Окажется ли на улице Музей древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева

Константин Михайлов, главный редактор сайта «Хранители наследия»

«Церковная реституция» добралась до особо ценного объекта наследия

Известие о том, что Церковь подала заявление о передаче ей московского Спасо-Андроникова монастыря, грянуло как гром среди ясного неба и сразу же вышло в топ новостей. Основания — действующий закон 2010 года о так называемой церковной реституции. В монастыре, как известно, уже более полувека расположен Музей древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева. Музей заявил, что его нельзя выгонять на улицу, Союз музеев России — об угрозе работе музея Рублева и о необходимости пересмотра некоторых положений закона, по которому Церковь может в любой момент потребовать возвращения «имущества религиозного назначения».

Чье мнение учтут

Далеко не всякий случай «церковной реституции» привлекает к себе повышенное общественное внимание. Когда верующим передают аварийный храм в сельской местности и они потом годами его восстанавливают, собирая средства по крохам, никаких протестов не слышно. Но когда Церковь предъявляет права на музейный объект, это воспринимается светским обществом предельно болезненно.

И это вполне оправданно. Во-первых, музейные объекты, как правило, не руины, в их реставрацию вложены немалые государственные средства. На фоне сотен храмов и монастырей, разваливающихся по всей стране, требования передать Церкви более или менее благополучный объект вызывают, мягко говоря, недоумение. Во-вторых, музей по определению есть значимая культурная институция, а Музей древнерусской культуры и искусства — институция уникальная, и ее дальнейшая судьба не может не волновать всех. Не случайно же с 1991 года этот музей включен в официальный список особо ценных объектов культурного наследия России. В-третьих, музей по определению — учреждение открытое и общедоступное, чего никак нельзя сказать о действующем монастыре.

В музее и в Минкультуры возлагают надежды на обсуждение вопроса в специально для таких случаев созданной при министерстве комиссии по взаимодействию музеев и Церкви.

Правда, тон свежих заявлений главы юридического управления Московской патриархии игумении Ксении (Чернеги) никак не настраивает на компромиссный лад: «Вопрос о передаче объекта решается не музеем и не Министерством культуры. Он решается уполномоченным государственным органом, в данном случае — Росимуществом. От согласия или несогласия музея вопрос о передаче не зависит». Игумения Ксения добавила, что за семь лет, отведенных законом для решения вопроса о передаче объекта, на который Церковью подано заявление, можно «как-то определиться с размещением» музея.

Неожиданно быстро, в отличие от прежних случаев, последовала реакция Кремля: пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков сказал журналистам, что позиция по поводу передачи Спасо-Андроникова монастыря «не сформулирована», но «там есть музейные объекты и это нужно учитывать при рассмотрении вопроса».

Позиция, быть может, и не сформулирована, но высказана. После истории с Исаакиевским собором вот это-то мнение точно учтут.

Музей без права передачи?

Нужно понимать, что музейных коллекций Андроникова монастыря Церковь передать ей не просит — в законе о реституции специально оговорено, что он не распространяется на предметы российского музейного фонда. Впрочем, в патриархии не исключают, что после передачи монастыря музей продолжит работу в его стенах. «Церковь, будучи собственником, может распоряжаться этими площадями, и понятно, что никто не собирается музей выселять на улицу. Вполне может быть такое сотрудничество»,— говорит игумения Ксения.

Музей, в штате которого 164 сотрудника, такие перспективы вряд ли обнадежат.

Исторические обоснования закона о реституции понятны, но ведь и у музея они есть. В конце концов, Андроников монастырь не был снесен в середине ХХ века (а такие предложения были) именно благодаря решению Советского правительства о создании в нем Музея им. Андрея Рублева (1947). Музей был открыт для посетителей 21 сентября 1960 года, в честь мифического 600-летия со дня рождения знаменитого древнерусского живописца.

В пылу полемики 2019 года как-то забылось, что заявка на передачу Церкви Андроникова монастыря вовсе не гром среди ясного неба. Еще в 2017 году, во время обсуждения концепции развития музея, все та же игумения Ксения (Чернега) сообщила, что Русская православная церковь рассматривает вопрос передачи ей Андроникова монастыря: «Но это процесс, скажем так, небыстрый. Вопрос рассматривается на перспективу». Перспектива, видимо, приблизилась настолько, что стала осязаемой.

