Как «Общественный вердикт» смог добиться расследования избиения в ярославской ИК-1

В среду в Ярославле суд должен избрать меру пресечения для экс-начальника ИК-1 Дмитрия Николаева и его бывшего заместителя Игита Михайлова, подозреваемых в организации пыток заключенного Евгения Макарова. Видео с избиением в колонии, распространенное правозащитным фондом «Общественный вердикт» в июле 2018 года, вызвало большой резонанс. Директор фонда «Общественный вердикт» (представляет интересы потерпевшего Евгения Макарова) Наталья Таубина рассказала “Ъ”, чего опасалась, занимаясь делом о пытках, и на что следствию нужно обратить внимание.

— Аресты свыше десятка сотрудников ярославской колонии, задержание ее начальника всего через полгода после публикации видео с пытками заключенного ИК-1 Евгения Макарова — весомый вклад в портфолио правозащитников. Вы ожидали такого резонанса?

— Это наилучший вариант развития событий. Мы, готовясь к публикации видео, просчитывали негативные риски. Такая публикация могла иметь разные последствия, в том числе риски для организации, для адвокатов и для пострадавших. Для Жени Макарова в первую очередь.

— О каких рисках идет речь?

— Риски, связанные с физической безопасностью.

Практически сразу после публикации адвокату «Общественного вердикта» Ирине Бирюковой, защищавшей Женю Макарова, стали поступать угрозы. И до сих пор поступают.

Еще до публикации у нас было решение: чтобы минимизировать риски, мы эвакуируем ее из страны на некоторое время. Она была вне страны два месяца. Сейчас каждый раз, когда она ездит в Ярославль, включаются протоколы безопасности.

— Что за меры безопасности, если об этом можно говорить?

— Я попробую общими словами сказать: необходимость никогда не терять бдительность, всегда отзваниваться. Мы всегда знаем, где она находится и так далее.

— Было ли видео с пытками приурочено к заседанию Комитета против пыток ООН 25 июля 2018 года, на котором рассматривался доклад России о борьбе с жестокими и унижающими достоинство человека видами наказаний?

— Нет, оно не было приурочено к этому заседанию. Надо было это делать несколько раньше, если бы мы хотели, чтобы международный орган успел изучить эту информацию и включить в повестку. Например, альтернативный доклад мы посылали за месяц до заседания комитета, и это был крайний срок. Мы потом поняли, что публикация произошла накануне заседания КПП ООН, и это успешное стечение обстоятельств.

Публикация в июле произошла по объективным причинам. Получив видео, мы понимали, что просто его опубликовать недостаточно. Нам было важно идентифицировать всех сотрудников, которые участвовали в этой так называемой воспитательной работе. Поскольку, как мы знаем из опыта, в органах могут говорить, что видео постановочное, что невозможно установить причастных. Поэтому нам было важно в момент публикации заявить: этот — сотрудник такой-то. Что, безусловно, у нас заняло время. И когда все эти люди были установлены, мы и опубликовали видео.

— У вас есть понимание, почему видео все-таки «выстрелило»? Из-за жестокости избиения?

— Думаю, сработало несколько факторов. Безусловно, российский сегмент интернета наполнен разными видео — и из мест лишения свободы, и с более ужасными кадрами. Но видео из ИК-1 снято на официальный видеорегистратор, в то время как другие ролики чаще сняты на мобильные телефоны, которые запрещены в колониях. То есть это слабые доказательства. Другой момент — видео не появилось ниоткуда, это продолжение нашей же работы, которая велась больше года по этому эпизоду. Мы обращались в СКР, в прокуратуру, к общественности, заявляя, что пытки были и нужно привлечь виновных. Плюс видео было подкреплено списком из 18 должностных лиц, которые в нем участвуют. Наверное, очень редкий случай, когда преподнесение видеоматериала происходит таким образом. А затем про него написали много СМИ.

— Фактически вы сделали всю работу за следователей, им осталось только начать разработку.

— Получается, да. Это было настолько неопровержимое доказательство, что его было невозможно проигнорировать. И к чести СКР, уголовное дело было возбуждено в тот же день, а через два дня начались задержания и аресты.

— Что еще следователи должны сделать по этому делу?

— На сегодня это уже не одно, а группа дел, касающихся пыток в нескольких ярославских колониях. Дело расследуется на московском уровне, а на месте следственные действия проводят ярославские следователи. Мы видим, что расследование идет качественно.

Если бы следователи всегда так работали, то количество пыток существенно сократилось бы. Арест бывшего начальника ИК-1 и его заместителя — тоже показатель уровня работы следователей.

И это редкий случай, когда по случаю применения пыток к ответственности привлекаются не только исполнители, но и организаторы. На сайте СКР говорится, что эти двое подозреваются в организации пыток. Я такого и не припомню.

Что бы еще хотелось? У нас большие вопросы к медицинским работникам. Как снимались полученные избитыми заключенными травмы? Нам хотелось бы, чтобы следствие рассмотрело этот аспект и дало ему адекватную оценку.

