Как рынок топлива пережил смену политического цикла

Уходящий год мог оказаться ничем не примечательным для рынка топлива, если бы в целом стандартный рост цен на нем не совпал со сменой президента и правительства. На фоне поворота политического колеса власти были вынуждены ввязаться в неравную борьбу — как с ценами, так и со своими же решениями. По счастливому стечению обстоятельств и благодаря падению цен на нефть у правительства есть шанс объявить себя победителем до того, как рынок будет окончательно дестабилизирован. Но поскольку перспективы разрешения в головах чиновников дилеммы между социальным спокойствием и рыночными принципами не видно, следующий кризис, пусть и, скажем, в 2025 году, неизбежен.

«Последней каплей стало, судя по всему, требование премьера Владимира Путина снизить цены на бензин. После этого заявления повышать цены на топливо компаниям было уже опасно. Цены на автобензин искусственно зажаты и удерживались, работа рынка заменена совещаниями с руководством нефтекомпаний у вице-премьера…» Так мои коллеги весной 2011 года описывали попытки властей побороть тот бензиновый кризис — самый серьезный с точки зрения роста цен с 2005 года, а если сделать поправку на инфляцию, то даже с 2004 года.

Прошло еще семь лет. Владимир Путин сменил премьерское кресло на президентское, Игорь Сечин — кабинет вице-премьера на офис в «Роснефти», а мой коллега Александр Гудков, чью заметку я цитировал выше,— свой продавленный стул в “Ъ” на куда более приличный в офисе Санкт-Петербургской биржи нефтепродуктов. А я, сидя на том продавленном стуле и отчаявшись отыскать иной прием, пишу новогоднюю колонку в стиле «найди 10 отличий».

В самом деле, ну что мы заладили: «Кризис, кризис!» Да было такое уже 20 раз. Вот в 2017 году цены на топливо выросли на 7%, и кризиса не было, и никто не умер, а если и умер, то никто не заметил. А в этом году 9% — два процентных пункта разницы, а уже, кажется, конец всему, и крик до небес, и на заправках шланги заворачиваются, и чиновники в Белом доме не спят ночами, чтобы придумать конструкцию, которая разрушит все, что те же самые люди придумали позавчера. Едва ли грань между кризисом и его отсутствием проходит между 9% и 7% — наверное, для кризиса нужны более зримые проявления, вроде массового закрытия заправок, митингов населения, даже волнений, как во Франции. Разве было что-то подобное в 2018 году? Не было.

Напряженность чувствовалась, но ее источник, на мой взгляд, скрывался вовсе не на топливном рынке. То, что подобные кризисы в России случаются каждые семь лет, едва ли совпадение, а скорее более чем логичная привязка к смене политического цикла — от президентских выборов 2004 года до выборов в Госдуму в 2011 году, предшествовавших очень важным выборам 2012 года. В этом году в смену цикла попала и долго откладывавшаяся пенсионная реформа. Власти решили, что рост цен на топливо — это уже перебор, и надо что-то делать. А когда государство начинает вмешиваться в работу рынка, тут обычно и случаются кризисы.

Именно так было в 2011 году, когда в начале года розничные цены искусственно сдерживались перед выборами, при этом одновременно повысили акцизы (дежавю, не так ли?) и ввели запрет на продажу топлива «Евро-2». И все еще могло обойтись, если бы тогда цены на нефть не выросли с $90 за баррель до $120 за три месяца. Дело в итоге закончилось введением заградительной экспортной пошлины на бензин.

Сейчас правительство справилось с похожим кризисом, также вызванным ростом цен на нефть на фоне повышения акцизов и сдерживания цен на заправках, с куда большим искусством. Заградительные пошлины, которые Белый дом держал за пазухой как последний аргумент, так и не достали. Биржа нефтепродуктов, созданная вице-премьером Игорем Сечиным в нынешнем качестве именно после кризиса 2011 года, выжила даже после атаки в этом году господина Сечина уже как главы «Роснефти». Физического дефицита нефтепродуктов, не считая локальных проблем с зимним дизтопливом, не было вообще. Притом что во второй половине года, после соглашений с нефтяниками о заморозке цен на заправках, те почти не росли.

Эта благостная картина на самом деле пугает, поскольку позволяет думать, что правительство может серьезно вмешаться в работу рынка и выйти сухим из воды. Между тем всем просто очень повезло, что цены на нефть в начале ноября начали падать, и разница в стоимости топлива между внешним и внутренним рынком, существовавшая большую часть года, исчезла. Иначе стратегия сдерживания цен привела бы к локальным дефицитам топлива, сокращению нефтепереработки и паническим настроениям на рынке. Белый дом ввел бы пошлины, а возможно, и еще более разрушительные для отрасли инструменты регулирования.

Корень проблем едва ли исчезнет, пока руководство страны будет считать, выражаясь словами вице-премьера Дмитрия Козака, что стоимость топлива «в России, нефтяной стране, должны расти в пределах инфляции», одновременно выступая за рыночное ценообразование и против госрегулирования цен. Остается надеяться, что цены на нефть останутся достаточно низкими, чтобы реализовать эти не вполне сочетаемые подходы, но не настолько низкими, чтобы вызвать у Минфина искушение вновь повысить акцизы. Хочется пожелать, чтобы заключенные до конца марта соглашения с нефтяниками не продлевались, мы вновь увидели стабильный, неприятный рост цен на заправках, который, как обычно, окажется по карману. Отягчающих обстоятельств не возникнет, топливный кризис будет признан завершившимся, а следующий наступит, по традиции, в каком-нибудь 2025 году.

Юрий Барсуков