Уникальные события и люди в юбилейной рубрике журнала

1899 год отмечен в истории разными событиями: началась англо-бурская война, основан футбольный клуб «Милан», запатентован аспирин… Но главное — вышел первый номер «Огонька»! Это случилось в декабре, но свой 120-летний юбилей мы собираемся отмечать весь год в специальной юбилейной рубрике, которую представляем сегодня

Судьба

Девочка с картинки

«Огонек» начинает рубрику, рассказывающую о том, как журнал изменил жизнь людей. Первый рассказ о том, как девочка с огоньковской репродукции стала сначала любовью, а потом и женой художника из Казахстана

Высокие двери балкона распахнуты. В комнату рвется утро. Солнце теплыми пятнами лежит на полу, в центре девочка-подросток балетным взмахом тянет руки к простреленным сиянием листьям, которые укрывают оконные арки. Татьяна Яблонская написала картину «Утро» в 1954 году, она была напечатана в «Огоньке». Ее человечность, теплота, свежесть стали символами оттепели. Летящее движение рук девочки и нежность утра создавали у современников ощущение надежды и начала нового времени. Репродукция «Утра» из «Огонька» висела в квартирах у тысяч советских граждан. Была она дома и у одного казахского мальчика из Алматы. Застывшую в утреннем солнце девочку он видел каждый день.

Натурщицами для картин Яблонской часто становились ее три дочери. У распахнутого балкона она изобразила свою старшую дочь Елену. Тогда ей было 13 лет. Семья только переехала в новую квартиру в Киеве. Им дали две большие комнаты в коммуналке. «Меня недавно приняли в пионеры, я просто летала,— вспоминает Елена.— Сама вскакивала поутру с первыми лучами солнца и жмурилась, ощущая, как нагрело весеннее солнце пол. Я любила заниматься гимнастикой. И вот эта поза, в которой я на картине, она не столько гимнастическая сколько балетная. Когда собираешься делать "ласточку". Такой отмах ножки назад. Мама увидела это мое утреннее настроение и придумала свою работу». Затянутые листьями верхушки окон на картине — результат еще одного увлечения юной Лены. Она очень любила растения. На балконе у нее всегда стояла рассада с цветами. Тогда она мечтала заниматься ботаникой и выйти замуж за лесника. Но мама после 7-го класса «практически силой» отправила девочку в художественное училище. У Лены обнаружился талант, и училась она в итоге с удовольствием. Тем не менее девушка изо всех сил старалась скрыть, что она дочь известной художницы.

«Жили мы небогато,— рассказывает Елена.— Хоть мамины картины и печатали в учебниках вместе с шедеврами Шишкина и Репина, денег это не приносило. Мои одноклассники даже не подозревали, что я дочь той самой Яблонской, потому что я носила фамилию отца — Отрощенко».

Потом Елена поступила в Москве в Строгановскую академию на факультет декоративного оформления тканей. На первом курсе за Еленой ухаживали три студента из Казахстана. «Метад, или просто Митька, был красавцем. Провожал, пел песни. Но оказался ловеласом. Арстан скромно подсаживался в библиотеке, рассказывал о родине. И тоже пел. Только басом». А с Арсеном Бейсембиновым Лена сидела за одной партой. Однажды он набросал на листочке профиль девушки и сказал «Я тебя люблю». «Ну и что?» — отреагировала Лена. «В отличие от мамы я не была красавицей,— смеется она.— Пара у нас с Арсеном была удивительная: он большой черноволосый казах с экзотической внешностью, а я маленькая серая мышка. Что он во мне нашел, не знаю». Все три юноши пригласили Лену в гости к себе в Алматы, но поехала она к Арсену. Казахстан девушку поразил. В горах она впервые увидела, каким бесконечным может быть пространство. «Это был рай, сказка»,— говорит она. В доме матери Арсена, поднявшись по «скрипучим, деревянным ступенькам», девушка увидела на стене репродукцию «Утра» из «Огонька». «Эта девочка — я»,— призналась она.

На втором курсе Арсен и Елена поженились, и через год родился сын. «Именно этот человек был моим,— говорит художница.— С детства он читал книги, бродил по брошенным домам, оставленным уехавшими после войны. Он таскал эти книги домой, зачитывался, очень любил русскую литературу. Он был просто уникальным человеком. Художник из него получился прекраснейший». После выпуска молодая семья уехала в Казахстан. Там они работали иллюстраторами, мультипликаторами, художниками-постановщиками в кино. Елена оформила 32 детские книги, создала рисунки для десятка мультфильмов. Девочка из «Утра» и казахский мальчик, выросший рядом с ее солнечным сиянием, прожили в покое и радости 40 лет. Арсена не стало в 2000 году. Последние 8 месяцев перед смертью он не вставал с кровати. Елена ухаживала за ним и читала ему. Однажды спросила: «А что же дальше?» — «Ницше».— «Хорошо, Арсенушка, завтра начнем». Но завтра Арсена не стало.

