Елена Альшанская о реформе сиротских организаций

Министерство просвещения вместе с общественными организациями подготовило поправки в правительственное постановление №481 о реорганизации детских сиротских учреждений. Руководитель благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», член Совета по вопросам попечительства в социальной сфере при правительстве РФ Елена Альшанская рассказала спецкорреспонденту “Ъ” Ольге Алленовой, почему реформа сиротских организаций остановилась и что нужно делать дальше.

«Это были отстойники, последняя миля для детей»

— В 2014-м году было принято постановление правительства №481 о реформировании детских сиротских учреждений. Насколько я знаю, реформа затронула только детские дома, где созданы группы по типу семейных. А вот детские дома-интернаты (ДДИ) по-прежнему остаются казармами.

— Реформа касается всех организаций для детей-сирот, но не все с ней справляются. ДДИ тяжелее всего: их условия меньше всего соответствуют постановлению. В некоторых регионах даже пытались вывести ДДИ из-под действия постановления, якобы потому, что там находится много родительских детей.

Три министерства рассылали в регионы совместное разъяснение, что, даже если у вас там 99% родительских детей, это все равно организация для детей-сирот, которая должна полностью соответствовать постановлению. И после этого ДДИ стали что-то делать. Внутри жизнь стала потихоньку меняться.

Но вот сам принцип сегрегации детей по разным организациям в целом не изменился. Почему же у нас так много разных видов детских сиротских учреждений? Причина и у нас, и во всем мире одна, весьма прогрессивная. До середины 20 века дети, которые не могли осилить общеобразовательную программу, считались необучаемыми. Когда в 1950-е годы появились программы коррекционного образования — разные для детей с разными нарушениями развития — это был большой прорыв. Когда у тебя появилась программа для слепоглухих, например, ты не можешь ее внедрить в каждую школу на начальном этапе, но ты делаешь одно место для слепоглухих и туда свозишь детей отовсюду. И, вроде как, это было прогрессивно, потому что дети, наконец-то, стали учиться. Но в выходные и на время каникул они уезжали домой, а, если кому-то повезло, и он жил рядом,— он мог быть дома хоть каждый вечер.

Для детей-сирот это разделение на типы учреждений привело к тому, что они оказались полностью изолированными от мира.

Из-за своих образовательных потребностей они попали в учреждения, которые одновременно стали для них и местом жительства, из которого они не могут никуда уйти — ни на каникулы, ни на выходные, никогда. Никакого другого дома у них нет. Школа и дом соединились в одно учреждение.

У нас в системе детских домов есть 13 типов разных учреждений — в частности, дома ребенка для маленьких, восемь типов коррекционных школ-интернатов, детские дома-интернаты для детей с умственной отсталостью. Вот так по разным образовательным программам детей сгруппировали. Но не все восемь типов учреждений есть в каждом регионе. Например, самый редкий — это шестой вид, для детей с двигательными нарушениями. Таких учреждений несколько штук на страну, поэтому большая часть таких детей оказывалась в ДДИ. А что такое ДДИ? Это так называемый девятый тип учреждений, для которых не было образовательных программ. Потому что дети с серьезной умственной отсталостью считались необучаемыми.

Поэтому там официально не было ни образовательных лицензий, ни обучения. Это были такие отстойники, последняя миля для детей. Все остальные дети находились в системе образования, а эти — в соцзащите. Именно поэтому в ДДИ не было в достаточном количестве педагогов, а основным персоналом были санитарки. То есть, предполагалось, что ребенка в ДДИ нужно лишь помыть и накормить.

И вот в такие учреждения попадали как дети с умственной отсталостью, так и дети, например, с аутизмом, потому что аутизм у нас вообще не диагностировали и работать с аутистами не умели.

Или с ДЦП, с деформацией конечностей,— потому что в регионе не было школы-интерната шестого вида.

— Я так понимаю, в ДДИ даже интеллектуально сохранный ребенок начинает отставать и в итоге теряет способность жить самостоятельно.

