Контекст

Борьба с научными взглядами, которые не укладывались в господствующие идеи, идет не одно столетие. «Огонек» вспомнил, какие отрасли науки и какие ученые пострадали в этой борьбе.

Медицина

Запрет на изучение тела человека (ибо он создан по образу и подобию Божьему) формализовал в конце XIII века папа Бонифаций VIII, запретивший анатомирование трупов и химические опыты буллой. Это закрепило победу над светскими властями: ранее император Священной Римской империи Фридрих II требовал ради борьбы с эпидемиями разрешить вскрытие трупов на базе первой в Европе медицинской школы в Салерно (там лечили раненых крестоносцев). Папы утвердили свой взгляд на мир, а император был трижды предан анафеме.

Правда, в борьбе с медициной отличились не только католики. В 1553-м по приказу вождя протестантов Жана Кальвина в Женеве был сожжен испанский врач Мигель Сервет за исследования малого круга кровообращения. Досталось и основоположнику научной анатомии Андреасу Везалию, придворному медику Габсбургов, который, чтобы изучать трупы, прятал их у себя в постели. Везалий исправил массу ложных представлений: доказал, что у мужчины и женщины одинаковое число ребер (считалось, что у потомков Адама на ребро меньше по причине создания Евы), что у человека нет несгораемой косточки, которая может дать толчок к воскрешению из мертвых и т.д. Инквизиция добралась до Везалия после смерти короля Карла V: его приговорили к покаянию и обязали босиком дойти из Испании до Иерусалима. Врач не вернулся — умер в пути.

Астрономия

Первым за утверждение, что земля круглая, в 1327-м на костер взошел итальянец Чекко д'Асколи, после чего долгое время католическая церковь астрономов не трогала. Даже в 1543-м, когда Николай Коперник опубликовал работу «Об обращении небесных сфер», где доказал ошибочность геоцентричной модели мира. В «Индекс запрещенных книг» Ватикан внес ее только через 73 года, в 1616 году. Кстати, и сожжение на костре Джордано Бруно в 1600 году связано не с популяризацией учения Коперника. Да, Бруно принял его систему, но казнили его за практики оккультизма — за проповедь вечной вселенной, божественности Солнца и переселения душ. А вот Галилео Галилею в 1633-м инкриминировалось распространение коперниковской модели мира. И только относительно недавно ученые нашли в архивах донос, в котором Галилея обвиняли в «евхаристической ереси». Не исключено, правда, что Галилея обвинили в меньшем зле, чтобы не допустить осуждения ученого из-за большего.

От генетики до кибернетики

Три века спустя сталинская репрессивная машина разработала свой способ ведения научных дискуссий, при котором безопасность не была гарантирована ни одной дисциплине, ни одному ученому. Первой досталось генетике — кампания, инициированная в 1930-е идеологом «мичуринской агробиологии» Трофимом Лысенко, привела к арестам десятков ученых, в том числе академика Николая Вавилова (умер в тюрьме в 1943-м), сотни были уволены из институтов. Реабилитирована эта наука в СССР была лишь к середине 1960-х во многом усилиями влиятельных физиков (того же Курчатова).

Впрочем, досталось и физикам: в конце 1940-х некоторые теории в физике (теория относительности, квантовая механика) были раскритикованы за «идеалистичность». Старт кампании дал в 1948-м сборник статей «Против идеализма в современной физике», в котором подверглись критике советские последователи идей Эйнштейна. Но прагматизм взял свое: власти, озабоченные созданием атомной бомбы, взбодрив ученых, свернули кампанию.

Зато в 1951-м советская власть занялась органической химией: прозвучала команда очистить ее от «рабского преклонения перед буржуазными научными авторитетами». Критике подверглась теория резонанса американца Л. Полинга (через три года за нее дали Нобелевскую премию). В статистике были запрещены как ложные теории закон больших чисел и идея среднеквадратического отклонения (статистические издания и факультеты были закрыты, исследователи с мировым именем уволены). А вот гонения на кибернетику, которыми позже объясняли отставание советских компьютеров, следует признать сильно преувеличенными — они заключались в четырех критических статьях, три из которых вышли уже после смерти Сталина.