Была ли народная власть близка к народу

18 марта 1919 года в Москве открылся VIII съезд РКП(б). Его делегаты, по сути, подводили итоги 16 месяцев управления страной. Съезд рассматривал множество вопросов. И едва ли не самые острые дебаты развернулись вокруг того, почему власть, называвшая себя рабоче-крестьянской, в такой короткий срок оказалась страшно далека от народа.

«Происходит какое-то позорище»

Если бы этот съезд правящей партии состоялся полувеком позже, все газеты страны писали бы о его громадном всемирно-историческом значении. Но громких слов хватало и в 1919 году. Кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) и председатель Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Г. Е. Зиновьев, вернувшись со съезда, на собрании актива Петроградской парторганизации рассказывал:

«Многие из провинциальных партийных организаций готовились к съезду как к празднику, некоторые шли как на исповедь. Действительно, никогда ни одной рабочей партии не приходилось собираться в такой ответственный момент и принимать решения, чреватые такими глубокими последствиями для таких широких групп рабочих и крестьян, как это было с нашим партийным съездом. Наш партийный съезд по своему составу был, на мой взгляд, собранием совершенно необычным, незаурядным…

Съезд был почвенный, нутренной, он представлял настоящий чернозем коммунистического пролетариата России. Там были не только верхи партии, не только признанные вожди, там было все, что есть лучшего из числа местных руководителей всех отраслей работ, родов оружия и нашей партийной службы».

Делегаты действительно решали важнейшие для того времени вопросы: обсуждали и приняли новую программу партии, одобрили создание нового, коммунистического Интернационала.

«Когда Советы взяли власть в свои руки, то 10 или 12 часов обсуждали вопрос о том, бить или не бить евреев»

Но не менее важным было подведение итогов правления страной с момента взятия большевиками власти в свои руки.

«Всем известно, ни для кого не тайна, что руководителем фактическим Советской власти в России является ЦК партии, все назначения на сколько-нибудь ответственные посты исходят от него, он определяет политику в области вопросов продовольственного, военного, в вопросах школы и т. д. Стало быть, если бы ЦК думал дать такой отчет, он должен был сделать отчет во всем строительстве России за 16 месяцев».

Ни члены ЦК РКП(б), ни другие делегаты съезда не скрывали, что было совершено множество ошибок. К примеру, Красная армия остро нуждалась в подготовленных военных кадрах, и потому появился декрет о призыве всех бывших унтер-офицеров старой армии. Казалось бы, эти подготовленные люди из народа должны были составить костяк среднего и младшего командного состава новой армии. Однако у некоторой части военного руководства возникли сомнения: а вдруг все бывшие унтер-офицеры — кулаки и враги советской власти? О том, что получилось в итоге, рассказывал 20 марта 1919 года на заседании военной секции съезда комиссар Московского военного округа Е. М. Ярославский:

«Я бы хотел два слова сказать еще о некоторых действительно крайне неудачных опытах, которые мы проделали... Что же сейчас происходит? Издается приказ о призыве всех унтер-офицеров. Их организуют в ударный батальон, и происходит какое-то позорище. При первой отправке было что-то неслыханное. Разгромы, черт знает что».

Много говорилось и о неудачной работе комиссаров-большевиков в войсках: организации управления армией и ее снабжении.

Зиновьев на съезде, а затем и на собрании питерского партийного актива говорил о том, что провозглашаемый партией интернационализм все еще остается красивым лозунгом:

«Я приводил на съезде факт, и я поделюсь этим и с вами. На Украине, вы знаете, петлюровцы, отступая, проходят волной еврейских погромов. Но Петлюра — меньшевик-демократ. Раз меньшевик — это не мешает пускать пух из перины еврейских бедняков в некоторых городах. Но был случай, когда советская власть побеждала, например в Елизаветграде (мой родной город). Там, когда Советы взяли власть в свои руки, то 10 или 12 часов обсуждали вопрос о том, бить или не бить евреев, и большинством голосов решили, что не бить. Потом перешли к обсуждению того, допускать или не допускать евреев на ответственные должности в Совете, и товарищи должны были произносить красноречивые речи, в которых они доказывали, что и среди евреев бывают хорошие и честные люди».