— Конечно. Любой ребенок, с которым не занимаются по его возрастным потребностям, который исключен из сообщества других детей, который лишен полноценного образования, будет отставать.

После того как вступило в силу правительственное постановление №481, мы стали ездить по стране с мониторингом, смотрели, как оно исполняется. Несколько лет назад я оказалась в Тульской области в интернате, познакомились с девочкой, которая родилась без ног. У этой девочки никаких нарушений интеллекта не было, но ее не просто определили в ДДИ, а разместили в отделении для неходячих, потому что она без ног. А неходячие в ДДИ — это чаще всего дети еще и неречевые, то есть, с тяжелыми и множественными нарушениями.

И вот абсолютно интеллектуально сохранный ребенок, у которого просто недоразвитость нижних конечностей, оказалась в отделении для детей, которые могли издавать какие-то звуки, но не разговаривали.

Каким-то чудом она научилась разговаривать. Спасибо няням, потому что без них она могла научиться только мычать. Кто-то из санитарок научил ее читать и писать. Мы с ней познакомились, ей было 15 лет. К 15 годам умный, сохранный ребенок не умел нормально читать и писать, потому что с ней никто не занимался системно, она училась урывками, сама. Она не имела ни одного дня нормального школьного образования. У нее не было ни первого класса, ни третьего, ни шестого, никакого! Это был человек со сниженным кругозором, с отсутствием образования, постоянно живущий в кругу детей, у которых, действительно, серьезные интеллектуальные нарушения. Она в этой группе была единственной такой девочкой. При этом, как опять же, к сожалению, часто бывает в таких учреждениях, группа для неходячих располагалась на третьем этаже, без лифта, без пандусов, чтобы оттуда никто никогда никуда не вышел. И она, без ног, прыгала по этой лестнице вниз, чтобы гулять. Когда мы с этой девочкой познакомились, мы добились того, чтобы с ней начали заниматься. Понятно, что наверстать упущенное в такой системе практически невозможно. Весь сензитивный период — тот период, который нужен нашему мозгу для того, чтобы нормально развивать те или иные функции,— уже давно был упущен. Тем не менее, она начала довольно активно учиться, к ней стала приходить учительница. Через два года этот ДДИ переделали в ПНИ, и дети, которые там жили и выросли, автоматически перешли в этот ПНИ. Никакого образования там не было. Нам удалось добиться перевода этой девочки в дом инвалидов, где все-таки в основном жили интеллектуально сохранные люди и была какая-то возможность учиться, что-то делать. Зачем я об этом рассказываю?

Из-за того, что когда-то давным-давно кто-то придумал, что есть необучаемые дети, и устроил для них отстойник, у нас сложилась система, которая калечит судьбы детей.

Историй, когда ребенок не должен был попасть в ДДИ, но попал туда, множество. Ребенок там инвалидизируется, ему дают медикиаменты, нейролептики, он теряет здоровье, не развивается. Это преступление в отношении ребенка.

— Наверное, и дети с тяжелой инвалидностью не должны там жить?

— Конечно! Никому не надо попадать в место, где собраны вместе тяжелые дети, где недостаточно персонала, и он не обучен работать с такими детьми, где нет никакой интеграции в социум, нормального образования и развития. Эти места не подходит никаким детям.

Вообще ДДИ — это самая страшная сеть детских учреждений в нашей стране. Когда люди попадают в ДДИ в первый раз, особенно люди, способные на эмпатию, они испытывают абсолютный шок. Я помню, как в ДДИ попал наш юрист, человек давно работающий в теме и видевший все. Она испытала чудовищный стресс и не сразу пришла в себя. Это, правда, не укладывается в голове — вот есть прекрасные города, где живут благополучно люди, смотрят телевизор, ездят за границу на отдых, производят какие-то новые программы, машины, рассуждают о том, как будут строить карьеру их дети, а рядом с ними есть места, которые выглядят так, как будто у нас 17 век, и как будто только что прошла бубонная чума, и мы свезли больных на остров. Эта бесчеловечная система существует давно и стала некой нормой жизни, она существует за госсчет и называется "заботой государства о детях"».

