Елена Стафьева о выставке «Christian Dior: Designer of Dreams»

В Лондоне в Музее Виктории и Альберта открылась экспозиция «Christian Dior: Designer of Dreams» («Кристиан Диор: дизайнер мечты»). Это крупнейший в истории Британии выставочный проект, посвященный Dior, и крупнейший фэшн-проект в истории V&A со времен легендарной выставки «Alexander McQueen: Savage Beauty». И тем, кто видел в Париже в 2017 году «Christian Dior: Couturier du Reve», важно знать: при общем названии это две довольно разные выставки

Ориоль Каллен, куратор отдела моды и текстиля V&A и куратор выставки «Christian Dior: Designer of Dreams», чуть заметно улыбается, когда я замечаю, что их проект получился очень британским,— очевидно, что это для нее комплимент,— но отвечает, что такой задачи не было. Думая о перенесении выставки из Парижа в Лондон, прежде всего учитывали специфику пространства V&A, ну и, конечно, историю отношений Christian Dior и Кристиана Диора с Британией и британскими клиентами. А история эта оказалась яркой с самого начала, потому что Кристиан Диор был чрезвычайно увлечен Британией: нормандец, который приехал туда впервые в 21 год, чтобы усовершенствовать свой английский, он чрезвычайно проникся всем комплексом «британскости» — тем, как англичанки носят твид, тем, какие они шьют себе бальные платья, тем, какие сады они разбивают и даже какие пудинги пекут.

И конечно, британским рынком, куда Dior пришел буквально сразу после своего возникновения. В 1949 году принцесса Маргарет впервые приехала на каникулы в Европу и пришла в парижский бутик Dior, где Кристиан Диор устроил ей небольшой тур, а в 1950 году он впервые привез свою коллекцию в Лондон, и тогда же для королевы, принцессы Маргарет, принцесс Марины и Ольги Греческих во французском посольстве был устроен специальный показ. С тех пор ни британские принцессы, ни прочие британские реалии в истории Dior не переводились.

Для британского сюжета Dior тут устроили отдельный зал, и вообще он впервые в таком заметном объеме рассказан на диоровских выставках. В самом центре этого зала Натали Кринье, сценограф выставки, установила прозрачную колонну, куда поместили знаменитое платье Dior, в котором принцессу Маргарет фотографировал Сесил Битон в честь ее 21-летия,— сейчас оно хранится в музее Лондона,— на фоне этой фотографии, увеличенной во всю стену, платье и выставлено. При печати портрета Битон несколько изменил цвета и выбелил платье, а в реальности оно оказалось цвета экрю с нежной золотистой вышивкой. Здесь же выставлены платья Марго Фонтейн, например, но самая трогательная история связана с нарядом невесты — платьем и фатой — из этого зала. Он принадлежит Джейн Стоддарт, которая 23 октября 1953 года в возрасте 19 лет вышла в нем замуж. Ориоль Каллен рассказывает: «Некоторое время назад нам позвонила пожилая леди и сказала, что она слышала о готовящейся в нашем музее экспозиции, что у нее сохранилось подвенечное платье, заказанное у Dior, и что она готова показать его нашим экспертам. Мы приехали к ней, в ее загородный дом, посмотрели платье — его подлинность не вызывала сомнений — и были рады взять его для выставки. Здесь этот наряд впервые будет показан публике». Платье с длинным кринолином сделано из хлопкового муслина и расшито нежными цветами в английском стиле, за счет чего, как рассказала Джейн Стоддарт, было довольно легким, в отличие от многокилограммовых нарядов из шелка, и она могла свободно двигаться в нем, даже несмотря на корсет. К нему в Dior ей порекомендовали надеть очень простую вуаль, даже без тиары, чтобы не перегружать образ и не разрушить эффект свежести, юности и нежности, который этот наряд создавал. Ужасно трогательная история, которой куратор, безусловно, может гордиться; эти два наряда, бальное платье принцессы Маргарет и подвенечное Джейн Стоддарт, сделанные в общей гамме, создают прекрасною раму нежного оттенка экрю для всей истории про Кристиана Диора и его британских клиенток.

