Глава Wintershall Dea Марио Мерен об объединении компаний

Wintershall, принадлежащая немецкому концерну BASF, и DEA, принадлежащая LetterOne Михаила Фридмана, Германа Хана и Алексея Кузьмичева, 2 мая объявили о завершении слияния. Объединенный бизнес станет крупнейшей независимой нефтегазовой компанией Европы. О том, почему Германии важен крупный игрок в этой отрасли, отношениях с российскими акционерами и планах IPO “Ъ” рассказал глава Wintershall Dea Марио Мерен.

— Вы говорили о сделке между Wintershall и DEA как о «создании европейского чемпиона». Вы также говорили, что соседние с Германией страны, в отличие от нее, уже имеют крупные нефтегазовые компании. Не означает ли это, что мы возвращаемся во времена ресурсной дипломатии?

— Я так не думаю. Я лишь хотел отметить, что до сих пор нефтегазовая отрасль в Германии была в некотором смысле раздроблена. Теперь, со слиянием Wintershall и DEA, у Германии появляется единый голос в индустрии. Это важно в двух аспектах. Во-первых, я думаю, что для правительства Германии важно иметь сильного игрока в отрасли. Мы присутствуем во многих регионах, где мы как компания имеем возможность устанавливать новые отношения. И чем вы крупнее как компания, чем вы заметнее, тем проще эти отношения выстраивать. Во-вторых, с более общей точки зрения, Германия — самый крупный потребитель энергии в Европе, но до сих пор не имела компании, которая бы заботилась о поставках энергии. Что еще важно, Wintershall Dea будет полностью независимой компанией: мы не входим в состав более крупной промышленной группы, у нас в капитале нет доли государства. Мне кажется, это является привлекательным для акционеров.

— Ваши партнеры по новой компании, Михаил Фридман и Герман Хан, имеют определенную репутацию на рынке. Их партнерство с BP в России постоянно сопровождалось конфликтами. Не опасаетесь ли вы подобного развития событий?

— Во-первых, владельцы LetterOne — очень успешные бизнесмены, и я думаю, что они ясно показали, что хотят развития бизнеса, которым владеют. Они приобрели DEA, затем купили активы E.ON в Норвегии, активы в Мексике и так далее, в результате активы и добыча DEA существенно возросли. BASF, будучи нашим единственным акционером, также хочет, чтобы Wintershall росла. За последние шесть-семь лет Wintershall увеличила добычу на 50%, увеличение запасов было еще более значительным. Поэтому мне кажется, что это хороший союз, к которому мы к тому же шли продолжительное время, обсуждая стратегию будущей компании. Мы согласились, что новая компания должна стать публичной, что наша цель — добывать 750–800 тыс. баррелей к 2023 году.

— Таким образом, вы не видите почвы для возможных конфликтов, например, по дивидендной политике?

— Я не могу говорить за акционеров. Я могу говорить только от лица компании Wintershall Dea, председателем правления которой являюсь. Моя задача — заботиться о том, чтобы компания была успешна и достигала заявленных целей.

— С вашей точки зрения, наличие акционеров российского происхождения может сделать ваш бизнес в РФ более успешным?

— Я считаю, что наш бизнес в России уже весьма успешен. Мы доказали, что являемся надежным долгосрочным партнером для «Газпрома» и ЛУКОЙЛа, с которыми работаем на протяжении уже почти 30 лет. Конечно, теперь, когда у нас есть акционеры с операционным опытом работы в России, было бы глупо не спросить их совета или не поинтересоваться, нет ли у них дополнительных интересных идей. Я всегда рад, что в компании появляются знающие люди. Но я с уверенностью могу сказать, что и существующий бизнес Wintershall в России весьма успешен.

— Обсудили ли вы уже с LetterOne вашу стратегию в России?

— Да, конечно, она была представлена для обсуждения акционерам. С учетом слияния с DEA доля российского бизнеса в портфеле объединенной компании будет чуть более 40%, что является, на мой взгляд, хорошим показателем.

— Создает ли тот факт, что владельцы LetterOne — известные российские бизнесмены, дополнительные риски для новой компании, учитывая угрозу санкций?

— Wintershall Dea — это немецкая компания, зарегистрированная в Германии, у которой два акционера. Один из них — BASF — немецкая компания, другой — компания, зарегистрированная в Люксембурге. Как видите, мы европейский игрок. По сути, мы — немецкая компания.

— Мы видели в прошлом году, как европейские заводы «Русала» попали под санкции со стороны США и оказались в тяжелом положении.

— Как глава Wintershall Dea я не обеспокоен.

— Анализировали ли вы подобные риски, когда готовили сделку?

— Конечно, мы исследовали эти риски. Для меня речь идет об объединении двух немецких компаний. Безусловно, никогда не знаешь, что может случиться, когда речь идет о санкциях, но я не беспокоюсь по этому поводу и хорошо сплю по ночам.

— Объясните, пожалуйста, зачем Wintershall и DEA привлекли на совместную компанию кредит в €6 млрд.