«Люди не имеют специальной подготовки для того, чтобы ухаживать за детьми»

— Многие родители отдают своих детей с нарушениями развития в ДДИ, потому что их больше никуда не берут – ни в сад, ни в школу. Центров дневного пребывания для детей с множественными нарушениями тоже нет. А государство считает размещение ребенка в интернате услугой.

— Честно говоря, система социальной заботы о детях в нашей стране вообще выглядит как издевательство. Когда из семьи изымают детей, потому что у матери нет работы и нечем кормить детей,— это же репрессия, а не социальная помощь. А вместо этого можно было попробовать помочь матери с работой или дать ей какое-то дополнительное пособие. Но наше законодательство, к сожалению, не предусматривает такие механизмы.

Возьмем те же ДДИ. Меня всегда поражало, что там находятся не только сироты, но и дети, которых туда добровольно размещают родители, полностью уверенные в том, что это некая система ухода и услуг.

Но за пять лет поездок по российским ДДИ я не встретила практически ни одного интерната, где персонал, непосредственно работающий с детьми в группе, понимал бы, как правильно ребенка кормить, как его пересадить с кровати в коляску.

Про реабилитацию я уж вообще молчу. И количество детей, которых травмировали или доводили до чудовищного состояния вот этими «уходом и заботой», огромное. Только последние годы, после постановления №481, некоторые ДДИ начали действительно меняться. Чаще всего за счет участия и помощи общественных организаций.

— Все дело в неграмотности персонала?

— И в этом тоже. Люди не имеют специальной подготовки для того, чтобы ухаживать за детьми, кормить детей, нуждающихся в индивидуальном подходе. Дети в ДДИ не всегда сами умеют жевать, они могут быть лежачими, тогда в них заливают суп лежа. Смешивают в блендере первое, второе и третье и заливают. Да, сейчас в некоторых ДДИ ситуация уже не такая катастрофическая. И где-то мы уже видим, что в спальнях не 20 детей, а 10–12, и кого-то стали возить учиться в школу. Но персонал там по-прежнему не обученный, и его очень не хватает, его мало — а это самая главная проблема.

— Предположим, персонал обучат. Это решит проблему детей, живущих в ДДИ?

— Только обучение — не решит. Потому что вся существующая в России система разделения детей по образовательным потребностям не отвечает интересам ребенка.

Возьмем простой пример, такие истории я встречаю часто. Троих детей, разновозрастных, забирают из семьи. Маленькому два года — его направляют в Дом ребенка. Дети старше четырех лет пойдут в детский дом. Если один из них окажется с синдромом Дауна, он уйдет в ДДИ. Если кто-то из детей заикается или плохо говорит, и в регионе есть интернат для детей с речевыми проблемами, его отправят туда. Все, эти дети, родные друг другу, в один миг разводятся по разным местам. Я в прошлом году была в одном региональном образцово-показательном детском доме. С прекрасной мебелью, лепниной, садом, нереальная красота. И там в коридоре я познакомилась с 12-летней девочкой. Это было незадолго до Нового года, я у нее спросила, есть ли у нее какая-то такая большая, настоящая мечта. И она сказала, что больше всего на свете она бы хотела увидеть снова своих брата и сестру, которых не видела пять лет, потому что пять лет назад их изъяли у мамы. То есть, человек все свое детство провел с братом и сестрой — и последние пять лет их не видел. Их сразу же разлучили: младших отправили в дом ребенка, откуда их забрала приемная семья. Эту девочку тоже взяла другая приемная семья, но вернула через год. Такое у нас в стране происходит каждый день. И это называется системой защиты прав детей.