Привет из 1994 года

Гораздо менее известен другой, «пророческий», документ, из которого следует, что первоначально предложение передать Андроников монастырь Церкви исходило… от руководства самого музея. Причем разрабатываться эта идея начала еще в перестройку. В 1994 году премьер-министр России Виктор Черномырдин получил письмо из Музея Рублева, где говорилось буквально следующее: еще «в 1986 году в музее началась разработка программы создания на его основе Центра православной культуры имени Андрея Рублева… Предполагалось, что центр будет первым государственно-церковным учреждением… Музей-центр должен в перспективе быть выведен из стен древнего монастыря, а Спасо-Андроников монастырь передан Русской православной церкви. Центр должен располагаться в непосредственной близости с монастырем…» Для этого музей просил передать ему здания в окрестностях.

Черномырдин дал поручение Минкультуры России и правительству Москвы подготовить (совместно с патриархией) «согласованные предложения». Срок поручению был 20 дней, но не выполнено оно, как видим, до сих пор.

Концепция развития

В начале 2017 года в Москве прошло несколько обсуждений подготовленной Музеем Рублева концепции его развития. Выселить себя из монастыря музей уже не предлагал, но зданий по соседству по-прежнему просил: коллекция за десятилетия увеличилась и в небольших монастырских зданиях тесно, современную экспозицию не создать.

Музей просил передать ему расположенную по соседству, на той же Андроньевской площади, старинную городскую усадьбу Хрящева — Шелапутиных вместе с расселенным жилым домом во дворе: площадь увеличилась в 5 раз, до 4,9 тысячи квадратных метров. Часть подразделений музей планировал вывести туда с территории монастыря, а в нем должно было появиться некое «древлехранилище» — «пример государственно-церковного партнерства».

В мае 2018 года решением правительства РФ усадьба Хрящева и жилой дом были переданы музею. Теперь в бывшем усадебном дворе предполагается строительство нового музейного корпуса — современного облика, наверное, очень удобного для посетителей, но откровенно устрашающего — для исторического квартала — вида.

Собственно, именно противоречие между современными музейными нуждами и атрибутами — и бережным подходом к историческим зданиям и ансамблям — и послужило предметом острой критики концепции со стороны верующих (в главном соборе монастыря давно проходят службы, а рядом с обителью, на территории бывшего монастырского кладбища, выстроен новый действующий храм).

Естественно, критические аргументы — одновременно и аргументы за передачу монастырского комплекса Церкви.

Культурные акции, лифты и санузлы

В концепции заложено создание помещений для «киновидеопросмотров, концертов, семинаров, симпозиумов, конференций, круглых столов, презентаций книжных изданий и других научно-образовательных, культурно-массовых и просветительских мероприятий». Безусловно, все это нужно любому современному музею, но уместно ли это на территории одного из древнейших московских монастырей? Вопрос.

Концепция говорит, что «на территории музея должны быть устроены удобные рекреационные зоны, в том числе для родителей с маленькими детьми. Это даст посетителям в теплое время года возможность длительного и комфортного пребывания не только в музейных помещениях, но и на его территории, где также возможно проведение различных культурных акций и мероприятий, интересных новой генерации зрителей, в частности, в аспекте диалога древнерусского и современного искусства». Таким музейным нововведениям можно только порадоваться. Но верующие пишут: «Монастырские кельи и храмы XV–XVIII веков не предназначались для массового отдыха горожан и комфортного пребывания родителей с маленькими детьми. Создание соответствующей инфраструктуры в корне изменит сохраненный до сих пор в практически неизменном виде облик древнейшего монастыря Москвы». И это ведь тоже правда.

И даже такая бесспорная, казалось бы, вещь, как реставрация памятников монастыря (которой в нем не было с 1986 года), вызвала недоуменные вопросы.

В рамках претворения концепции в жизнь в 2016 году были проведены конкурсы на разработку проектов реставрации и приспособления к современному использованию Трапезной палаты с церковью Михаила Архангела (XVI–XVII веков) и Настоятельских палат 1670 года. При внимательном чтении технического задания обнаружилось, что в подклетном этаже церкви, которая служит выставочным залом, должны появиться гардероб и санузел, а также кафе. Да еще и санузлы в верхнем этаже.