Сын Елены сейчас известный художник в США. А сама художница живет в маленьком доме в пригороде Алматы. Завела фазанов, разводит пионы. Наконец она отдалась своему детскому увлечению — ботанике. На ее картинах сейчас преимущественно цветы. Тем, кто приходит на ее выставки, она дарит браслеты из бисера, которые сами сплела. «Мы с мужем долго работали для кино и мультипликации. Конечно, истории любви там очень важны. Но кино — это романтика большого движения, и она мне почему-то далека. Я просто встретила человека и никогда об этом не жалела».

Наталия Нехлебова

Новация

Кратко, точно!

Мало кто знает: слово «викторина» пришло в русский язык из «Огонька». Журнал не только открыл для читателей неведомую прежде в Отечестве игру, но и придумал ей название. А случилось это 91 год назад…

В первом номере журнала за 1928-й сообщалось: «"Огонек" вводит у нас викторину — новую игру, недавно появившуюся в Америке, коренным образом реорганизовав и приспособив ее к нашему быту. Редакция подчеркивала, что само название — ее изобретение (от латинского слова «виктория», означающего «победа»); идея в том, что «игра поможет читателям одержать победу в борьбе за расширение кругозора». Викторина выходила в течение года, в каждом номере — серия из 50 вопросов, правильные ответы публиковались в следующем по очередности выпуске. Новинка вызвала небывалый читательский ажиотаж: редакцию накрыла волна звонков и писем.

Как была устроена первая отечественная викторина? Играть можно было в одиночку (и проверять себя самостоятельно), вдвоем (один спрашивает, другой отвечает) и неограниченным составом (ведущий зачитывает вопросы, остальные записывают свои ответы на листочках). На обдумывание давалось в зависимости от трудности вопроса от 30 секунд до минуты. За точный ответ полагалось два очка, за приблизительный — одно. «Теоретически серия может дать счастливому игроку максимум 100 очков,— объяснял правила "Огонек".— Но будьте горды, если соберете 50, с 40 очками — вы с честью вышли из положения». Для воодушевления игроков журнал добавлял: «При игре приблизительно такого же рода на Западе писатель Уэллс получил 63 очка, ученый Эйнштейн — 62, изобретатель Эдисон — 55».

«Образование и начитанность, конечно, усиливают игрока, но не до конца,— разъяснял "Огонек".— Человек, сразу отвечающий на любой вопрос по хронологии событий, может не знать, допустим, из чего делается бетон, зато квалифицированный инженер окажется не в курсе, кто такой Робеспьер... Викторина не предлагает трудных вопросов, с которыми надо было бы лазить в словари или справочники. Она построена на уровне средних знаний передового рабочего или служащего. И все-таки в процессе игры обнаруживается, что игроки "запамятовали", например, что носят на голове турки или до скольких лет доживают лошади».

Предлагаем читателям в 2019-м испытать себя и ответить на 20 вопросов из той самой первой викторины, 1928 года, которую журнал предварял призывом: «Не острите! Отвечайте просто, кратко, точно!». Итак:

1. Какие два вида яблок не употребляются в пищу?

2. Где впервые в русской литературе Петербург назван Петроградом?

3. Почему говорят «ревет белугой»?

4. Какая разница между аэропланом и аэростатом?

5. Откуда взялся обычай при встрече снимать головные уборы?

6. Что такое «вес мухи»?

7. Какие государства называют лимитрофами?

8. Имя какой балерины случайно вошло в историю коммунистической партии?

9. Почему стакан чая остывает быстрее, если в него положить сахар?

10. Архитекторы какой национальности преимущественно строили Московский Кремль?

11. Что такое «хаки»?

12. В каких случаях люди, совместно принимая яд, говорят друг другу «будьте здоровы»?

13. Откуда произошло слово «шаромыжник»?

14. Дает ли шуба тепло?

15. Кого называли первым химиком среди музыкантов и первым музыкантом среди химиков?

16. Про какое место на земном шаре у нас говорили: «Кругом вода, а посредине беда»?

17. Какой народ начал раньше всех носить штаны?

18. Назовите одноименное произведение пяти русских и иностранных авторов.

19. Откуда и когда пошло название денежной монеты «копейка»?

20. Какой великий русский ученый, будучи членом почти всех иностранных Академий наук, не был членом русской Академии наук?

Ответы будут опубликованы в следующем выпуске рубрики «"Огонек" — 120».

