Елена Стафьева об альпийских Межеве и Санкт-Морице

Два абсолютно непохожих друг на друга легендарных альпийских города, французский Межев и швейцарский Санкт-Мориц,— это два полюса здешней роскошной жизни, два исторически утвержденных способа проводить время, сидя на горе, и два совершенно разных стиля. И тут и там тон до сих пор задают старые деньги, а чем глобальней становится мир, чем больше появляется на трассах лыжников с других концов света, тем больше ценишь уникальность этого тона

Межев

Главный город Французских Альп — причем именно город, где есть еще что-то, кроме шале: средневековый собор, центральная площадь с историческими зданиями, с часовой башней, с раскрашенными деревянными повозками с лошадками, самый легендарный здешний отель Le Mont Blanc и не менее легендарные магазины. Главный среди них, конечно, AAllard, который делает свой люкс с 1930 года и продает на одном и том же месте — в доме, похожем на замок Рапунцель, на этой самой площади. Интернациональный люкс тут тоже есть, но семья Аллар, которым по-прежнему принадлежат и бренд, и магазин, это совершенно уникальное местное явление. Любой материал, будь то кожа, шелк или кашемир, всегда будет лучшего возможного качества, все очень консервативно (весь дизайн — свой собственный, никаких приглашенных звезд) и очень дорого. И когда смотришь на местных старушек в окрестных кафе, понимаешь, что они так и ходят к Аллару примерно с 1930 года.

В магазине AAllard, кстати, до сих пор лучший выбор fuseau — лыжных штанов со штрипками, которые в свое время радикально изменили лыжную форму. Изобретены они были здесь же Арманом Алларом в 1930 году в тандеме с Эмилем Алле, выдающимся горнолыжником, мировым чемпионом и легендарным человеком в истории Альп. В fuseau сегодня никто, конечно, не катается, но гулять в таких по Межеву — особая местная манера. Вообще лыжная мода по большей части родом из здешних мест — как-то раз я попала в местном музее (очень небессмысленном, кстати) на выставку, посвященную истории лыжной одежды, где было все, от высоких горных ботинок, которые приматывали к лыжам в позапрошлом веке, до лыжных коллекций Hermes. В общем, весь этот так модный недавно — да и все еще — стиль apres ski пошел отсюда.

И классические его образцы именно тут и надо наблюдать — на местных старушках, конечно, чтобы представлять себе, как это делали в те времена, когда носить шубы из натурального меха в западном мире было модно. Тут, впрочем, и сейчас царство норки и соболя, и это одно из немногих мест старой Европы, где укутанные в меха женщины (а временами и мужчины) выглядят совершенно органично и даже в некотором роде уместно. Ну а на склонах модные девушки сейчас либо в костюмах в винтажном стиле 1970-х, либо в обтягивающих хайтек-леггинсах, которые заправляются внутрь ботинок.

В Межеве вообще до сих пор не только гламурно, но и нарядно. Причем нарядно вообще — все вокруг сказочно красивое, башенки и шпили, мостики через горную речку и общая атмосфера перманентных каникул. Избегая всяких трюизмов про французскую joie de vivre, ограничусь одним маленьким соображением: не одни французы умеют наслаждаться жизнью, особенно в таких местах, но именно французы делают это так экстравертно и в то же самое время элегантно. Причем они делают это постоянно: стоят в очереди за багетом утром в булочной, обедают со своими собачками на террасах, пьют вино apres midi. Сочетание ненапряженного гламура и сдержанности — оно типично французское. Я всегда вспоминаю фильм Роже Вадима «Опасные связи» 1959 года, действие которого происходит тут, в Межеве, в тогдашнем настоящем времени, и буржуазные герои катаются на лыжах и санках, а потом плетут драматические интриги за аперитивом в отеле Le Mont Blanc. Кастинг там довольно баснословный: Вальмона играл Жерар Филипп, маркизу де Мертей — Жанна Моро, Дансени — Жан-Луи Трентиньян, а невинную жертву мадам Турвель — тогдашняя жена Вадима Аннетт Стройберг, на чьем прекрасном застывшем лице не отражалось ни одной эмоции. Не то чтобы тут все прямо так и осталось — но сквозь фигуры людей в современных лыжных ботинках и шлемах проступает та жизнь.

Здесь отличные галереи — рафинированные, nonchalant и очень радующие. Две мои любимые — Formes et Utopie и l’Atelier 55. Первая продает арт, посуду, дизайнерские объекты и даже мебель — Орели, владелица, называет ее «Ателье концепций и декорирования» и очень интересно выбирает дизайнеров и художников, характерно смешивая вещи концептуальные, забавные и эксцентричные. Художники и дизайнеры тут и местные, савойские, и разные французские, и иностранные. Отдельно отмечу — тут прекрасные светильники. Вторая, l’Atelier 55, тоже продает мебель и интерьерные штуки, но исключительно из 1950-х, откуда, собственно, и ее название. Мебель аккуратно реставрируется, если в этом есть надобность, но не превращается в новодел. Собственно, эта формула вполне описывает и весь Межев, целиком и полностью, с Монбланом, отелями, ресторанами и всеми его старушками.

