Как уходила с премьерского поста Тереза Мэй

На прошлой неделе прошли выборы в европейский парламент, а накануне выборов Великобритания лишилась премьер-министра. Тереза Мэй уходит в отставку, так и не добившись решения по «Брекситу». Английская неразбериха — это проекция и общеевропейского острого конфликта идей, или даже точнее вакуума идей насчет будущего: строить больше мостов или больше стен? Есть вопрос, но нет ответа.

Александр Аничкин, Лондон

Когда Тереза Мэй стала во главе правительства почти три года назад, у нее была репутация «надежной пары рук» — человека, который способен делать дело. Когда она объявила о своей отставке, у нее был один из самых низких рейтингов британских лидеров последнего времени. Согласно опросу службы YouGov, в мае этого года ее как премьер-министра не одобряли 70 процентов опрошенных. Хотя в случае выбора из двух возможных, правящей или официальной оппозиционной партии, она по-прежнему опережала лидера лейбористов Джереми Корбина — 19 против 18 процентов (служба Opinium.)

В ее защиту можно было бы сказать, что Мэй досталась невозможная задача — провести страну к «Брекситу» без потерь для экономики и социальной сферы. На фоне «Брексита» все остальные вопросы отошли на второй и третий планы, а невыполнимое так и осталось невыполненным. Компромисс не удалось найти, согласия ни в расколотой правящей партии, ни в расколотой стране тоже нет. Этим широким мазком можно было бы и закончить разговор о наследии второй женщины премьер-министра в истории Англии. Но остается тягостный, хорошо узнаваемый вопрос: если не Мэй, то кто? Вопрос, обращенный и в будущее, и в прошлое.

Посмотрим сначала на три без хвостика прошедших года. Мэй выиграла «кровопролитную» схватку за лидерство в правящей партии, когда Дэвид Кэмерон скоропостижно ушел в отставку, проиграв референдум о «Брексите». Все соперники Мэй, включая и Бориса Джонсона, тогда отпали, либо «зарезанные» собственными же коллегами, либо из-за оплошностей в собственной кампании. Премьер-министр, сама голосовавшая против «Брексита», обещала добиться такой договоренности с ЕС, которая бы устроила и «брекситеров», и римейнеров. Этакую серединку на половинку, какие в природе крайне редко встречаются, если вообще встречаются. Надежды на то, что получится, оказались недолговечны: если в первый год премьерства у нее еще оставался ореол надежности, то потом все очень быстро пошло наперекосяк. Триггером стали парламентские выборы июня 2017 года: Мэй и ее советники рассчитывали на легкую и убедительную победу, все опросы тогда предрекали официальной оппозиции сокрушительное поражение (во главе лейбористов стоял «неизбираемый» левак Джереми Корбин), а вышло все иначе — случился облом.

Неудачной оказалась кампания и не в последнюю очередь из-за самой Мэй. Вся ее нехаризматичнсть, еще терпимая в обычное время, на фоне ожесточенной полемики вокруг «Брексита» и социальных проблем страны вылезла наружу. То, что казалось советникам сильным моментом (необходимость «сильного и стабильного правительства»), у премьер-министра выходило деревянно и неубедительно. В прессе подсчитали: она повторила эту мантру про «стабильность» 57 раз за время кампании. За что в таблоидах и социальных сетях ее прозвали Maybot — «майским ботом» (тут игра слов: maybug по-английски майский жук). Даже «заказное» комплиментарное телеинтервью с поддавками вышло конфузом.

На вопрос, что самого озорного проделала она в своей жизни, Мэй ответила: девочкой пробежалась в пшеничном поле. Это «золотистое поле» стало неиссякаемым поводом для насмешек.

Однако это все моменты личные, на которые и обращать-то внимание было бы неудобно, но публичной фигуре от внимания к внешности никуда не деться — народ алкает.

