Как общественники оказываются сильнее чиновников

В декабре 2018 года на панихиду по председателю Московской Хельсинкской группы Людмиле Алексеевой собрались почти все лидеры правозащитного движения. В зале Домжура было особенно заметно, что люди, у которых еще в 2000-е годы никто не мог бы оспорить звание ударного отряда российского гражданского общества, постарели и оказались один на один с собственным сообществом: почти все выступавшие так или иначе говорили о непонимании со стороны большинства. Но журналисты “Ъ” Валерия Мишина и Иван Сухов обнаружили, что трансляция ценностей удивительным образом произошла — просто гражданское общество давно не сводится к правозащитникам, способно удивляться самому себе, своему многообразию и даже успехам.

К уже традиционным митингам сторонников Алексея Навального в уходящем году прибавились митинги против свалок, против повышения пенсионного возраста и в поддержку фигурантов ряда уголовных дел, которые выглядят сфабрикованными. При этом митинги стали рутиной: разгоны несанкционированных шествий не прекратились, и школьников вовсю предостерегали от прогулок не там и не с теми, но в целом внимание переключилось. В 2017 году митинги, на которых вдруг оказалось полно молодежи, были трендом и поводом написать заявку на государственный грант для исследования умонастроений. В 2018-м митинги при всем их разнообразии выглядели довольно слабым отражением того, что творилось в соцсетях. Сети бурлили, выбрасывая тысячи открытых писем, петиций и обращений. Итоговым текстом в интернете сопровождался каждый митинг, но выход в офлайн перестал быть обязательным.

Организаторы акции за повышение пособий родителям и другим гражданам, ухаживающим за инвалидами, сначала ограничились только флешмобом в интернете. Этим людям просто некогда тратить время. Но свое мнение они выразили ясно и заметно: можно посчитать число обращений в Госдуму и правительство. Петицию на сайте Change.org за то, чтобы приравнять это пособие к МРОТ, подписали почти 770 тыс. человек. Петицию с требованием не повышать пенсионный возраст подписали почти 3 млн пользователей — это российский рекорд. Если бы все эти люди вышли на улицы, это сравнилось бы с митингами конца 1980-х.

Эффективность петиций часто равна эффективности митингов — ни того ни другого не слышат. Но, похоже, петиции срабатывают чаще, чем митинги. Например, удалось разрешить ситуацию матери ребенка с ДЦП Екатерины Конновой, в отношении которой возбудили уголовное дело о сбыте психотропных веществ. После появления петиции его прекратили в течение двух суток. Девушек, являющихся фигурантами по делу «Нового величия», отпустили под домашний арест, «к мамам», как писали в петициях. Правда, к организаторам митингов в их поддержку стали приходить с постановлениями о возбуждении административных дел.

Наверное, можно увидеть в этом успех власти, которой удалось сместить протест с улицы в интернет, где даже 3 млн человек — это просто цифра в углу монитора. Но это, казалось бы, безопасное бурление претензий к государству оказывается внезапно рациональным способом выделить болевую точку. Если посмотреть на самые массовые петиции, все они — о конкретных проблемах, хотя и совершенно разных. Кампанию с требованием наказать виновных в пожаре в Кемерово и проверить на безопасность все торговые центры страны поддержали 1,2 млн человек. Петиция с требованием остановить отстрел безнадзорных животных перед чемпионатом мира 2018 года собрала более 2,3 млн подписей и считается успешной: в ряде городов уничтожение животных остановили. Эпизодические успехи формировали ощущение могущества: вот петиция помогла добиться отмены разрешения на промышленный отстрел нерпы, а вот после обращений пациентских организаций в список жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов внесли несколько лекарств, до этого недоступных тем, кто в них нуждался.

Юридически петиция на Change.org не может ни к чему никого обязать. Но, как ни странно, накопился портфель ситуаций, в которых гражданские активисты, добившись успеха, оглядываются в поисках того, что же сработало, и не видят ничего, кроме общественного мнения, выраженного онлайн.

Хотя адресатом массовой петиции или одиночного крика о помощи чаще всего являются чиновники, проблему в итоге решают совсем не они, а НКО и благотворительные фонды. На фоне структурных проблем в экономике фонды расширяют свою работу с детьми из детских домов, инвалидами, пожилыми людьми, сложными пациентами и группами риска по ВИЧ и гепатиту. Государственная поддержка там тоже есть — фонды соревнуются за президентские гранты, но наиболее стабильными финансовыми источниками являются крупные корпорации и просто частные лица. При этом последние несколько лет растут именно перечисления от частных лиц.

В начале 2010-х в России прошла целая кампания, прославлявшая отказ от большой политики в пользу муниципальных выборов и других форм работы над собственным палисадником, увенчавшаяся, правда, столкновениями между митингующими и полицией на Болотной площади в Москве. Тогда любителям «малых дел» предлагалось выступать преимущественно в роли доброжелательных помощников компетентных государственных или муниципальных структур, которые справились бы и сами, то теперь ВИЧ-сервисная НКО или агрегатор петиций в интернете зачастую единственные, к кому можно обратиться за помощью и ее получить. Как это ни парадоксально, даже такая традиционно полицейская функция, как битье участников несанкционированного митинга, как минимум в одном из эпизодов уходящего года передавалась на аутсорс — не вполне внятным казакам. Казаки же представляли свой фланг гражданского общества в некоторых сценах отмены рэп-выступлений на Кубани.

На аутсорс постепенно уходит и весь социальный блок, допуская НКО и благотворительные фонды к разработке федеральных стратегий и концепций.

Например, при правительстве РФ работает попечительский совет, где именно руководители некоммерческих организаций двигают назревшие реформы — реорганизацию детских домов, психоневрологических интернатов, доступность обезболивающих. Порой только НКО и знают наиболее точную статистику, например число нуждающихся в обезболивании. Но над НКО висит законодательство об «иностранных агентах»: те, кому инкриминируют иностранное финансирование и политическую деятельность, продолжают получать штрафы, размер которых несовместим с дальнейшей работой.

Судьба безнадзорных собак в городах, принимавших чемпионат, оказалась для граждан не менее важна, чем пенсионная реформа или доступность лекарств. А в Москве под конец года возникла идея собрать подписи соседей по подъезду многоквартирного дома за то, чтобы запретить сдачу в аренду квартиры родителям онкобольных детей, которых они привезли лечиться в федеральные учреждения. Инициаторы в простой письменной форме, без всякого интернета утверждали, что рак заразен и передается воздушно-капельным путем. Подписали 40 человек. Но почти все они отозвали подписи, как только история получила огласку, под давлением общественного мнения. Над тревогой за бродячих собак можно иронизировать, мол, не до собак, когда кругом несправедливость и даже пытки. Но любого, кто выбирает, с чего ему начать, всегда ждут упреки.