Мария Портнягина

Авторы

О. Мандельштам

Так подписывался в «Огоньке» Осип Мандельштам, ставший в 1923 году его постоянным автором. В разное время на страницах журнала появлялись многие выдающиеся люди, зачастую ни в каких других изданиях не публиковавшиеся. Им посвящена эта новая юбилейная рубрика

Началось все, конечно, со стихов. В мае 1923 года в 7-м номере в «Огоньке» впервые увидела свет «Венеция» Мандельштама, спрятанная где-то в середине журнала. А номер 14-й уже открывался его стихотворением «Париж».

Однако в июле на страницах «Огонька» появляется и художественный очерк писателя: в его творчестве как раз наметился поворот к прозе. Сначала «Холодное лето». «Хорошо в грозу, в трамвае А, промчаться зеленым поясом Москвы, догоняя грозовую тучу,— писал Мандельштам в "Огоньке".— Город раздается у Спасителя ступенчатыми меловыми террасами, меловые горы врываются в город вместе с речными пространствами. Здесь сердце города раздувает мехи. И дальше Москва пишет мелом. Всё чаще и чаще выпадает белая кость домов. На свинцовых досках грозы сначала белые скворешники Кремля и, наконец, безумный каменный пасьянс Воспитательного Дома, это опьяненье штукатуркой и окнами; правильное, как пчелиные соты, накопление размеров, лишенных величья».

Через две недели выходит очерк о знаменитой Сухаревской толкучке. «Тут же уголок, напоминающий пожарище — мебель, как бы выброшена из горящего жилья на мостовую: дубовые, с шахматным отливом столы, ореховые буфеты, похожие на женщин в чепцах и наколках, ядовитая зелень турецких диванов, отоманки, рассчитанные на верблюда, мещанские стулья с прямыми чахоточными спинками.

Удивленный человек метнулся обратно — чуть не наступил на белую пену кружевных оборок, взбитых как сливки, и, сам не зная как, очутился среди гармонистов, словно подыгрывающих к чьей-то свадьбе, разворачивая лады вежливым извиняющимся движением — так, что в воздухе висит гармонный плач.

Есть что-то дикое в зрелище базара: эти десятки тысяч людей, прижимающих к груди свое добро, как спасенного из огня ребенка. Базар всегда пахнет пожаром, несчастьем, великим бедствием. Недаром базары загоняют и отгораживают, как чумное место».

1923-й — голодный год, журнальные публикации становятся для писателя важным источником пропитания. И вот уже два номера спустя Мандельштам дает в «Огонек» свои воспоминания о посещении в 1920 году меньшивистской Грузии — он приплыл туда из врангелевского Крыма. «На сходнях встречает студент, облеченный полномочиями. Вспомнились распорядители кавказских балов в Дворянском Собрании.— Ваш паспорт — и ваш — и ваш! — получите через три дня. Пустая формальность.— Почему не у всех? — Формальность. Дагестанцы в бурках глядят искоса.

В городе предупреждают: не ходите в советскую миссию — выследят и схватят. Не ходим. Поедем в Тифлис, все-таки столица. Город живет блаженной памятью об англичанах. Семилетние дети знают курс лиры. Все профессии и занятия давно стали побочными. Единственным достоянием человека считается торговля, точнее, извлечение ценностей из горячего, калифорнийского, малярийного воздуха. Меньшевицкий Батум был плохой грузинский город».

К осени поэт берется за совсем уже откровенную журналистскую работу. В октябре он пишет очерк о Первой международной крестьянской конференции. «Почтительным вниманием, как ласковая бабушка, окружена гостья конференции Клара Цеткин. Этим людям есть что друг другу сказать. Вот китаец положил руку на плечо молодого мексиканца. Оба удивленные и обрадованные».

Следом Мандельштам публикует в «Огоньке» длинный, в двух номерах с продолжением, очерк «Армия поэтов» о бездарных стихотворцах. «Основное качество этих людей, бесполезных и упорных в своем подвиге, это отвращение ко всякой профессии, почти всегда отсутствие серьезного профессионального образования, отсутствие вкуса ко всякому определенному ремеслу».

Но венцом огоньковской карьеры литератора стала, конечно, беседа с человеком, который тогда был малоизвестен и звался Нюэн-Ай-Как, а теперь все знают его как Хо-ши-мин.

«Нюэн-Ай-Как — единственный аннамит в Москве, представитель древней малайской расы. Он почти мальчик, худой и гибкий, в вязаной шерстяной телогрейке. Говорит по-французски, на языке угнетателей, но французские слова звучат тускло и матово, как приглушенный колокол родной речи.

Нюэн-Ай-Как с отвращением произносит слово "цивилизация"; он объехал почти весь колониальный мир, был в северной и центральной Африке и достаточно насмотрелся. В разговоре он часто произносит "братья". Братья — это негры, индусы, сирийцы, китайцы».

Все сотрудничество Мандельштама с «Огоньком» уложилось в один год, но за это время он показал, что может быть не только писателем, но и хорошим журналистом.

Никита Аронов