И вот вместо ожидавшегося стабильного большинства консерваторы даже так называемое рабочее большинство потеряли. Им пришлось заключить союз с небольшой крайне правой североирландской партией ДЮП, что еще больше осложнило перспективу какой-либо разумной сделки с ЕС. С этого и пошло под откос премьерство Мэй: договоренность с ЕС была достигнута, но она не устроила ни младших партнеров правительства, ни сторонников жесткого «Брексита» в самой правящей партии, парламент трижды отвергнул «сделку Мэй», а когда потом Палате общин представили на выбор чуть ли не десяток разных вариантов компромисса для так называемых индикативных голосований, ни один не нашел убедительной поддержки — полный развал. Эксперты подсчитали: за время премьерства Мэй из ее правительства ушли через отставки или увольнения около полусотни (!) министров разного уровня, включая и министра иностранных дел Бориса Джонсона и его младшего брата Джозефа (он был министром транспорта). За три года — больше отставок, чем за десятилетние правления Тэтчер и Тони Блэра.

Сразу после заявления об отставке Терезы Мэй раздавались утешительные призывы отдать дань уважения ее стойкости, чувству долга. Даже сравнивали прощальные слезы с такими же слезами Маргарет Тэтчер. Но в то же время — политика дело жестокое — в оценках преобладало другое: напоминания о «токсичности» наследия Мэй. Тэтчер была идеологом, она преобразовала страну своей философией самодостаточности, рыночной свободы и дисциплины, тогда как Мэй оставалась технократом-прагматиком. Причем таким, у которого не остается слов сочувствия к униженным и оскорбленным наших дней. Припомнили, что всего через неделю после поражения на выборах в Лондоне произошла трагедия — пожар в жилой башне Гренфелл, в котором погибли свыше 70 человек. Быстро выяснилось, что экономили на бедняках, размещенных в социальном жилье (пожар быстро охватил здание из-за недостаточной пожароустойчивости теплоплит). Премьер тогда встретилась с пожарными, но не нашла времени для пострадавших. И в итоге Гренфелл-Тауэр стал своего рода символом бессердечности — не только правительства тори, но и самой Мэй.

Вспомнили заодно и ее послужной список в качестве министра иностранных дел, ее призывы создать «враждебную атмосферу» вокруг «инородцев» и беженцев и как продолжение — легальных трудовых мигрантов — граждан ЕС. Вспомнили и совершенно отвратительный скандал вокруг преследований «поколения Windrush» — по названию первого корабля, на котором прибыли темнокожие подданные Британской империи, приглашенные в 50-е годы на работу в Англию, где после войны был дефицит на трудовом рынке. Власти внезапно обнаружили нелегальных иммигрантов среди тех, кто ребенком приехал в страну, служил в армии, воевал за новую Родину, честно проработал всю жизнь. Были даже самоубийства. Это тоже связалось с Мэй.

Даже когда она поняла, что в своей партии не добьется поддержки, и начала переговоры с лейбористами о возможном «национальном компромиссе», было уже поздно.

Своеобразную черту под ожиданиями перемен к лучшему подвели газетные острословы, которые обратили внимание на бусы Терезы Мэй: чем хуже шли дела у премьер-министра, тем крупнее становились «жемчужины» в ожерелье, с которым она появлялась в парламенте и на общественных мероприятиях.

В конце концов стало казаться, что это вроде как мистическое ярмо, тянущее ее на дно. И вот бусы утянули — отставка…

Кто на новенького

Кто же будет новым премьер-министром? Вопрос, точнее, даже не в персоналии — дело больше в том, что и как делать с «Брекситом»? Кто бы ни стал новым лидером, в партии консерваторов ли, во главе нового правительства после неизбежных вскоре выборов, все равно ему или ей придется как-то выходить из затянувшегося кризиса. Наводить мосты там, где выросли необоримые стены. В правящей элите Британии очевидной фигуры, способной на такой труд, сегодня нет.

Среди кандидатов главным фаворитом (пока) оказался хорошо знакомый русскому читателю Борис Джонсон (для любителей заметок «на манжетах» сразу скажем, что пусть он одно из своих имен и получил в честь русского эмигранта, который впечатлил родителей своей пассионарностью, но к России симпатий питает не больше, чем к Европейскому союзу). Хотя то, что Борис станет новым лидером тори и автоматом премьер-министром, далеко еще не факт. Да, он остается одним из самых популярных британских политиков. Недавний опрос службы YouGov дал ему высший одобрительный рейтинг по стране — 32 процента. Но еще больше британцев, 46 процентов, в том же опросе неодобрительно высказались о его фигуре. «У него полярное влияние,— отмечает профессор политологии Бирмингемского университета Скотт Лукас.— Он как политик нравится огромному числу людей, но еще большему числу совершенно не нравится». За Борисом тянется длинный шлейф ляпов в публичных выступлениях и просчетов в политических решениях, в том числе и на посту министра иностранных дел. Но при этом и репутация эффективного менеджера, легко делегирующего трудные решения подчиненным: ему записывают в актив и успешное мэрство в Лондоне, включая триумф летней Олимпиады 2012 года, и победу «брекситеров» на референдуме 2016 года.

