Сергей Юрский и театр

Помимо кинематографа, который сделал его всенародно известным и любимым, творчество Сергея Юрского неразрывно связано с историей отечественного театра за последние полвека. Но его отношения с театром ни на что не похожи: актер, режиссер и даже драматург, он не вписывался в привычные расклады и схемы. О сценических работах Юрского — Эсфирь Штейнбок.

Чацкий в «Горе от ума» (1962) не был первой ролью Сергея Юрского в ленинградском Большом драматическом театре имени Горького — но, безусловно, был самой знаменитой. Финальный обморок грибоедовского героя вошел в историю советского театра: его воспринимали метафорически — как обморок целого поколения, не способного сохранить рассудок в духоте эпохи. Труппа Большого драматического была уникальной, лучшей в СССР, она собиралась Георгием Товстоноговым как коллекция дарований, и Юрский был в ней особой драгоценностью. В том числе и потому, что уже тогда он был отдельным, ни на кого не похожим актером. Не по-актерски умным, самостоятельным, думающим. Но еще и органически «несоветским», самой природой своего дара выламывающимся из господствовавшей парадигмы психологического театра, органичного правдоподобия, пусть и большой художественной силы. Он был актером, так сказать, «теневой», но не менее сильной и важной традиции русского театра — традиции, неодолимо тяготеющей к гротеску, к формальным поискам, к театру маски и небытового, не подчиненного правде жизни сценического жеста.

Принято считать, что сменить Ленинград на Москву в конце 70-х Юрскому пришлось из-за преследований со стороны тогдашнего городского партийного начальника, махрового антисемита Григория Романова. Скорее всего, причины переезда были не только внешние, политические (Юрский не скрывал своей близости с диссидентами), но и внутритеатральные: Юрскому стало тесно в ролях, которые ему поручал Товстоногов, хотя среди них были и не менее легендарные, чем Чацкий, например Тузенбах в «Трех сестрах». В 70-е годы Юрский стал пробовать себя в режиссуре, его постановки «Мольер» и «Фантазии Фарятьева» в БДТ оказались заметными, но в Большом драматическом мог быть только один большой режиссер — сам Товстоногов, который открыто говорил: «Сережа замечательно играл у меня в театре, но ему не надо было заниматься режиссурой».

Так или иначе, но переезд в Москву вместе с женой, Натальей Теняковой, разделил жизнь тогда 42-летнего актера ровно пополам, на ленинградскую и московскую половины. Удивительно, но в Москве — несмотря на любовь к нему публики, переросшую со временем в настоящее обожание и искреннее почтение,— Юрский долгие десятилетия казался пришельцем, чужаком. Не столько из-за вечного соперничества между двумя российскими столицами, сколько из-за вот этой уже упомянутой своей эстетической «отдельности», неспособности легко вписаться в меняющийся контекст, включиться в гонку за ускользающей конъюнктурой.

За сорок лет в Москве Юрский работал в разных театрах — в «Школе современной пьесы», Художественном театре и Театре имени Моссовета,— но ни в одной из трупп не «растворялся», ни с кем не объединялся. В свое время он отдал дань нарождавшемуся антрепризному движению — создал «АРТель АРТистов» и поставил в ней гоголевских «Игроков».

Но ему по большому счету было все равно, под какой вывеской выступать: Юрский все равно оставался сам по себе, ведомый своим собственным эстетическим идеалом.

Возможно, одной из самых больших драм в новейшей истории русского театра нужно считать то, что очень большой артист этого театра так и не смог более найти равновеликого себе режиссера. В какой-то момент Юрский стал писать пьесы под псевдонимом Игорь Вацетис — актер, режиссер и драматург в одном лице, он стал самостоятельным явлением, всем известным и ни с кем не сравнимым.

Если кто и выиграл от того, что Сергей Юрский не вписывался ни в истеблишмент, ни в мейнстрим, то это художественное слово. Великая литература стала главным его собеседником — а роль разъездного чтеца ничуть актера не уязвляла. Он читал со сцены лучше всех — и возвышая слово, и смакуя его. Актер-философ, комедиант-интеллектуал и лицедей-скептик, он, кажется, всей своей жизнью проверял меняющуюся социальную и художественную реальность на соответствие высшей правде. И конечно, испытание Сергеем Юрским эта реальность практически никогда не выдерживала.