Санкт-Мориц

Именно Санкт-Мориц был образцом для семейства Ротшильд, занявшегося Межевом между двумя мировыми войнами — они хотели сделать такой же высококлассный горнолыжный курорт, но во французском варианте. В результате получились противоположности: жовиальная буржуазность Межева и прохладная респектабельность Санкт-Морица. И внешне Санкт-Мориц абсолютно другой — город с гораздо большей инфраструктурой и размахом. Размах — вообще ключевое слово для этого места. Если смотреть со стороны озера, то над всей ярусной панорамой Санкт-Морица высится легендарный отель Badrutt’s Palace, и это действительно дворец в псевдоготическом стиле, с башней, шпилем, стрельчатыми окнами и собственной полномасштабной версией «Сикстинской Мадонны» в специальном зале (и тут ее считают авторской копией самого Рафаэля). Ну и винтажными роллс-ройсами, встречающими клиентов на местном вокзале, который охраняется ЮНЕСКО.

Утром около соседнего стола останавливается дама и начинает обсуждать, что вот, стоило им прилететь сюда, как у них в Колорадо наконец выпал снег,— и сверкание пяти каратов Harry Winston на ее пальце создает легкий фейерверк. Вечером в легендарном месте — пиццерии Chesa Veglia — дамы поедают местный хит, пиццу dama bianca, посыпанную белым трюфелем, на каблуках, в платьях и опять же в бриллиантах, сидя за деревянными столами с клетчатыми скатертями, как и положено в пиццерии,— nonchalant это не здешнее слово. Но это вовсе не значит, что тут есть какая-то напряженность: весь этот dress up выглядит неотъемлемой частью общей концепции здешних серьезных денег, старых и не очень. И общей атмосферы, разряженной, прохладной и экстремально спокойной: это место, где ничто никогда и никого не может фраппировать, шокировать и эпатировать. Но это вовсе не значит, что тут скучно.

Конечно, сегодня никто не веселится так, как 50 лет назад, когда апартаменты в башне Badrutt’s Palace на весь сезон снимал Гунтер Закс, плейбой, джетсеттер, энтузиаст бобслея и мультимиллионер, женатый в то время на Брижит Бардо, и когда вся светско-киношная тусовка приезжала сюда вслед за ними. От того мира и того стиля жизни не осталось ничего, кроме Брижит Бардо и местного «Беллини» — лучшего на свете, чего совершенно не ожидаешь на такой высоте, где, конечно, не растут никакие персики. Впрочем, Анджело, здешний метрдотель, который недавно ушел на покой, но все еще появляется в отеле по специальным случаям, всех помнит и все может рассказать. И, кстати, сын Гунтера Закса по-прежнему приезжает. Это ощущение непрерывности исторического времени при всей колоссальности и стремительности перемен отличает настоящие исторические отели от их эрзацев. Марта Видемер, жена нынешнего владельца отеля, получившего его непосредственно от семьи Бодруц, говорит: «Мы очень внимательно следим за тем, что называется атмосфера: ее легко убить — и потом уже никак не реанимируешь, мы видели примеры». Тут атмосфера такой плотности, что каждый предмет и каждый человек, от американок в бриллиантах до деревянных решеток с львиными головами на батареях, выглядит частью одного сложносочиненного целого.

То, зачем клиенты Badrutt’s Palace сегодня приезжают сюда, это уже не угарное веселье, а исключительный швейцарский воздух, безупречный снег — внизу и на трассах, долгие прогулки вокруг озера и прочие радости healthy life. Их тут обеспечивают первоклассно. Здешние гастрономические рестораны — это IGNIV, «коммунальный стол» трехзвездного швейцарского шефа Андреаса Каминады с его очень современной идеей разделить на всех и попробовать всего понемногу, и японская еда знаменитого Нобу Мацухисы в La Coupole / Matsuhisa — и то и другое впечатляет не только балансом вкусов, но и невообразимой для такой высоты свежестью. Здешнее спа исключительное — закрытый бассейн размером почти с озеро переходит в открытый, и можно выплывать на улицу и болтаться в теплой воде под планирующими снежинками в окружении елок. Все полностью проветривается четыре раз в день, чтобы поддерживать высокий уровень кислорода, в публичной зоне сплошные окна от пола до потолка, чтобы максимально использовать естественный свет, а для всяческих процедур используют суперкосметику Biologique Recherche. Спа занимается непосредственно Марта Видемер.

Если спуститься утром вниз к озеру и пойти вдоль него, то в итоге получается абсолютно медитативная прогулка: идеальная белизна его поверхности (тут, кстати, зимой устраивают скачки), идеально расчищенные тропинки, идеальная маленькая церковь из местного серого камня с итальянской колокольней, идеально сдержанные здешние старушки, которые даже в норковых шубах выглядят образцом протестантской скромности, их идеально воспитанные собачки — все это вводит почти в транс. А если прислушаться к языку, на котором тут разговаривают, эффект остранения только усилится — это швейцарский ретороманский, похожий больше на молдавский или румынский, чем на итальянский. Потом можно подняться вверх от озера, пройти мимо основательных швейцарских вилл, никак не похожих на французские теремки, дойти до выезда из города в сторону Энгадина и зайти в музей местной знаменитости — художника Джованни Сегантини, рисовавшего вполне декоративные символистские пейзажи местных гор, и это такой же специалитет, как dama bianca. Ну а чтобы увидеть еще одну сугубо местную вещь, нужно подняться в горы, потому что змея Малойи — извивающаяся между гор по долинам плотная облачная гряда — видна только сверху. Малойя — это деревня в соседней долине, там как раз и похоронен Сегантини. Змею Малойи наблюдает с высоты героиня фильма Оливье Ассаяса «Зильс-Мария», которую играет Жюльетт Бинош, и змея эта становится метафорой ее собственных драматических изменений. Такое вот место.