Между тем именно этот референдум может оказаться «надгробным камнем» для Бориса. На прошлой неделе Вестминстерский окружной суд принял решение повесткой вызвать Джонсона для дачи показаний по обвинению во лжи при исполнении официальных обязанностей. Иск, поддержанный частными пожертвованиями на адвокатов и административные расходы, обвиняет Бориса в сознательной лжи, когда во время кампании перед референдумом по «Брекситу» он утверждал, что Англия каждую неделю теряет 350 млн фунтов из-за взносов в бюджет ЕС. Это утверждение было огромными буквами расписано на плакатах и красных автобусах «брекситеров». Как выяснилось позже, цифра не имела подтверждения. И это конкретное, доказуемое основание для иска (есть ведь и другие, вроде сравнения Европейского союза то с советским ГУЛАГом, то с нацистским режимом гитлеровской Германии, но в судебном порядке их труднее обжаловать — это ведь, как говорится, «оценочные суждения»).

Но на фигуре Джонсона свет клином не сошелся — в партии набрался еще с десяток кандидатов в лидеры, и список, как говорится, открыт. Уже сейчас шутят: а голосовать-то кто будет, если все — кандидаты. Перечислять имена мало смысла. Может, стоит напомнить об одном. Майкл Гоув, ныне министр по делам окружающей среды, продовольствия и сельского хозяйства, был одним из «трех мушкетеров-брекситеров» вместе с Борисом Джонсоном. Но в схватке за премьерское кресло после референдума 2016 года именно он «зарезал» Бориса, публично отказав ему в поддержке и заявив, что тот по личным качествам не соответствует должностным требованиям. Эта позиция будет, безусловно, учтена: в правящей партии, по слухам, образовалась неформальная группа «кто угодно, только не Борис». И возглавить ее может именно Гоув, шансы которого на поддержку однозначно будут расти.

Европейский фон

Сразу после заявления об отставке Мэй прошли выборы в европейский парламент — с участием Великобритании. Об итогах выборов судят и так и этак, у каждой страны свои особенности. Во Франции потерпел неуспех президент Макрон, в Германии провалилась националистическая «Альтернатива для Германии». Неожиданно крупного успеха почти повсюду добились партии зеленых — проевропейски настроенных экологистов. Среди комментариев по этому поводу особенно понравился такой: это папы-мамы и бабушки-дедушки, обычно не голосовавшие за скучную парламентскую Европу, вдруг уступили приставаниям детей, еще не имеющих права голоса, но проникшихся призывом шведской школьницы Греты Тунберг спасать планету. Ну как не послушать любимого внучка!

В приложении к Англии участие в европейских выборах могло бы показаться смешным парадоксом — уходят из Европы, а в европейский парламент голосуют, чего это? Однако в самой стране выборы рассматривали как важную пробу сил, своего рода повторный референдум по «Брекситу» и заодно по доверию к ведущим политическим партиям.

Вновь сформированная «партия "Брексита"» во главе с Найджелом Фараджем, популярным, но совершенно беспардонным полемистом-«брекситером», обошла партии мейнстрима, консерваторов и лейбористов. За нее голосовали и многие сторонники консерваторов, включая депутатов парламента. Тори были наказаны за неспособность довести «Брексит» до окончательной точки, а лейбористы — за «сидение на заборе», то есть за неспособность ясно и однозначно определиться, они за или против.

При этом важный момент: выступающие против «Брексита» партии, включая либерал-демократов и зеленых, добились значительного успеха. Общего фронта у них не было, но если сложить по процентам их голоса, то получится столько же или больше, чем голосов у «брекситеров»: за партию «Брексита» проголосовали 5,2 млн британских избирателей, а за открыто анти-«брекситовских» либерал-демократов и зеленых соответственно 3,4 млн и 2 млн. Что это означает, пояснять особо не надо: общество остается расколотым, перспектив консенсуса не просматривается, безусловного национального лидера нет. Время наступило тревожное…