В Зальцбурге проходит Пасхальный фестиваль

Пасхальный фестиваль в Зальцбурге открыли «Нюрнбергские мейстерзингеры» Вагнера в постановке Йенса-Даниэля Херцога. Рассказывает Алексей Мокроусов.

Все события программы Пасхального фестиваля в Зальцбурге повторятся дважды. Исключений мало — так, «Концерт для Зальцбурга» играют раз, в промежутке между циклами. Но одно событие уникально — вручение премии Караяна, присуждаемой вдовой дирижера. Обычно Элиет фон Караян отмечает молодые таланты: первым лауреатом стал пианист Даниил Трифонов, лауреатом будущего года уже объявлена голландская скрипачка Янин Янсен. В этот раз Элиет фон Караян сделала исключение, наградив выдающегося дирижера Мариса Янсонса. Обоснование очевидно: 50 лет назад как раз на Пасхальном в Зальцбурге Янсонс работал ассистентом Караяна. Дирижер вспомнил о том времени в ходе награждения, умолчав, что два года спустя выиграл организованный Караяном конкурс. Но овации ему достались не за скромность, а за музыку — Янсонса любят всюду.

Его фотография с мэтром из далекого 1969-го украсила программку, а сам фестиваль украсился его концертом с Саксонской государственной капеллой, главным оркестром Пасхального фестиваля. 100-я, «Военная» симфония Гайдна прозвучала боевито-задорно, в Четвертой же симфонии Малера дирижер показал, как сочетать масштабность и камерность, легкость и глубину, филигранность и искренность. Так прозвучала в четвертой части симфонии и «Небесная жизнь» из сборника «Волшебный рог мальчика».

Ученики Караяна часто выступают на Пасхальном, Кристиан Тилеман — из их числа. Как худрук он дирижирует главной оперой, в этот раз — «Нюрнбергскими мейстерзингерами».

Постановщики Вагнера оказались связаны самим Нюрнбергом: пост генерального музыкального руководителя Тилеман впервые занимал в нюрнбергском Штаатстеатре, режиссер Йенс-Даниэль Херцог руководит театром сейчас. Чтобы никого не обидеть, художник Матис Нейдхардт совместил в оформлении залы двух зданий: сцена повторяет театр в Нюрнберге, примыкающие к ней ложи — Земперопер в Дрездене. Авансцена отдана современности, а на большой сцене живет искусство, каким бы оно ни было,— разряженные толпы, певцы, интриги завистников и злопыхателей. Главного злодея, городского писаря Сикстуса Бекмессера, поет Адриан Эрёд, один из лучших европейских Бекмессеров последних лет. Легкий, подвижный, артистичный, он запоминается даже на фоне яркого зальцбургского состава. Подбор мужских голосов в «Мейстерзингерах» — мастерство особого рода; с задачей справились благодаря и тилемановскому любимцу, швейцарско-украинскому басу Виталию Ковалеву — его Фейт Погнер более чем внушителен, как и положено отцу девушки на выданье,— и выдающемуся вагнеровскому тенору Клаусу Фогту, чей Вальтер фон Штольцинг порывист и обаятелен. А также, разумеется, поющему Ганса Сакса басу Георгу Цеппенфельду; его башмачник и мудр, и весел, и именно голос становится важнейшей частью образа.

Херцог считает «Мейстерзингеров» неполитической оперой, попадая в классическую вилку из известного эссе Ники Вагнер — правнучка композитора, далекая от консерватизма многих своих родственников, считает, что трактовки этой оперы делятся на неполитические и политические. Но после нацистских попыток присвоить Вагнера даже неполитическое высказывание обладает политическим смыслом, который у Херцога материализуется в фотопортретах мейстерзингеров. Когда в финале делают портрет Штольцинга, тот его рвет и уходит вместе с выигранной в состязании невестой (Ева — американская сопрано Жаклин Вагнер): дескать, не разделяю финальной здравицы во славу немецкого искусства.

Ожидание финальной определенности не тяготило, способность Тилемана воссоздавать вагнеровский космос заново не оставила его и в этот раз — деталей масса, целое впечатляет. Но длящийся почти шесть часов спектакль слишком статичен, и фантазии постановщика нашлось бы где развернуться еще. Возможно, компромиссы вызваны обстоятельствами: «Мейстерзингеры» — совместная постановка, среди партнеров Дрезденская опера и театр в Токио. Копродукции неизбежны, интенданты вынуждены экономить, но обычно режиссер работает для конкретной аудитории и рассказывает ей историю, понятную до мелочей, и, даже если зал полон иностранцев, это не мешает локальному интеллектуальному колориту. Желание же быть общепонятным повсюду связано с риском, и не всегда здесь спасает даже хорошо поющий башмачник.