— В прошлом Wintershall и DEA имели разную политику по привлечению финансирования. Wintershall получала финансирование от своего единственного акционера BASF через взносы в капитал и кредиты. DEA получала финансирование за счет выпуска облигаций и кредитов от внешних банков. Сейчас мы объединяем компании, и, согласно проведенной оценке, новая компания будет иметь кредитный рейтинг инвестиционного уровня. Это дает нам новые возможности по привлечению финансирования.

В качестве следующего шага мы оценили, сколько денег требуется, чтобы Wintershall выплатила долг своему кредитору — BASF, а DEA погасила свои облигации и вернула деньги банкам. И мы привлекаем сейчас средства у консорциума из 16 банков, чтобы сделать эти выплаты.

— Как будут выглядеть органы управления объединенной компанией?

— У нас будет наблюдательный совет и правление, а также, поскольку в компании будут два акционера,— комитет акционеров. В набсовете девять мест, три из которых займут сотрудники компании, еще четыре — представители BASF и два — представители LetterOne. В правлении, согласно соглашению акционеров, гендиректора компании будет номинировать BASF, его заместителя — LetterOne.

— Вы планируете IPO объединенной компании, при этом сейчас у LetterOne блокпакет. Будут ли у LetterOne какие-либо привилегированные права в том случае, если в ходе IPO ее доля упадет ниже 25%?

— Действительно, сейчас у BASF в объединенной компании около 67%, у LetterOne — порядка 33%. После того как в компанию будет внесен газотранспортный бизнес Wintershall, доля BASF вырастет до 73%. Окончательное решение по количеству акций в свободном обращении еще не принято. Также не решено, будут ли акционеры сокращать свои доли пропорционально, но предполагается, что в ходе IPO продавать свои бумаги будут оба акционера. Если говорить о LetterOne, то у них будет право назначать членов наблюдательного совета, мы раскроем это подробнее в проспекте размещения. Но нам также необходимо, чтобы условия для миноритарных акционеров были комфортными. У нас не будет привилегированных акций, «золотой акции» и тому подобного.

— Правильно ли я понимаю, что в случае если LetterOne в ходе IPO снизит долю ниже 25%, они потеряют право назначать двух членов набсовета?

— Мы раскроем уровни владения акциями, которые дают право номинирования представителя в набсовет, в проспекте размещения. Это также зависит от места размещения и правил листинга — будет ли это Франкфуртская биржа или другое место, поскольку есть различные требования по наличию в набсовете независимых членов и т. д.

— Средства от IPO пойдут акционерам?

— Да. У объединенной компании хороший баланс, нам не нужны средства от IPO для роста.

— Достигли ли вы соглашения с LetterOne по дивидендной политике?

— Дивидендная политика — это вопрос, по которому нам нужно будет прийти к соглашению перед выходом на IPO. Это будет очень важный момент в нашей стратегии выхода на рынок. Если говорить о том, что Wintershall Dea может предложить инвесторам, то это, прежде всего, рост бизнеса. У нас есть портфель активов, который позволит нам расти на 6–8% в год. В то же время, конечно, мы финансово достаточно солидны, чтобы платить дивиденды. Но конкретный размер дивидендов или процент выплат будет определен позднее.

— Определен ли принцип — будет ли это доля от прибыли, от свободного денежного потока?

— Существуют разные подходы. Можно платить процент от денежного потока, или иметь ориентир в виде конкретной суммы, либо зафиксировать минимальный уровень дивидендов. Мы рассмотрим разные стратегии и решим, что, по-нашему мнению, наилучшим образом подходит для компании и одновременно является наиболее привлекательным для инвесторов.

— Какие будут инвестиции у новой компании в горизонте трех-пяти лет?

— Мы еще уточняем цифры, но я предполагаю, что мы будем инвестировать примерно от €1,5 млрд до €2,5 млрд в год. Конечно, будет волатильность по годам, но это примерно та сумма, которая нам необходима, чтобы добиться синергии и роста по портфелю активов Wintershall и DEA. Мы планируем представить уточненные оценки инвестиций, расходов на геологоразведку, а также дать ориентиры по дивидендной политике. Я думаю, что первая порция публичной информации будет раскрыта перед размещением облигаций Wintershall Dea, запланированным на четвертый квартал. Мы привлекаем облигации, чтобы частично рефинансировать банковские кредиты на €6 млрд. И, конечно, более подробная информация будет доступна перед IPO, которое мы планируем на второе полугодие 2020 года.

— Фактически вы планируете двукратный рост капитальных вложений. Как это будет совмещаться с дивидендными выплатами?

— Я считаю, что приоритетом для Wintershall Dea будет сохранение инвестиционного кредитного рейтинга, это то, чем мы не будем рисковать. Что касается соотношения между нашими инвестициями и дивидендами — это вопрос, который предстоит решить.

— Как инвестиции будут распределены между вашими ключевыми рынками?

— Пока слишком рано называть цифры, но, очевидно, большая часть инвестиций в ближайшие три-пять лет придется на Россию и Норвегию. В Норвегии это месторождения Nova, Braga, Solveig. В России — разработка участков 4A и 5A ачимовских отложений Уренгойского месторождения, а также туронских залежей Южно-Русского месторождения, в целом это инвестиции в миллиарды евро в ближайшие пару лет. Кроме того, у нас есть газовая концессия в Абу-Даби, но это более долгосрочный проект. Также мы собираемся начать новый проект в Аргентине, и теперь у нас есть многообещающие активы в Мексике.

