откуда исходило божественное свечение солнца. Бинго! На третьем этаже номера обнаружились не только окна, но и кровать. И да, окон оказалось много, по два в каждой из четырех стен, их количество компенсировало их же отсутствие на предыдущих уровнях.

Очевидно, номер был устроен в старой монастырской башне, иное применение которой найти было трудно, если вообще возможно. Хотя, как оказалось, в средние века у башни было предназначение: на ней, в лоджии, которая теперь была моей спальней, спасались от малостранского зловония. В этой части города помои сливались прямо на улицы, скапливались на них и воздух не озонировали. Вот монахи и приспособили башню для глотания свежего воздуха, она служила им кислородной камерой.

Познакомив меня с номером, дама-регистраторша распрощалась, предупредив на прощание о том, что окна в моей спальне гувернантки на ночь не зашторивают и что если мне ночной вид не понравится, то ставни и шторы будут немедленно закрыты.

Вид мне, конечно же, понравился! Когда я, наполненный мишленовскими впечатлениями (да, в Праге появилась пара ресторанов со звездами, и в одном из них, в Le Degustation, я не без удовольствия поужинал), преодолев три витка лестницы, поднялся в спальню, я обнаружил нечто выдающееся: лучший в городе вид на Пражский град! Собор Святого Вита, Президентский и старый Королевский дворцы, резиденция Лобковицев — все это было выставлено в окнах моей спальни, как в витрине музея. Как и остальная Прага. Вид-то с моей кровати был устроен на все стороны света и все 360 градусов. Пожалуй, лишь в еще одном отеле я испытывал такой же восторг, в нью-йоркском The Carlyle, где шторы на ночь тоже не задергивали и где вид на Центральный парк и на Даунтаун, в особенности из моей угловой комнаты, был столь же прекрасен.

Утром вид повторился, я подробнее, сквозь стекла стоящего в номере телескопа, рассмотрел Град и после завтрака (доставленного на третий этаж башни официантом-эквилибристом, не утерявшим по пути ни одного круассана) пошел исследовать резиденцию чешского президента (весь Град считается его официальным домом). Пройдя, не потревожив сна одетого в белое августинца, через клуатр монастыря, через прорезанное лучами солнца барочное пространство церкви Святого Фомы, я вышел на улицу, вдоль монастырских стен добрался до входа в резиденцию Валленштейна (а ныне — Сенат республики), нырнул в лабиринт сада, когда-то бывшего частью августинского монастыря, выскользнул через дальнюю калитку и, проведя в пути не более 10 минут, оказался у подножия Града. Собственно, в Град можно попасть лишь двумя путями: неочевидным, с тыла, через ворота Черной башни, и фасадным, через ворота Матиаша. Мой мне показался более удобным, во всяком случае мне не пришлось терять время в длинной очереди, которая всегда стоит с парадной стороны; я прошел меж лоз виноградника Святого Вацлава (в центре Праги делают вино!) прямо в ворота, за которыми сразу, по правой стороне, обнаружился вход во дворец Лобковицев, единственный частный дом в границах Града. Дворец потомки одного из самых знатных и видных богемских семейств смогли получить вскоре после «бархатной революции», когда в стране начался процесс реституции. От публики Лобковицы не закрылись, они оставили дворец музеем, в котором выставлены бесчисленные портреты пращуров, прекрасные сервизы, груды оружия, автографы Бетховена и Моцарта, спонсорами которых был один из Лобковицев (ему, собственно, Пятая симфония Бетховена и посвящена), и, главное, шедевры вроде эскиза к «Менинам» Веласкеса и «Сенокоса» Брейгеля, одной из пяти сохранившихся панелей его цикла «Времена года». И еще один шедевр: аудиогид по экспозиции дворца записан на идеальном английском самим Лобковицем, нынешним носителем богемского княжеского титула; время от времени речь молодого князя прерывается рассказами, надиктованными его матерью и его сестрами, и все эти анекдоты из прошлого и настоящего, захватывающие дух истории, поведанные потомками участников, все это превращает обычный музейный инструмент в конгениальное месту произведение искусства.

В предыдущие свои приезды в Прагу я не мог отделаться от мысли, что я все время нахожусь в метро в час пик: толпы везде и всегда, крики и шум днем и ночью, очереди. Сейчас же я был в каком-то совсем другом городе. Нет, толпы никуда не делись, очереди по-прежнему где-то выстраивались, футбольные болельщики, как и раньше, орали песни на террасах пивных. Просто я нашел для себя другую Прагу: в нее надо было попадать через клуатр монастыря августинцев, через ворота Черной башни и виноградники Святого Вацлава, через переулки, ведущие от Пражской улицы, через сад Валленштейна; в общем, не через парадное, а с тыла. В принципе, из-за монастырских стен можно было бы вообще не выходить: в трапезной, превращенной в бар, мне наливали шампанское и смешивали коктейли, во дворе, под солнечными часами, в тени и прохладе накрывали ланч. Утром и ночью я рассматривал город из своей спальни, днем шелестел страницами фолиантов монастырской библиотеки, вечером обсуждал с шефом гостиничного ресторана виды на урожай и чешскую кухню. А еще я заходил к Святому Фоме послушать орган или, спрятавшись в одной из часовен, понаблюдать за венчанием; августинцы вели службы на множестве языков — на английском, филиппинском, чешском, и на всех этих языках они, очевидно, говорили о любви. Грех было не полюбить такую Прагу.

www.marriott.com/hotels/travel/prglc-augustine-a-luxury-collection-hotel-prague/