«Партия переживает период застоя»

Обсуждалась на съезде и внутрипартийная жизнь. 20 марта 1919 года на заседании организационной секции ее состояние подверг резкой критике работавший в редакции центрального органа партии — «Правды» — Н. Осинский (В. В. Оболенский):

«В период от VII партийного съезда до теперь собравшегося у нас происходило замирание широкой партийной деятельности. Больших собраний не было, не было не только конференций, но и совещаний ЦК с активными работниками, которые раньше бывали часто и посредством которых ЦК, с одной стороны, внедрял в низы партии свои идеи, с другой — сам находил в работниках с мест источник политического вдохновения. Ничего этого последнее время не было. Деятельность партии была перенесена в Центральный Комитет. В ЦК устанавливалась политическая линия. Что делалось в самом ЦК, об этом местные организации не осведомлялись. Да и сам ЦК как коллегиальный орган, в сущности говоря, не существовал».

Говорил Осинский и о ясной политической линии руководства страны, которая, как и в более поздние времена, фактически отсутствовала:

«Каким же образом за это время определялась партийная политика? Преимущественно так, что тт. Ленин и Свердлов решали очередные вопросы путем разговоров друг с другом и с теми отдельными товарищами, которые опять-таки стояли во главе какой-нибудь одной отрасли советской работы. В результате — это надо констатировать, и это не будет преувеличением — у нашей партии не было политической линии. Это не значит, что партия вела неверную политику, в этом смысле была линия, в этом смысле партия правильно вела свою политику. Но все решения были частными решениями. По каждому отдельному вопросу принимались решения, но они не связывались между собою в цельную последовательную линию. И результатом этого явилось то, что на этом съезде ставится вопрос о среднем крестьянине. Этот вопрос ставился еще летом прошлого года, и тогда обнаружилось, что по этому вопросу нет никакого определенного мнения. Это указывает на то, что хотя и есть среди нас выдающиеся гениальные товарищи, которые руководят партией в целом, но все-таки некоторых вопросов и они не могут нащупать, если не общаются с широкой партийной средой».

«У нас усиленным образом развивается покровительство близким людям, протекционизм, а параллельно — злоупотребления, взяточничество»

Но и с широкой партийной средой, как рассказывал Осинский, наблюдались серьезные проблемы:

«В местных организациях замечается то же самое. У нас отмирает за последнее время широкая работа, работа переносится в комитеты, которые слабеют, пропаганда и агитация ведется слабо. Я должен подчеркнуть, что если это было так, то потому, что в центре не было идейной политической коллегиальной работы, потому, что не было оценки момента, не было определенных политических директив. Этим объясняется то перерождение партии, которое происходит. В партийной организации нет жизни, в партию набивается дрянь, люди с билетами, но без багажа в голове, партия переживает период застоя».

На следующем заседании оргсекции съезда, 21 марта 1919 года, Осинский выступил с докладом о советском аппарате, начиная с правительства:

«Решение дел сосредоточивается в узких коллегиях, которые — это нам надо прямо констатировать — в значительной мере отрываются от масс. У нас все вопросы решаются сейчас в исполнительных органах, начиная с самых верхов и кончая самыми низами… У нас масса вопросов решается путем записок различных комиссаров. На этой почве, начиная с самых верхов, от партийных товарищей, развивается система решения единоличным путем и личного ведения дел. Отсюда возникает целая система неправильностей, которая приводит к тому, что у нас усиленным образом развивается покровительство близким людям, протекционизм, а параллельно — злоупотребления, взяточничество; и, в конце концов, особенно в провинции, нашими ответственными, иногда партийными, работниками чинятся явные безобразия».

Но и ситуация с остальными чиновниками, как считал Осинский, была ничем не лучше:

«В настоящее время старые партийные товарищи создали целый чиновничий аппарат, построенный, в сущности говоря, по старому образцу. У нас создалась чиновничья иерархия. Когда мы выставляли в начале революции требование государства-коммуны, то в это требование входило следующее положение: все чиновники должны быть выборными и должны быть ответственными перед выборными учреждениями. У нас теперь получилось фактически такое положение, когда низший чиновник, действующий в губернии или в уезде и ответственный перед своим комиссариатом, в большинстве случаев ни перед кем не ответственен. Этим в значительной степени объясняются безобразия, которые производят "люди с мандатами", на этой почве и развивается произвол».

