Новое и прежнее в программной речи президента

Что отличает нынешнее послание президента Федеральному собранию от предыдущих?

Ольга Малинова, профессор НИУ ВШЭ Записала Ольга Филина

Послания президента Федеральному собранию, как известно, не просто публичные выступления политика, но некий институт, закрепленный Конституцией. У нас они произносятся с 1992 года и за редким исключением (когда Владимир Путин перенес свою речь с конца 2017-го на март 2018-го) являются ежегодной формой обоснования и легитимации текущего политического курса. Традиционно эти выступления привлекают большое внимание: ведь никаких «канонических» идеологических текстов, объясняющих положение и поведение России, не существует, а потому столь знаковые политические речи воспринимаются как «идеология ad hoc» — зарисовки принципов, в соответствии с которыми нам придется жить в ближайшее время. Впрочем, заранее скажем, что эти «политические речи» постоянно переписываются действиями самого говорящего политика, а потому мало подходят на роль «оформленной доктрины». А их значение часто переоценивается интерпретаторами (особенно западными), склонными принимать за чистую монету риторические фигуры.

Ничего сугубо российского в таких посланиях нет: авторы нашей Конституции просто копировали институты, хорошо известные на Западе (в Америке, например, существует свое послание президента, называемое State of the Union). Просто особая роль нашего президента привлекает и чуть более пристальное внимание к его посланиям, а скудость политической дискуссии делает эти развернутые речи почти уникальным источником информации по целому ряду актуальных сюжетов.

Послание текущего года менее эффектно в сравнении с посланием предыдущим, демонстрировавшим новинки отечественных вооружений.

Однако и оно, если рассматривать сказанное президентом в контексте всех предыдущих речей, способно о многом сообщить. Во-первых, имеет значение время произнесения «знаковой речи»: в этом году сроки ее оглашения неоднократно сдвигались. Инициаторам «подвижек» важно было поймать момент, когда слово главы государства сможет переломить тенденцию к снижению его рейтинга доверия. Во-вторых, очевидно, что послание адресовано главным образом внутренней аудитории и не только носит популистский характер, но имеет и ярко выраженную популистскую структуру. Перед тем, как приступить к постановке конкретных задач, Владимир Путин на протяжении нескольких минут напоминает собравшимся руководящим кадрам, что людей не обманешь, что им не нужна бюрократическая волокита и обещания коммунизма в далеком будущем, а требуются улучшения здесь и сейчас. В самом этом ходе — критике бюрократического аппарата — нет ничего оригинального. Но если посмотреть на весь корпус президентских посланий, выяснится, что используют его по-разному. Например, Дмитрий Медведев в 2008 году сетовал, что «в России на протяжении веков господствовал культ государства и мнимой мудрости административного аппарата. А отдельный человек с его правами и свободами, личными интересами и проблемами воспринимался в лучшем случае как средство, а в худшем — как помеха для укрепления государственного могущества». Тогда эта формула (госаппарат плохой) служила трамплином для вброса идей о новой волне демократизации и модернизации. На этот раз похожий трамплин (бюрократия обманывает людей) помогает сделать центром внимания народные мечты о социальной справедливости и социальном государстве. И в том, и в другом случае перед нами — реактивная повестка: попытка оседлать определенные общественные ожидания и оказаться с народом «по одну сторону баррикад», оставив непопулярных чиновников по другую. Парадоксальное сходство конструкций давнего (медведевского) послания и нынешнего наводит на мысль о риторическом характере всего сказанного. И эта риторика «социальных гарантий» представляется чем-то родственной обещаниям «все модернизировать».

В то же время до того, как прийти к идеям «социального популизма», коллективные авторы федеральных посланий уже пополнили наш идеологический ландшафт многими ценными конструкциями, поэтому к их творчеству стоит присматриваться. Повторю, переоценивать роль посланий не стоит, но вклад последних в российский политический язык очевиден.