Был и пункт: «предусмотреть установку лифта, при невозможности установки лифта предусмотреть установку подъемника по лестнице». А еще загадочный «стеклянный переход в Алексеевскую церковь».

Глупо спорить, что посетителям музея нужны гардероб, санузлы, кафе и лифты. Но если учесть, что речь о средневековых древних стенах, да еще о храмовых помещениях, опять встает вопрос об уместности.

Покушение на некрополь

Одновременно в 2016–2017 годах за стенами монастыря, на бывшем кладбище, разыгрывался градостроительный скандал. Столичные власти дали разрешение на реконструкцию построенных там еще в 1930-е годы небольших зданий, а предприимчивые коммерсанты развернули целую стройку развлекательных объектов: тира и некоего «центра восточной медицины».

При этом строительная техника стала вырывать из земли кости, остатки надгробий и даже гробы. Что справедливо было расценено прихожанами как осквернение святыни. В декабре 2016 года депутат Госдумы Наталья Поклонская даже обращалась к генеральному прокурору с просьбой провести проверку по факту уничтожения некрополя. На место выезжали сотрудники Следственного комитета. В конце концов департамент культурного наследия Москвы поставил некрополь под госохрану. Но содеянного строителями не воротишь, да и новые постройки окрестность монастыря не украсили.

К Музею Рублева все это, конечно, не имеет отношения, но опять-таки служит аргументом в пользу передачи монастыря Церкви: была бы она тут хозяйкой, такого безобразия не случилось бы.

Общее и частное

Церковная реституция занятых музеями монастырей и храмов на самом деле столкновение двух традиций одного и того же места. Древней, церковной, из глубины веков идущей, и музейной, которой тоже уже много десятилетий, которая в глазах многих имеют не меньшую ценность.

Примирения между ними, видимо, нет. Есть только поле для компромиссов. Как показывает практический опыт, очень многое зависит от личных качеств правящего в епархии архиерея.

С точки зрения охраны памятников примеры есть разные. Сторонники реституции вспомнят десятки возрожденных храмов и монастырей, противники — варварские «поновления» и неграмотную реставрацию, повреждения древней Боголюбской иконы, переданной во владимирский Княгинин монастырь из музея-заповедника и т.п.

С точки зрения музейного дела происходят нелогичные вещи. Московский храм Троицы в Никитниках (бывший филиал Исторического музея), например, передали верующим, а его ценнейшие иконы работы Симона Ушакова, часть музейного фонда, передаче не подлежат. В итоге иконы отправились в музей и… оказались разобщены с храмом, неотъемлемой частью которого они были 300 с лишним лет. Главную икону России — Владимирскую — не отдали из Третьяковки, и она теперь стоит в оставшейся частью музейного комплекса скромной приходской церкви Николы в Толмачах…

С точки зрения финансов реституция музейных монастырей и храмов приводит к неожиданным для государства затратам. Когда и на что из патриархии придет очередное заявление, никому не известно. Но если оно приходит и решение о передаче принимается, государство изыскивает сотни миллионов на строительство новых музейных зданий или переоборудование под них старых. Музеи в конечном итоге могут оказаться в выигрыше, получив современные комплексы, как, например, Новоиерусалимский. А с другой стороны, те же деньги можно было потратить на реставрацию разрушающихся памятников старины, тех же храмов.

Видимо, правы те, кто говорит сейчас, что в закон о реституции нужно вносить коррективы. Если, например, исключить из общей процедуры здания, занятые музейными учреждениями, это предохранило бы общество от многих конфликтов.

В ближайшем будущем нас ждут новые дискуссии о церковной реституции. Ростовский кремль, Спасо-Преображенский монастырь и пять главных, наполненных древнерусскими сокровищами, музейных храмов Ярославля — в очереди, которая неизвестно когда подойдет. Разумные силы — и с церковной, и со светской стороны — не допускают скандалов и держат своеобразный «мораторий».

Скорее всего этой же линии будет держаться и высшая федеральная власть. А решения принимать, оценивая градус общественной реакции, как это явно было с Исаакиевским собором.

Закон о реституции написан на самом деле так, что содержательно отказать Церкви в передаче бывших монастырей и храмов государство не может.

Зато может по формальным причинам, как с тем же Исаакием, когда выяснилось, что срок принятия решения по первому заявлению истек. А про новое в епархии говорят, что «пока не время».