Если говорить о приоритетных регионах с точки зрения геологоразведки, то это будет Мексика, Бразилия и Норвегия. Кроме того, возможно, у нас в портфеле появятся новые регионы.

— Планируете ли вы новые добычные проекты?

— Да, особенно если мы говорим об инвестициях с 2022–2023 года. Дело в том, что сейчас у нас уже есть портфель проектов, который позволит нам нарастить добычу с 590 тыс. баррелей нефтяного эквивалента до 750–800 тыс. баррелей самое позднее к 2023 году. Думаю, это очень неплохой рост, 6–8% в год, и я не вижу большой выгоды в попытке его ускорить. Так что в принципе мы смотрим на разные активы в своих ключевых регионах и за их пределами. Для нас важно, чтобы у Wintershall Dea были конкурентные преимущества при разработке таких активов — обладание технологиями или знанием конкретной геологии.

— Смотрите ли вы на проекты с «Газпром нефтью» в районе Обской губы? «Газпром нефть» объявила о контракте с «Газпромом» по ачимовским залежам Ямбургского месторождения, а у вас есть опыт работы на ачиме на Уренгойском месторождении.

— Мы находимся уже некоторое время в очень хорошем диалоге с «Газпром нефтью» по поводу различных видов сотрудничества. Мы обмениваемся информацией по темам, связанным с технологиями, наукой и цифровизацией. Так что «Газпром нефть» — это партнер, и мы обсуждаем с нашими партнерами разные проекты, но на данный момент я не могу ни о чем объявить.

— Но, в любом случае, подобные проекты могут начаться не ранее 2022 года?

— Всегда необходимо время для подготовки и оценки проекта. Например, по проекту в Абу-Даби мы уже инвестируем, но добыча начнется примерно в 2022 году. Так что, как я уже сказал, у нас есть ряд обсуждений, но это не значит, что завтра мы объявим о сделке, а послезавтра примем окончательное инвестрешение по проекту.

— Один из ваших ключевых проектов, «Северный поток-2», столкнулся с рисками задержки, поскольку власти Дании не дают разрешения на прокладку. Ожидаете ли вы, что оно будет дано в принципе?

— Это задача оператора проекта, компании Nord Stream 2 AG, выяснять, будет ли задержка в реализации проекта или нет, как долго она может продлится и что это будет значить для проекта. Поэтому я могу поделиться только общим видением. Спрос на газ в Европе растет, и «Северный поток-2» может помочь его удовлетворить. Так что я не могу представить, почему Дания должна быть против европейских стран, которые хотят обеспечить достаточные поставки газа. Ведь Дания добывает и потребляет примерно по 4 млрд кубометров газа в год, она не будет затронута проектом «Северный поток-2» ни с точки зрения влияния на рынок газа, ни с какой-либо другой. В то же время поставки газа в Германию позволят сократить потребление угля в генерации электроэнергии. Дания прилагает много усилий для уменьшения влияния на климат, и поэтому, на мой взгляд, власти Дании не должны быть против проекта, который позволит Германии уменьшить выбросы благодаря сокращению использования угля.

— Если проект все же будет запущен с задержкой, как это отразится на ваших доходах как кредитора проекта?

— Вероятно, никак. Мы обязались предоставить проекту долгосрочное финансирование на €950 млн.

— Но ведь имеет значение, с какой даты проект начнет возвращать вам эти средства и проценты?

— Да, но это скорее вопрос ликвидности, а не рентабельности. Так что с финансовой точки зрения мы не обеспокоены. Мы куда больше обеспокоены с точки зрения надежности поставок. Я могу лишь повторить, что Европе нужно как можно больше газовой инфраструктуры, и «Северный поток-2» может стать важной частью общей картины. В прошлом году, зимой и даже в марте, Европе требовалось много газа из-за холодной погоды. К сожалению, холодно было также и в Азии, и в США, так что буквально ни одного груза СПГ не пришло на хабы в Европе. И только благодаря хорошей трубопроводной инфраструктуре между Европой и Россией весь спрос был покрыт. Мы ведь прекрасно знаем, что СПГ идет на тот рынок, где выше цены. При этом Европа — это промышленный регион, и для промышленности крайне важна, во-первых, доступность энергии, а во-вторых, ее цена. Так что мы говорим не меньше чем о конкурентоспособности европейской промышленности. Вопрос в том, хотим ли мы иметь конкурентоспособную промышленность или мы хотим, чтобы ее потеснила американская промышленность, снабжаемая дешевым сланцевым газом, или китайская промышленность на дешевом угле?

— Правильно ли я понял, что вы как кредитор начнете получать платежи и проценты со дня запуска «Северного потока-2»?

— Не совсем. Мы согласовали определенные точки во времени, в которые мы будем получать проценты и платежи. Это условия контракта, которые я не могу разглашать.

Интервью взял Юрий Барсуков