— ФСИН России не предлагала вам сотрудничество, поскольку вы так эффективно выявляете преступления в системе?

— Были только официальные заявления о том, что проводятся служебные проверки, виновные будут привлечены. Еще были сообщения, что у ФСИН есть задача исправить имидж системы, сделать его более позитивным. Но к нам со стороны ФСИН не поступало предложений о сотрудничестве или совместном продумывании каких-то совместных действий.

Мы же инициировали создание коалиции «Без пыток», к которой присоединились больше десяти организаций в разных регионах. Разработан пакет срочных мер, в нем говорится о необходимости создания нормального механизма борьбы с пытками.

Проблема не только в системе ФСИН. Проблема связана и с медиками, прокуратура свои надзорные функции выполняет халатно, следствие не всегда должным образом расследует жалобы на пытки.

И наши предложения касаются этих четырех ведомств. В частности, там говорится о документировании доказательств применения незаконного насилия.

Также мы считаем крайне важным разрыв монополии ФСИН на видеозаписи. Как показали допросы уже арестованных сотрудников колонии, проблема не в том, что не хватает видеорегистраторов в колониях, а в том, что их не используют для борьбы с пытками.

Арестованные говорили, что на регистратор пытки снимались, чтобы отчитаться перед руководством о проведенной «воспитательной беседе».

Получить записи с видеорегистраторов сложно. Когда мы подали жалобу в СКР на избиение Евгения Макарова, следователь запросил видео. Но ему прислали предшествующее, с моментом, когда Макарова выводят из камеры и он понимает зачем — для пыток — и начинает сопротивляться, и тогда к нему применяют силу. Тогда видно, что сила применяется на законных основаниях. Но мы жаловались не на выход из камеры, а на избиение в комнате воспитательной работы 18 сотрудниками. Но следователь не стал дальше копаться, хотя мог бы добиться даже выемки жесткого диска. Ему было достаточно того, что ему прислали из колонии. А бывало, ФСИН отвечала следователям, что видео предоставить не может, поскольку оно для служебного пользования. Следователи на этом тоже успокаивались, хотя могли бы обжаловать этот ответ, поскольку он незаконен.

Также мы предлагаем возбуждать уголовные дела сразу после жалобы на пытки. Конечно, тут есть определенные риски и нюансы, надо это еще прорабатывать. Но нам кажется крайне важным, чтобы в ситуации, когда к ограниченному в передвижении человеку применены пытки и он при этом находится под властью государства, максимальный объем следственных действий должен производиться быстро. Это и медосмотр, и опрос свидетелей с обеих сторон, а не только сотрудников. Поскольку чем дольше это затягивается, тем меньше шансов, что удастся весь объем доказательств получить.

— Вы направляли эти предложения в органы?

— Они опубликованы в открытом доступе, это публичный документ. Мы их обсуждали в аппарате уполномоченного по правам человека на одном из специализированных заседаний экспертной группы. Заказным письмом мы их не направляли, но я уверена, что все эти меры этим ведомствам известны.

— «Общественный вердикт» занимается не только пытками в Ярославской области, но проблемами колоний в других регионах. Можете назвать самые больные регионы?

— Наверное, не смогу, так как не будет выверенной оценки.

Но тот опыт и наблюдения, которые у нас есть, говорят о том, что незаконное насилие применяется практически во всех регионах страны.

И если у нас нет жалоб из региона икс, это не означает, что там пыток нет. Скорее всего, либо там про нас не знают, либо люди не верят, что с этим можно бороться. Опыт показывает, что когда к нам приходит дело из какого-то региона и мы начинаем двигаться вперед, говорить об этом, из этого региона начинают поступать и другие жалобы.

— В этом году фонду 15 лет. Как вы оцениваете работу организации? Сколько дел доводится до восстановления справедливости?

— В 2018 году мы работали по 153 делам. Это не только пыточные. У нас есть два направления: права человека (пытки, право на жизнь, справедливое судебное разбирательство) и свободы (свобода ассоциаций, свобода собраний). Порядка 90 дел — это дела по свободам, а оставшиеся — это дела по правам. В среднем в год нам удается довести до суда 5–10% дел. И за 15 лет работы мы через суд добились наказания для более 150 сотрудников правоохранительных органов. Это МВД, ФСИН, несколько сотрудников из ФСБ, Минобороны.

Сейчас мы работаем по пыткам фигурантов дела «Сети» Дмитрия Пчелинцева и Ильи Шакурского (обвиняются в участии в террористическом сообществе.— “Ъ”). Пока получаем отказы в возбуждении уголовных дел.

— Есть ли шанс, что существует видео с их пытками?

— Мы в рамках отказных поднимаем вопросы о видео, но пока безуспешно. Безусловно, когда речь идет о пытках в лесу, то там видео не может быть, но тем не менее в СИЗО есть камеры наблюдения, которые могли фиксировать поступление задержанных со следами пыток. К Пчелинцеву пытки применялись внутри СИЗО, и мы запрашиваем видео из тех помещений, где они применялись. Но не везде видеонаблюдение покрывает 100% территории, и сотрудники это знают.

Анастасия Курилова