— Разве это не нарушает Конвенцию ООН о защите прав ребенка?

— Конвенцию однозначно нарушает. Ребенок имеет право на отношения с близкими, с братьями и сестрами. Пусть мать не смогла его воспитывать, но у него есть другие члены семьи. А их насильственно разлучили. Вы представьте себе ребенка в ситуации потери, когда он разом лишается всех любимых людей. Это бесчеловечно.

Во всех регионах России разлучают разновозрастных детей при их поступлении из семьи в сиротскую систему, это абсолютная тенденция. И часто это, действительно, последняя точка, после которой эти дети больше никогда друг друга не видят. Я не понимаю, зачем так делать. Это очевидное издевательство, это жестокое обращение, это нарушение прав детей. И это происходит просто потому, что так устроена система. А часто бывает и так, что дети живут разлученные, а потом появляется приемная семья, которая хочет взять ребенка, а ей говорят, что у него еще братик есть в ДДИ за 300 километров отсюда, и их нельзя разлучать по закону. Так что или берите обоих, или никого. Это только государство может их разлучить и раскидать куда угодно, а вы не можете, вы уже права нарушать будете. Вся эта система выглядит, как абсурд и безумие. Часто ребенок увозится от семьи так далеко, что ни о какой работе над восстановлением детско-родительских отношений просто не идет речи.

Во всем мире уже давным-давно понимают, что самое главное в реформе сиротских учреждений – сделать так, чтобы ребенок мог вернуться домой.

Если уже так вышло, что он в это учреждение попал — добровольно ли его родители отвели «за услугами», или государство изъяло из семьи, — нужно работать над тем, чтобы мама или папа забрали его обратно. Конечно, если в семье нет насилия и жестокого обращения. Но когда мы увозим ребенка в учреждение за 100, за 500 километров от дома, мы лишаем его шанса на возвращение в семью. Родители, у которых часто нет денег на транспорт, не смогут его навещать. А если это регионы, где одно учреждение на округу в 700 километров?

К нам в свое время обращалась девушка из Ханты-Мансийска, где на регион всего один дом ребенка. Все маленькие дети свозятся в одну точку. И вот эта мама, студентка, не смогла справиться и сама по заявлению передала ребенка в соцзащиту, на время. А дальше она без денег. У нее нет возможностей заработать. А чтобы навещать ребенка, надо преодолеть 700 километров. Она физически не может его навещать — это дорого, и ей надо несколько дней потратить на дорогу. В результате через пару месяцев ей позвонили и сказали, что, раз она своего ребенка не навещает, ее будут ограничивать в правах, а потом лишать. Понятно, что это маленький ребенок, которого можно устроить в семью. И такую систему разлучения ребенка с кровной семьей можно называть системой защиты прав детей? Это безумие.

«Если такой закон примут, это будет конец истории про ДДИ»

— Что делать?

— Я считаю, что нужно прекратить разделять детей. Необходимо объединить все учреждения — дома ребенка, которые подведомственны Минздраву, детские дома, за которые отвечает Минпросвет, ДДИ, которые подчиняются Минтруду,— в единую систему, в которой ребенок размещается временно, при этом недалеко от дома. У нас есть приюты, которые находятся как раз на территории районов, и можно развивать систему заботы о детях в трудной жизненной ситуации на базе таких приютов. Это значит, мы перестанем увозить детей за 700 км от мамы. А сегодня приюты дублируют функции других сиротских учреждений, при этом они не подпадают под 481-е постановление, потому что это не учреждения для сирот, а места временного размещения детей, имеющих родителей.

Сегодня одна мама пишет заявление, и ребенок попадает в приют, а другая пишет заявление, и ребенок попадает в детский дом — непонятно, по какому принципу это происходит. У них одна и та же трудная жизненная ситуация, а механизмы разные. Детей сортируют и развозят, исходя из того, какие в регионе есть учреждения, а еще исходя из того, где много мест.