Послания Бориса Ельцина, как показывают подсчеты, были в 2–4 раза длиннее речей его преемников, отличались сложной структурой и активно работали с образами прошлого, оттеняющими современность: скажем, реформы в 1996 году подавались как «первые в истории России преобразования такого масштаба, осуществляемые без подавления и уничтожения политических противников». Владимир Путин приучил аудиторию к другому стилю — более конкретному и прагматичному. Уже в своем первом послании он озвучил концепцию «сильного государства», заявив, что «единственным <...> для России реальным выбором может быть выбор сильной страны. Сильной и уверенной в себе» (зарубежные исследователи поспешили тогда назвать «напористость и самоуверенность» главными чертами путинской политики). Послания «раннего Путина» еще имели некую идейную связь с ельцинской эпохой: скажем, в 2002 году в качестве образца для федеральных законодателей Путин приводит «дореволюционный исторический опыт» местного самоуправления, который Борис Ельцин вспоминал в своем послании 1994 года в аналогичном контексте. Но далее разница содержания и риторики речей двух президентов будет только возрастать. Уже в 2003 году Путин назвал «историческим подвигом» «удержание государства на обширном пространстве, сохранение уникального сообщества народов при сильных позициях страны в мире», введя в политический язык новую и безусловную ценность — стабильность. А к 2005 году послание уже вовсю отражало идеи суверенности, подчеркивая, что Россия имеет право «сама решать», каким образом обеспечивать реализацию принципов свободы и демократии, не признавая монопольное право Запада на их интерпретацию (тогда же, как помним, президент сделал сенсационное заявление, назвав крушение СССР «крупнейшей геополитической катастрофой века» и окончательно отказавшись от риторического наследия своего предшественника).

Этот корпус идей, сформированный еще в самом начале путинского правления, с тех пор так или иначе курсирует из послания в послание, гарантируя нам еще одно политическое благо — преемственность.

В новом послании мы услышали все базовые мысли: и про нашу силу, и про независимость (суверенность), и про необходимость стабильности, так что здесь ничего нового сказано не было.

К этим опорным конструктам в разные годы добавляются актуальные нюансы: скажем, в 2012 году, после серии протестных митингов в столицах, Путин уделил приоритетное внимание политике идентичности, констатировав в обществе «дефицит духовных скреп». Послекрымские послания часто начинались с «международной панорамы», будь то борьба с терроризмом в Сирии или нарушение норм международного права западными партнерами. Силовое послание прошлого года и «социальное» послание этого — попытки с разных сторон вернуть России образ сильной страны, способной в бурном море международной политики (захлестнувшей наши телеэкраны) прокладывать свой курс как на внешнем, так и на внутреннем «фронте». В этом смысле обе речи логично дополняют друг друга.

Интересно, что тема «сильной и единой страны» разрабатывается авторами посланий не только на уровне общих фраз и заявлений, но и на простой конкретике: расширении списка регионов, которые упоминаются в программной речи президента. Количество поминаемых субъектов РФ росло в посланиях Путина от года к году, что, видимо, имело большое значение для региональных лидеров и для планов по «собиранию страны» как таковых. Например, только в послании этого года президент успел в том или ином контексте поговорить о Волгоградской, Костромской, Новгородской, Псковской, Рязанской, Тульской, Тюменской, Белгородской областях, Пермском крае, а также о Калининграде, Кемерове, Владивостоке и Севастополе, ни разу не повторившись с адресатами своих обращений.

Зато излюбленная Россией тема исторического прошлого в актуальном послании почти не получила развития. Бегло упоминаются демографические потери ХХ века (Великая Отечественная война и распад СССР — для обоснования текущих проблем с численностью населения), а также перечисляются достижения советской науки (мирный атом, спутник), возникшие благодаря военным разработкам и способствовавшие социальному развитию. Это ничтожно мало по сравнению с иными посланиями, для которых тема исторических скреп и преемственности выходит на одно из первенствующих мест. Аналогично скудно цитируются и деятели прошлого: разве что солженицынское «сбережение народа» (правда, безо всяких кавычек) опять на устах президента. Это тоже примечательная особенность: как правило, авторы посланий используют некий набор шаблонных фраз мыслителей и писателей (особенно Ильина, Солженицына, Карамзина), чтобы украсить мысль президента. В этот раз всю историческую сложность и литературную красивость из программной речи постарались убрать, лишний раз подчеркнув ее «адресность» и простоту «социального звучания».

Может быть, так аудитории действительно будет слышнее и понятнее. Хотя простота идей еще никогда не гарантировала их реалистичности и воплотимости в жизни. Помните, например, что нам обещало послание Дмитрия Медведева 2009 года? «Первый в нашей истории опыт модернизации, основанной на ценностях и институтах демократии». Опыт прошел незаметно, а послания продолжают звучать…