Если продолжить историю с британскими принцессами, то в завершающей части выставки, посвященной звездам в Dior, конечно же есть знаменитое шелковое платье-комбинация цвета ночного неба, которое Джон Гальяно, только что пришедший в Dior, сшил для принцессы Дианы и в котором она в 1996 году, за несколько недель до подписания официальных бумаг по разводу с принцем Чарльзом, появилась на MET Gala. Появление это было не без некоторого скандального эффекта, сопровождавшего тогда Диану везде и всегда: британские газеты в связи с открытием выставки вспоминали платье-комбинацию и писали, что даже юный принц Уильям был тогда смущен нарядом матери, а для консервативного придворного мира, который Диана недавно покинула, платье вообще выглядело шокирующе.

Надо сказать, что вся эта финальная часть выставки по сравнению с Парижем смотрится более сдержанно, без особенного упора на имена звезд и в целом с неартикулированным, но вполне ощутимым присутствием британского взгляда на гламур и культ селебрити. Звездное небо и его переливы в световой проекции на потолке, впрочем, остались, хотя и оно по сравнению с Парижем абстрактней и больше похоже на арт-инсталляцию.

Вообще, каждый из разделов выставки под руками и взглядом британской команды во главе с Ориоль Каллен приобрел этот легкий сдвиг. Например, там, где выставлены наряды с фижмами, кафтанами и кринолинами, отсылающие к XVIII веку, к стилю Людовика XV, так любимому самим Диором, Трианон неуловимо напоминает английское поместье времен Гейнсборо и Филдинга. А голубой комплект, сделанный Рафом Симонсом,— расшитый жилет и широкие летные штаны с молниями на коленях — смотрится как аллюзия на английскую эксцентрику. Так, формально не меняя структуру и общий сет-дизайн экспозиции, Музею Виктории и Альберта удалось внедрить этот британский дух внутрь готового сюжета выставки про историю великого парижского модного дома.

Те, кто был в Париже уже почти два года назад и видел выставку «Christian Dior: Couturier du Reve» в Музее декоративного искусства, сразу отметили, что многие вещи — например, несколько совершенно волшебных платьев Джанфранко Ферре, ряд ансамблей Марка Боана (который, как известно, с 1958-го по 1960 год был главным дизайнером лондонского подразделения Dior), сумасшедшие наряды из японской коллекции Джона Гальяно и т. п.— не были показаны в Париже, однако в целом оценить соотношение того, что было, и того, что не было, с первого взгляда довольно сложно. Но Ориоль Каллен говорит, что практически половина одежды, показанной на лондонской выставке «Christian Dior: Designer of Dreams», новая, не выставлявшаяся в Париже, и это вещи из кутюрных коллекций. То есть с точки зрения контента эта выставка не просто повторение парижской, она дает шанс увидеть уникальные, редко выставляемые или вообще впервые показанные платья и костюмы. Ну и кроме того, для всех манекенов Стивен Джонс придумал головные уборы и даже маски, используя кристаллы Swarovski, выступившего партнером выставки.

На вопрос, стал ли этот проект вызовом для нее и учитывала ли она в своей работе неизбежное сравнение с Парижем, Ориоль Каллен аккуратно отвечает, что перенос такой выставки из одного музея в другой неизбежно означает определенную трансформацию, что парижская выставка была грандиозной и в ее задачи не входило соревнование с Парижем. Все так, но все-таки можно представить, как сложно было сделать так, чтобы сквозь чрезвычайно сильные коды Dior и сквозь стройную и четкую структуру экспозиции проступили британские место и время; и то, что у V&A получилось все сохранить и в то же самое время все изменить,— это их настоящая победа, засуживающая того, чтобы увидеть ее своими собственными глазами.