Иван Сухов о пожаре в социальных сетях и телеэфире

Парижские пожарные, несколько часов боровшиеся с огнем, попутно совершили еще один подвиг: пока весь мир был прикован к новостям об их работе, некому было высказать террористическую версию. Тем не менее свой пожар в медиапространстве разгорелся, и в нем сгорела не одна репутация.

Когда 11 сентября 2001 года первый самолет протаранил башню Всемирного торгового центра, у миллионов людей рефлекторно вжались головы в плечи: ведь они меньше чем за 15 лет до этого перестали жить в мире, в котором фоном была угроза ядерной войны между СССР и США. Когда 15 апреля 2019 года рухнул шпиль Нотр-Дама, миллионы людей не могли не подумать о террористической атаке, потому что живут в мире, где 18 лет назад было 11 сентября, а два с половиной года назад — расстрел в Париже.

Если бы версия о теракте прозвучала, пока собор горел, у нее не было бы прямых последствий пожара в Рейхстаге. Но она мгновенно увеличила бы количество враждебности и недоверия в мире. Вырос бы риск, что идеалистическое стремление сделать жизнь максимально лучше для всех и повсеместно еще раз уступит свои и так небесспорные позиции стремлению построить технологически совершенные заборы, разделяющие ненавидящие друг друга толпы.

Но пожарные дали всем несколько часов на то, чтобы подумать, как осторожно следует обращаться с подобными версиями, потому что катастрофа, к которой из-за них каждый раз сдвигается мир, может быть куда страшней пожара в Нотр-Даме. На этот раз «шаг» сдвига был бы соразмерен знаковому объему, занимаемому собором внутри Парижа, Франции, Запада, христианства и современной культуры как таковой. С этим, а не только с жуткими кадрами полыхающего соборного нутра было связано вчерашнее всеобщее ощущение страха.

А теперь, если эта версия и появится, управление эффектом уже будет зависеть от корректности работы следствия и его общения с публикой. У агентств уже было время подтянуть бэкграунд, из которого видно, сколько коротких замыканий, перевернутых подсвечников и забытых обогревателей приходится на одного Баруха Гольдштейна в мечети Ибрагима. Уже было время подумать о том, что это не первый и, увы, не последний сгоревший собор. И о том, что в десятках соборов, разрушенных во время Второй мировой, тепло рук средневековых строителей соединилось с теплом рук послевоенных реставраторов, а разрушения сохранились только на сувенирных фотографиях у входа. О том, что и у нас, и у наших детей еще будет возможность присесть на лавочку в сквере на Сите, любуясь на контрфорсы главного нефа, и взглянуть на Сену с галереи колокольни. И даже о том, о чем с точно дозированной патетикой говорят, выражая при этом нечто действительно очень важное, герои американских фильмов-катастроф, глядя в финале на флаг над разрушенным городом: «Что же мы будем теперь делать? — Построим все заново!»

Но пока пожарные сражались с огнем, а заодно с всеобщими главными страхами, еще один пожар все же разгорелся в социальных сетях и телеэфире. Нашлись люди, которые заговорили о знамении и необходимости задуматься,— и, кажется, оказались не худшими. Нашлись шутившие о том, что нет никакой Парижской Богоматери, поэтому правильно горит. Нашлись повторявшие шутку о Павленском и шутку о Зеленском. И такие, кто написал, что собор — памятник временам, когда христианство стало инструментом государственного террора, поэтому его в конечном счете не жаль. Кто, пока мир, затаив дыхание, смотрел на падающий пылающий шпиль, отпускал реплики из серии: «Ну что, поняли теперь что-нибудь про пожар Москвы?» Когда появились новости о возгорании в будке охранника в комплексе мечети Аль-Акса в Иерусалиме, нашлись обвинители: «Нашего пожара никто не заметил, все смотрели на ваш!» — чистый случай разжигания ненависти под видом публичного выступления за справедливость.

Соцсети часто сравнивают с забором, и вчера он был основательно исписан. Но автор гадкой надписи на заборе остается анонимом. А в медиапространстве каждый виден как на ладони. И вчера это пространство превратилось в костер репутаций. Сразу многих, от ранее безупречных, принадлежавших каким-нибудь нашим с вами общим знакомым, до высоких, несмотря на разные прежние испытания, репутаций известных художников, убежденных, что современная культура — это культура свободы высказывания, и потому упорно не понимавших дикой неуместности своих шуток.

В отличие от соборов, репутации не восстанавливаются.

Иван Сухов, заведующий отделом общества