А последствия бюрократизации не заставили себя ждать:

«У нас в верхушках нашего государственного аппарата существует невероятный параллелизм, повторение учреждений, которые делают одно и то же дело. Например, я сейчас заведую отделом советской пропаганды, который ведет международную пропаганду идеи Советов и советского строительства. Этим делом, кроме того, занимаются не менее 6–7 учреждений, которые совершенно не могут друг с другом размежеваться и друг другу все время мешают».

А один из выводов Осинского выглядел и вовсе крамольно:

«Надо констатировать, что в нашей советской деятельности замечается замирание работы открытых выборных коллегий, например пленумов местных Советов, пленумов ЦИК, совещаний и т. д. В заседаниях, где голосуются подготовленные законопроекты, обсуждений этих законопроектов не ведется».

То есть через 16 месяцев после установления советской власти власть выборных советов фактически перестала существовать.

«Режут этим нашу партию»

Одни участники дискуссии в оргсекции съезда соглашались с Осинским, другие, включая Зиновьева, спорили и возражали. Но съезд принял резолюцию о связи с массами, в которой говорилось:

«Российская коммунистическая партия, стоящая у власти и держащая в своих руках весь советский аппарат, естественно, должна была отдать десятки тысяч своих членов на дело управления страной… Многие из членов партии, поставленные на эту государственную работу, в значительной степени отрываются от масс и заражаются бюрократизмом, что относится очень часто и ко многим рабочим, членам Советов. Против этого зла необходимо начать самую решительную борьбу немедленно же».

И естественно, глава Петросовета Зиновьев не мог обойти тему отрыва от масс в докладе петроградскому партактиву: «Действительно, местами мы оторвались, и не только мы — 10–20 человек Исполкома, но и тысячи наших лучших работников, те, которых выдвинули сами рабочие».

Зиновьев предложил слушателям объяснение причин этого отрыва: «Съезд показал, что мы несколько уподобляемся засохшей ветке, мы слишком боялись, чтобы к нам не примазалась непросвещенная чернь».

Но тут же начал объяснять, чего не следует делать, чтобы восстановить контакт руководителей с массами:

«Надо добиться того, чтобы самые широкие круги народных масс поняли, что коммунист — это не тот, который одет в кожаную куртку и фыркает на всех, который требует себе привилегий, который, как это было на Волге, считает естественным, что для коммуниста должна быть введена особая категория пайка. (Они считали, что если привезли муку, то ее надо раздать коммунистам.) Люди не понимают, что режут этим нашу партию, как не может это сделать ни один белогвардеец. Или те, которые отбирали дома и мебель у буржуазии и не дали и понюхать рабочему классу... Крестьянка, работница никогда не узнает, что Ленин выработал превосходную программу, они не прочитают ее, а о том, что тот или другой коммунист выговорил себе более высокий паек и взял такой-то флигель и поселил там свою тещу, об этом они узнают, об этом будут говорить во всем околотке, об этом будут шептаться на завалинках, и это будет резать нашу партию. Мы не можем не видеть, что к нам присосались, и мы этим присосавшимся должны объявить борьбу. Мы умели видеть сучок в глазу соседей, умели критиковать партии социалистов-революционеров, меньшевиков и германских социал-демократов, мы с цифрами в руках показывали, что у них такое-то количество партийной бюрократии, рабочей аристократии, и говорить, как дошли они до жизни такой. Мы должны суметь увидеть бревно в собственном глазу, мы должны следить за социальным составом нашей организации».

Зиновьев указал и метод избавления от наболевшей проблемы: «Мы должны говорить об этом, мы должны воткнуть персты в раны и указать на это, чтобы излечить».

Однако пустые разговоры никогда еще не приносили никакого полезного результата.

Евгений Жирнов