— Вы входили в рабочую группу при правительстве, которая разрабатывала постановление №481. Почему вы тогда не настояли на объединении учреждений?

— Мы с самого начала настаивали на том, что в 481-е постановление нужно вписать единый тип учреждений, куда дети распределяются исключительно по принципу близости к дому. Но в процессе работы не все наши позиции нам удалось отстоять. И единый тип учреждений мы как обязательную позицию не отстояли — сегодня в постановлении рекомендован этот единый тип, но размещение туда детей является правом, а не обязанностью регионов. Но мы отстояли другое — в этом документе прямо написано, что ребенок должен быть размещен рядом с местом жительства. Но чиновники эту норму просто игнорируют. Ровно потому, что есть вот эти пресловутые типы учреждений. И вот уже сколько лет мы бьемся и везде, на всех уровнях, говорим одно и то же: нужно работать с семьей. Это значит, не надо размещать детей в детский дом, если можно помочь семье. Не надо предлагать семье с ребенком инвалидом такую «услугу», а надо предлагать те услуги, которые сохранят их как семью, вместе. И если уж пришлось изъять или родители не справляются сами, то разместить только всех вместе и рядом с домом. Это значит, что ребенка не должны никуда увозить, братьев и сестер ни в коем случае нельзя разлучать. Вопрос образования и проживания — это разные вещи.

Если ребенку нужна какая-то специальная адаптированная образовательная программа, то он идет в логопедический садик, идет в класс обычной школы по адаптированной программе, у нас же, вроде, инклюзия.

Ну или в коррекционный класс или школу. Но он не живет в этой школе так же, как его не нужно селить в логопедический садик.

— То есть, 481-е постановление оказалось половинчатой мерой?

— Да. Нам нужно делать следующий шаг и честно признать, что та компромиссная система, которую не удалось преобразовать полностью, не защищает до конца детей, не помогает детям, она их калечит, разрушает семьи. Эту систему цементирует только то, что к ней привыкли взрослые, им так удобно.

— Будут ли в постановление вноситься какие-то поправки?

— Министерство просвещения согласно, что нужно идти дальше в реформировании детских сиротских учреждений, и оно подготовило проект изменений — совместно с рабочей группой Совета по вопросам попечительства в социальной сфере при правительстве РФ. Этот проект как раз про то, что при изъятии ребенка из семьи власти в регионе обязаны размещать детей в учреждения рядом с местом проживания, и в каждом районе обязаны создать условия для приема ребенка с любыми нарушениями развития и любыми потребностями. А размещать его туда по родительскому заявлению могут, только если меры поддержки на дому исчерпаны. Это записано в проекте черным по белому.

— Он уже внесен в правительство?

— Насколько я знаю Министерство просвещения планирует сделать это в ближайшее время.

— Значит, если этот документ будет принят правительством, сегрегация прекратится? Или типы учреждений останутся?

— По сути, если такой закон примут, это будет конец истории про ДДИ. И в перспективе это приведет к упразднению типов учреждений. Потому что если те самые трое разновозрастных детей попадут в одно учреждение в своем районе, то нет никакой необходимости содержать специализированные дома ребенка или ДДИ.

Я не знаю пока, примут ли это изменения. Мы видим, что Татьяна Алексеевна Голикова поддерживает этот проект Минпросвета. Но я знаю, что другие ведомства — Минтруд, Минздрав — сильно сомневаются.

— Вы думаете, Минтруд боится, что в результате новой реформы детских учреждений придется закрыть ДДИ?

— Если ребенок размещается рядом с домом и в районе для него должны быть созданы необходимые условия, значит, ДДИ не нужны больше. Это очевидно. Если у него инвалидность, его нужно устроить в школу. Если нет возможности водить в школу, значит, к ребенку будет ходить учитель из школы. Но для этого же надо создать новую систему! Чиновники не любят создавать что-то новое. Они всегда крепко держатся за старое. Вероятно, они переживают, что, как только детей станут размещать по месту жительства, нагрузка на местную социальную сферу вырастет. Она должна будут оказывать социальные услуги всем — от 0 до 18 лет.

