Что не сняли про войну в Афганистане

Нельзя сказать, что про войну в Афганистане не снимали фильмов, но и полностью эту тему ни советский, ни российский кинематограф не закрыл. О том, почему так произошло, размышляет обозреватель “Ъ” Михаил Трофименков.

Афганская война в кино началась за несколько лет до штурма дворца Амина спецназом ГРУ: в 1970-м на экраны вышел один из лучших шпионских триллеров «Миссия в Кабуле» (Леонид Квинихидзе). Сценарий был подписан совместно с Павлом Финном и Владимиром Вайнштоком, лучшим чекистом среди режиссеров и лучшим режиссером среди чекистов (так, то ли под творческим, то ли под оперативным псевдонимом В. Владимиров он фигурировал в титрах «Мертвого сезона»).

Хотя действие разыгрывалось в 1919 году, документальный пролог отчетливо предупреждал: Афганистан — старейший союзник и зона жизненных интересов СССР, не влезай — убьет. Кастинг «Миссии» подтверждал государственную важность фильма. На стороне прогрессивного эмира Амануллы играли советские дипломаты Олег Жаков, Эммануил Виторган, Олег Видов, Александр Демьяненко и Владимир Заманский и чекисты Михаил Глузский и Ирина Мирошниченко. Агентов империализма, поддерживавших феодальную реакцию, сыграли Глеб Стриженов, Владимир Зельдин и Альгимантас Масюлис в тирольской шляпке и с пулеметом наперевес.

В дальнейшем поминание страны цензурировалось. Из «Приключений Шерлока Холмса и доктора Ватсона» (1980) Игоря Масленникова исчезла реплика Холмса, адресованная при первом знакомстве Ватсону: «Давно из Афганистана?» А Никита Михалков рассказывал, что начальство обеспокоили слишком тревожные проводы призывников в «Родне» (1981).

Впрочем, в целом доперестроечное кино войну не игнорировало: фильмы на эту тему были строго дозированы, но доверялись не худшим мастерам. Али Хамраев снял «Жаркое лето в Кабуле» (1983): на фоне последующей экранной истерики фильм смотрится почти освежающе. Хотя героем был пожилой хирург, командированный в Афганистан, советские вертолеты и БТР на экране воевали. Главное достоинство «Лета» — Афганистан представал ареной гражданской войны, а не пыльной декорацией, в которой безликие наши дерутся с безликими бородачами и все афганцы одним миром мазаны. Хамраев — автор великой исторической трагедии «Без страха» (1971) о женщинах, снимавших в 1920-е паранджу,— афганскую войну увидел тоже как войну против средневекового варварства.

Прообраз героя «Человека, который брал интервью» (1986), снятого великим белорусским оператором Юрием Марухиным,— журналист Александр Каверзнев, в 1983-м убитый загадочным недугом по возвращении из Афганистана. Вел он себя в этом образцовом акте холодной войны, скорее, как разведчик. Проникал — за что и расплачивался жизнью — в пакистанскую лабораторию, где зловещий доктор-янки Нэли (Андрей Мягков) выращивал комаров—разносчиков смертельной болезни. Но упор делался опять-таки на то, что красные пытаются вырвать Афганистан из тенет средневековья.

Главным перестроечным афганским фильмом считают аккуратный «Афганский излом» (Владимир Бортко, 1991), где неуместный Микеле Плачидо сыграл майора Бандуру, фактически кончающего жизнь самоубийством, подставившись под выстрел афганского мальчика. Хотя ради справедливости пионером нового подхода к теме все же следует считать Александра Проханова, сценариста фильмов «За все заплачено» (Алексей Салтыков, 1988) и «Ущелье духов» (Сергей Нилов, 1991), никак не оправдывающих его репутацию «соловья Генштаба». «Ущелье» — горькая драма о гибели десантников вследствие то ли предательства, то ли органической деградации армии. Фильм отличного некогда режиссера Салтыкова, автора «Председателя» (1964), отмечен нахлынувшим на него в 1980-х визуальным кликушеством а-ля Илья Глазунов, но в целом это честная производственная драма о ветеранах, строящих газопровод в условиях тотальной бесхозяйственности и с фронтовым ожесточением.

«За все заплачено» — архетип афганской темы в кино. Во-первых, герои в Афганистане выполняют свое последнее задание накануне вывода войск, этот мотив перекочует в «Ущелье духов», в «Два шага до тишины» (Юрий Тупицын, 1991), «9-ю роту» (Федор Бондарчук, 2005), отличающуюся от ранних домотканых фильмов лишь мощным следованием голливудским стереотипам «вьетнамского» кино. Во-вторых, главное испытание ждет героев в мирной жизни. Это логично с точки зрения сценаристов.

Оттепельное кино пусть и с опозданием, но начинало осваивать военную тему тоже глазами вернувшихся ветеранов, что имело безусловный терапевтический эффект.

Однако там речь шла именно что о возвращении к жизни, в своих основах привычной, подлежащей восстановлению. А вышедшие из Афганистана в числе последних солдаты 40-й армии не возвращались, а попадали совсем не в ту страну, из которой уходили. Но при всей жанровой плодотворности этой коллизии было бы чертовски интересно посмотреть фильм, политический или батальный, где герои входят в Афганистан, а не покидают его: историческая драма до сих пор остается сведенной к финальному акту.

