Работы Павла Пепперштейна в «Гараже»

В музее «Гараж» открылась выставка Павла Пепперштейна «Человек как рамка для ландшафта», охватывающая разные этапы творчества художника — от детских рисунков до картин и инсталляций, созданных специально к этому показу. Очарованию выдуманных миров поддался Игорь Гребельников.

Выставка Павла Пепперштейна занимает те же залы «Гаража», что и выставка его отца, художника Виктора Пивоварова, показанная три года назад. Куратор обеих — Екатерина Иноземцева. Как и тогда, экспозиция не следует хронологическому принципу, а с порога обращает зрителя к понятийному аппарату, без которого в искусстве — что отца, что сына — разобраться непросто.

Работы Пепперштейна помещены в особую систему координат, не заданную музейным пространством: тут нет прямых плоскостей и углов, каждый зал — округлая белая капсула, которую иногда пронзают опоры здания, на манер обоев оклеенные ситцем в мелкий цветочек. Орнамент — символ простодушия, мещанства и даже «преступления» против современности, как следует из хрестоматийного эссе архитектора-модерниста Адольфа Лооса. Постмодернист Пепперштейн выбирает другую интерпретацию. Этикетка цитирует Канта, в «Критике способности суждения» утверждавшего, что лиственный орнамент на рамах картин или на обоях — это и есть «свободная красота», так как сам по себе он ничего не означает, не изображает «объект, подведенный под определенное понятие».

Внимание, переводимое с центра — картины или жизни — на периферию, где все будто бы незначительно, неважно, определяло эстетику и практику «московского концептуализма». Вспомнить хотя бы персонажей, жмущихся по краям «пустотных» картин и инсталляций Кабакова, или акции группы «Коллективные действия», разворачивавшиеся в подмосковных ландшафтах. Опыту старших концептуалистов и наследует Пепперштейн, превращающий границы реального и вымышленного, серьезного и пародийного в психоделические орнаменты, в причудливую игру образов и смыслов.

Выставка начинается с нового ернического цикла картин «Философские категории». Орнаменты с жостовских подносов здесь отвечают за «катарсис» и «либидо», выписанные соответственно на греческом и латыни. Висящий над проходом, как икона, «Черный квадрат» украшен крохотным голубым цветочком — под ним арабской вязью выведено слово «кутб», означающее верховного святого в суфизме. А футбольный мяч, нарисованный яркими лоскутами русских народных орнаментов, ивановских ситцев, клеток Burberry, рисунков самого Пепперштейна, по-кантовски назван «Ding an Sich», вещью в себе. Видимо, это и отголосок прошедшего в Москве чемпионата мира, и очередная инкарнация Колобка, который из сказочного персонажа давно превратился в самостоятельную категорию в творчестве арт-группы «Инспекция "Медицинская герменевтика"« (Сергей Ануфриев, Юрий Лейдерман, Павел Пепперштейн), едва ли не самого значительного явления в российском искусстве 1990-х. Для медгерменевтов никем не пойманный Колобок выступал метафорой ускользания от интерпретаций, проводником в новые миры (как для контуженного в бою парторга Дунаева, героя романа Пепперштейна и Ануфриева «Мифогенная любовь каст»), да что там — спасителем отечества (в финале того же романа парторг превращается в гигантского Колобка и освобождает Москву).

На выставке этот сказочный персонаж мелькает в разных графических сериях. Как босс, перед которым отчитываются гангстеры (альбом 2010 года). Или как главный герой серии 1994 года, где по сюжету в результате пожара появился «нетрадиционный» черный Колобок — на акварелях уморительно смешно и тонко разбираются причины его инаковости.

Даже зритель в округлых залах нынешней выставки уподобляется Колобку, отправившемуся в своего рода психоделический трип по произведениям Пепперштейна, включая и никогда не выставлявшиеся подростковые графические альбомы, и самодельные журналы художника-вундеркинда. Уже в начале 1980-х он был виртуозным рисовальщиком и выдумщиком сказочных историй, которые, как и в работах его отца Виктора Пивоварова, переводят узнаваемое в сюрреалистическое измерение.

Со временем, особенно в практике «Медгерменевтики», потешные сюжеты приобрели у Пепперштейна особую легкость и странность. Гипнотическому очарованию графики Пепперштейна 1990-х и 2000-х можно запросто поддаться и сейчас.

Однако в работах последних лет, сосредоточенных на национальной, антикапиталистической или геополитической риторике, кажется, легкость улетучилась: оно и понятно, реальность стала более предсказуемой и жесткой. Вот американский флаг, «нарисованный» ситцевыми лоскутами, а вот, из них же, радикально перекроенная карта мира. В общем, «обстановка международной напряженности», центр которой — инсталляция «Саммит» с переговорным столом и опять же лоскутно-орнаментальными флагами «большой семерки».

Сказкой не для слабонервных выглядит и другая новая инсталляция Пепперштейна — точная копия мавзолейного Ленина, рядом с которым в стеклянном гробу спит обнаженная блондинка, прикрытая прозрачным шелком. Работа, правда, всего-то обыгрывает мифологемы Эроса и Танатоса — по Фрейду, двух основных противоположных сил жизни, влечений к любви и смерти, а заодно и анекдотическую мантру, что Ленин не умер, а уснул.

«Человек как рамка для ландшафта», новая живописная серия Пепперштейна, завершает выставку: ее персонажи изогнуты кольцами, а пейзажи помещены внутрь образовавшихся фигур — шиворот-навыворот по отношению к традиции классической живописи, где человек окружен природой. И эта инверсия, благодаря которой герои словно парят в невесомой пустоте, не тяготясь ношей заключенных в них ландшафтов, может открыть зрителю новые психоаналитические горизонты или утешить в случае гипотетической катастрофы.