«Не могут две нянечки качественно работать в отделении «Милосердия» с группой из 12 детей»

— Я помню, что, когда разрабатывали 481-е постановление, вы настаивали на ограничении численности детей в сиротских учреждениях до 60 человек.

— На самом деле я настаивала на ограничении до 30 человек. Мы исходили из опыта наших зарубежных коллег, которые давно доказали, что дом, где живет больше 20 детей,— это уже интернат. Но мне сразу сказали, что это нереально. Тогда мы сказали, хорошо, пусть будет 60. Это наше предложение вошло в текст постановления, но в итоге его выкинули, потому что губернаторы написали отрицательные отзывы. Регионы сказали, что они не смогут расформировать большие учреждения. Конечно, мы были не на той позиции, чтобы биться до последней капли крови. Нам сказали, что, если примем эти правила, все учреждения станут вне закона. Так нельзя, надо реформировать постепенно. С моей точки зрения, времени прошло более чем достаточно. Пора идти дальше.

— Вы можете объяснить, почему интернат на 500 детей — это плохо?

— Прежде всего это не просто дети, а дети, оторванные от семьи, с потребностью в близких отношениях, индивидуальном подходе. Дети, часто травмированные, с тяжелым опытом. Помочь таким детям не так уж просто. Даже если их двое, трое. А если 10? 20? 500? И вот уже задача помочь им, собрав на одной территории, становится нереальной. В такой ситуации задача остается одна — удержать эту массу травмированных, одиноких детей, от проявления их «опыта» и травм, чтобы они не поубивали друг друга, чтобы массово не убегали. Поэтому в любом большом учреждении всегда будет обстановка, близкая к тюремной.

Даже если вы прекрасный директор и замечательный человек и у вас работают лучшие педагоги, собрать 500 травмированных разрывом с семьей детей в одном месте и думать, что можно там им помочь,— ужасная иллюзия.

Это комбинат детей. И в этот комбинат вы запихиваете всех подряд — детей травмированных, детей, переживших насилие или разрыв с семьей. Каждому из этих детей, находящихся в тяжелейшем состоянии, нужна индивидуальная реабилитация. Но вы запихнули его туда, где маринуются 500 других, тоже травмированных, детей. Это проигрышная ситуация, никакие технологии не помогут сделать ее нормальной. В маленьком учреждении гораздо труднее устроить казарму, чем в большом. Насилие в маленьких учреждениях встречается редко, а вот в больших — постоянно.

— Удалось ли создать для детей в ДДИ постоянную среду? Прекратились ли переводы из группы в группу?

— Мы бились за то, чтобы детей не разделяли по возрасту, состоянию здоровья, диагнозам. Чтобы в группе были самые разные дети — как в семье. Потому что, когда в группе восемь сложных детей, с ними персоналу трудно справиться, и в итоге эти дети получают нейролептики и лежат в кроватях. Но если в группе два сложных ребенка и один маленький, то остальные помогают, и персоналу легче работать, и у детей есть ощущение заботы о младших, о тех, кому труднее. В таких условиях дети вырастают более здоровыми эмоционально, более социальными.

Постановление №481 прямо запрещает перевод из группы в группу и рекомендует создавать для них постоянную среду. И чаще всего сегодня детей в учреждениях из группы в группу, правда, уже не переводят. Но иногда на мониторинге мы видим, что в каждой группе находятся дети одного возраста и примерно с одним типом нарушений развития. Это результат сегрегации. Переводы из учреждения в учреждения мы тоже не смогли остановить, как я уже говорила,— из-за того, что пока существуют вот эти 13 типов учреждений. А еще, к сожалению, есть такое явление, как оптимизация. Сегодня в регионах исходят, в первую очередь, из экономической целесообразности: мало осталось детей в детском доме, значит, его закроем, а детей переведем в другой. Никто не думает о том, что чувствует ребенок и какая это для него травма.