Безусловно, того не желая, Проханов и Салтыков спровоцировали один из самых одиозных феноменов перестроечной конъюнктуры — вал поделок на афганскую тему, уступавший разве что валу поделок на тему репрессий. «Белые вороны» (Владимир Любомудров, 1988) и «Опаленные Кандагаром» (Юрий Сабитов, 1989). «Приговоренный» (Аркадий Кордон, 1989), «Шакалы» (1989) и «Динозавры ХХ века» (1990) (оба — Хабиб Файзиев). «Дрянь» (Анатолий Иванов, 1990) и «По прозвищу Зверь» (Александр Муратов, 1990). «Убийство в ночном поезде» (Абдул Махмудов, 1990) и «Азиат» (Гульмира Сунгатуллина, 1991). «Исполнитель приговора» (Владимир Шамшурин, 1992) и «Ка-ка-ду» (Сергей Гурзо-младший, 1992).

Имя им легион, а суть резюмирует название фильма Ярополка Лапшина «Я объявляю вам войну» (1990). Сценарии писались под копирку. Вернувшийся ветеран обнаруживал, что его невеста изнасилована, брат убит, сестра села на иглу и умерла, старик-отец ограблен и тоже умер, старуха-мать сошла с ума, невеста павшего друга пошла по рукам, школьная любовь продана в бордель. Рванув на груди тельняшку, герой с диким криком «А-а-а-а!!!» бросался в бой, оправдывая фронтовое прозвище Бешеный или Лютый.

Вариация: героя втягивали в криминал/ заговор недобитых «коммуняк», но совесть «афганца» принуждала его искупить грехопадение ценой собственной жизни. Кровавый катарсис сопровождали немудреные стилизации под «афганские» песни или стенания Игоря Талькова.

К 1993 году снимать криминальное кино об «афганцах» стало то ли неприлично, то ли опасно на фоне реальных разборок благотворительных «афганских» фондов.

Благотворители перенесли в Москву отработанные методы контрпартизанской и диверсионной войны — взрыв заминированной могилы на Котляковском кладбище тому пример.

Самое ужасное в этих фильмах не их качество, а торжество криминально-виктимной идеологии. Все как один «афганцы» вовлечены в криминальный хоровод «лихих» лет, что, безусловно, было не так, но ни одного ветерана без блатной истерики, лихорадочного блеска в глазах и склонности к летальному рукоприкладству на экране так и не появилось. А еще им всем навязывалась роль жертвы, категорически вычеркнутой из нормальной жизни и обреченной подобно завязавшим рецидивистам из кино конца 1950-х вечно что-то искупать.

С середины 1990-х годов Афганистан с экранов почти полностью вытеснила Чечня. Что ж, новой кавказской войне, в отличие от «Афгана», повезло. О ней с необходимой художественной и эмоциональной дистанции высказалась дюжина лучших режиссеров всех поколений: Абдрашитов, Балабанов, Бодров, Велединский, Михалков, Микаэлян, Пьянкова, Соловьев, Сокуров, Тодоровский, Учитель, Шагалова. А вот более или менее оригинальные высказывания об Афганистане за три десятилетия можно пересчитать по пальцам одной руки.

«Нога» (Никита Тягунов, 1991) — притча, адаптирующая к родной реальности мотивы новеллы Фолкнера: ампутированная нога героя, головокружительно сыгранного Иваном Охлобыстиным, превращается в его инфернального двойника-убийцу. Да, фильм апокалиптически виктимен, но в сценарии Надежды Кожушаной есть неподдельная метафизичность: это в любом случае не конъюнктура.

«Пешаварский вальс» (Тимур Бекмамбетов, Геннадий Каюмов, 1994) — единственный фильм о том, что было пусть не в начале, а в разгаре войны, о самоубийственном и героическом восстании советских пленных в пакистанской крепости Бадабер. Благими намерениями, впрочем, известно что вымощено. На экране правит бал именно что ад: не фильм, а полтора часа кровавой истерики, в которой бьется не коллективный герой, а коллективный клубок тел.

«Мусульманин» (Владимир Хотиненко, 1995) — единственный фильм на тему «афганцев», вызволенных из плена, где они приняли ислам. Его безусловное достоинство — свойственная Хотиненко позиция примирителя: даже не «давайте жить дружно», а просто, что уже немаловажно, «давайте жить».

И наконец, «Груз 200» (Алексей Балабанов, 2007) — вторая после «Ноги» мощная притча, где война лишь элемент гран-гиньоля, в который выродилась советская реальность середины 1980-х и из которого прорастают корни всех «лихих» лет.

Вот, собственно говоря, и все. По горячим следам отечественное кино с темой справиться не захотело и не смогло, а затем благополучно ее позабыло. И доказательство бесповоротности этого забвения – «Ненастье» (Сергей Урсуляк, 2018), пусть и вобравшее в себя всю мифологию прошлых лет. Когда тема оказывается пригодна для телеформата, это означает, что она отодвинулась в ту же мифологическую даль, что и события стародавних войн, уже убаюканных Урсуляком в «Жизни и судьбе» и «Тихом Доне». Правда, 9 мая ожидается премьера «Братства» Павла Лунгина, события которого разворачиваются — кто бы мог подумать — в дни вывода на родину 40-й армии.