— Есть ли в России хоть один регион, который выполнил 481-е постановление в той части, где рекомендуются группы детей разного возраста и разного состояния здоровья?

— Только Москва. И в Москве это стали делать недавно. Уже поменяли уставы учреждений, они все могут брать детей разного возраста от 0 до 18 лет, и сейчас постепенно начали смешивать, брать в учреждения детей с разной группой здоровья, с инвалидностью.

— А хоть что-то глобально изменилось в ДДИ в результате реформы?

— Сейчас уже почти не осталось групп на 40 детей, сейчас мы все чаще видим по восемь детей в группах, но в отделениях «Милосердия» все еще в лучшем случае 10—12 детей, а чаще 15—20. Где-то стали учить детей в школе, где-то стали привлекать волонтеров. Но мы везде видим одну проблему — катастрофическую нехватку персонала. Не могут две нянечки качественно работать в отделении «Милосердия» с группой из 12 детей. Мы считаем, что, пока еще ДДИ не закрыты и дети не устраиваются в учреждения по месту жительства, персонала в ДДИ должно быть много, и он должен быть обучен. Сотрудник должен тратить на кормление ребенка столько времени, сколько ребенку нужно. Час — значит час. И в новом проекте Минпросвещения как раз предлагается рассчитывать количество персонала, исходя из возраста и особенностей ребенка. Вплоть до того, что ребенку с особыми потребностями может быть выделен индивидуальный взрослый.

«Весь мир развивает сферу услуг по месту жительства, нам никуда от этого не деться»

— Правительство экономит на социальных услугах, захочет ли оно тратить средства на новую реформу? Сегодня из 20 мам, воспитывающих детей с инвалидностью, одна дойдет до ДДИ и отдаст ребенка. А если услуги будут на местах, то каждая мама захочет их получить.

— А можно посмотреть на это с другой стороны. Если ребенка размещают в детский дом, там должны для него создать все условия и найти возможность получать образовательные услуги во внешнем мире. Это теперь по закону так. Но часто ДДИ стоит на пустоши на опушке леса. Но если такие услуги в ДДИ не оказывают по факту, то рано или поздно в этом регионе кто-то получит по шапке. Оно им надо? Не лучше ли делать так, как надо?

Что мы видим сегодня? Мы приезжаем в ДДИ за тридевять земель, там 500 детей, а школа в округе одна. Она, понятное дело, не может их всех взять. И так будет всегда. Права ребенка на образование в нашей стране будут нарушаться до тех пор, пока система ДДИ сохраняется. Но если вы каждого ребенка из этого ДДИ вернете в район его проживания, то нужно будет устроить всего одного-двух детей с нарушениями развития в одну районную школу. Это даст сразу много плюсов. Права детей на образование будут соблюдены. В районных школах начнут понемногу учиться работать с особенными детьми, а значит, и дети из семей смогут ходить в школы. Да, нужно создавать услуги дневных центров, патронажа на дому. Это все равно придется делать! Весь мир развивает сферу услуг по месту жительства, нам никуда от этого не деться. В итоге снизится нагрузка на родителей, они смогут работать, это экономически и социально выгодно. Дети смогут жить дома. Сиротские учреждения наполовину сократятся.

— Куда же денутся все эти огромные здания?

— Любое учреждение можно перепрофилировать так, чтобы оно оказывало услуги местным жителям. Там можно сделать реабилитационный центр и курсовую реабилитацию на 21 день для детей и взрослых с инвалидностью. Там можно оказывать санаторно-курортные услуги для социально незащищенных категорий граждан — многие ДДИ находятся далеко от городов, в лесу. И сотрудники не останутся без работы. Если начальник умный, то он найдет варианты, как дать взрослым, здоровым людям работу, не используя уязвимых, беззащитных, больных детей.

Ольга Алленова