Мария Островская о реформе психоневрологических интернатов

Президент благотворительной организации «Перспективы» Мария Островская рассказала спецкорреспонденту “Ъ” Ольге Алленовой, как нужно проводить реформу психоневрологических интернатов, почему это делают в Европе и действительно ли сопровождаемое проживание людей с ментальной инвалидностью стоит дешевле интернатов.

«Главный системообразующий фактор — закон о распределенной опеке»

— С чего надо начинать реформу, учитывая опыт Германии, который вы хорошо изучили?

— Я не думаю, что мы можем буквально перенять опыт Германии. Потому что там другое общество, другое общественное сознание, другие системы контроля, другое законодательство. Но совершенно ясно, что и Германия, и любая другая страна, которая заканчивает с большими интернатными учреждениями,— все они шли системным путем. Никто не латал дыр. Правительство осознавало глубину проблемы благодаря родителям, журналистам, общественным организациям, начинало исследовать ее и вместе с обществом создавало концепцию реформы и «дорожную карту».

Конечно, мы не можем списать их рецепт, но нам нужно разработать свой, встроенный в нашу ментальность, наше общество, наше законодательство.

Поэтому нужно определить системообразующие факторы, которые больше всего влияют на изменения в системе.

— И каковы эти факторы?

— Собственно, где находится игла, где сила Кощея? Она в неконтролируемости и закрытости этой системы. Это была основная идея моего доклада на совете у Голиковой (Совет по вопросам попечительства в социальной сфере при правительстве РФ, возглавляемый вице-премьером Татьяной Голиковой.— “Ъ”). Нам надо сделать эту систему открытой, вывести человека в общество, даже если он пока живет в интернате.

Каким образом это достигается? Главный системообразующий фактор — это закон о распределенной опеке. Мы должны закончить с конфликтом интересов, откровенным, очевидным, который делает интернаты системой человеческого произвола. Понятно, что может быть хороший директор — и будет хороший произвол, а может быть кошмарный директор — и будет уголовщина, которую никто не увидит.

Самое страшное, что люди находятся в изоляции в закрытых учреждениях, где есть все условия для произвола, для полной власти одного человека над другим.

Необходимо разделить представительство интересов человека и ответственность за его социальное обслуживание, и это первый и главный системообразующий фактор. То есть у человека должен появиться законный представитель вне интерната. Интернат не может быть его единственным законным представителем. И конечно, надо, чтобы это была возмездная опека, потому что на всех не хватит родственников и волонтеров. Их надо тоже использовать, но нужна, как и во всем мире, армия опекунов, работу которых оплачивает государство. В Германии есть, например, такое требование: законный представитель человека ни в коем случае не может работать в ведомстве, в рамках которого оказываются социальные услуги человеку. Он должен быть независимым, он за это получает небольшую зарплату. У него может быть не больше восьми человек под опекой, он с ними не живет, он их навещает. Если человек живет в учреждении, опекун спрашивает, почему у него что-то не так с зубами, с одеждой и обувью; когда он в последний раз ходил в магазин и покупал что-то сам; с кем он общается и нет ли у него проблем.

Если опекуну не нравится это учреждение, то у него есть полномочия обратиться в соответствующие структуры, чтобы перевести своего подопечного в другое учреждение.

Это первая и главная вещь.

— Сразу вопрос: а если внешний опекун и интернат не смогут договориться?

— Когда мы обсуждали это на круглом столе с директорами интернатов, они тоже не понимали, как это у жителя интерната появится второй опекун, ведь будут же конфликты и несогласие. Но родителей у человека вообще-то тоже двое. Давайте тогда примем закон, что либо мама, либо папа принимает решения, чтобы между ними не было конфликта. Это абсурдная аргументация. Как раз в таком взаимном контроле и взаимной коррекции заключается основа заботы о человеке. Не может один человек владеть другим человеком. Во всем цивилизованном мире учреждения не могут быть опекунами людей, которые в них живут. Это считается конфликтом интересов и запрещено законом.

— Вы сказали, что первый системообразующий фактор реформы — разделение опеки, появление внешних опекунов, которые будут способствовать открытости системы. Какой второй?

— Второй — нужно отказаться от представления о людях в ПНИ как о людях «социалки». Человек с инвалидностью нуждается в социальной помощи, но это не значит, что всю помощь ему должно предоставлять социальное ведомство. Так было еще десять лет назад с детьми с тяжелыми множественными нарушениями развития: их не принимали в школы и писали родителям, что это дети социальной системы, так что сдавайте в социальный интернат. Сейчас, слава богу, все встало на свои места, каждый ребенок может учиться в школе, а школа учится его учить.

Сегодня весь медперсонал в ПНИ подчиняется Министерству труда и соцзащиты. Люди, живущие в ПНИ, не выходят оттуда в поликлинику. Их лечат внутри ПНИ. Это приводит к большим нарушениям. Мы знаем случаи, когда людей вообще не лечат или запускают болезнь до необратимого состояния. Нужно, чтобы их лечило здравоохранение. Да, в интернате всегда есть группа людей, которым нужно очень много медицинской помощи. В некоторых случаях надо, чтобы врач был поблизости. Но это не значит, что он относится к системе соцзащиты. Он даже может сидеть на территории ПНИ, но подчиняться здравоохранению.

Пусть врачи и медсестры будут переподчинены системе здравоохранения, пусть они входят в профессиональное медицинское сообщество, получают соответствующий уровень квалификации, контроля, пусть повышают квалификацию, узнают о новых методах работы и будут включены в общие процессы системы здравоохранения. А образование жители интерната должны получать в системе образования. Трудиться — в обычных местах с сопровождением или в защищенных мастерских вне стен интерната.

Итак, это второй системообразующий фактор: мы должны развести ведомства. Человек, живущий в интернате, должен лечиться в здравоохранении, учиться в образовании, реабилитационные услуги получать за пределами ПНИ в специализированных центрах, а за его культурные мероприятия и досуг отвечать должны ведомства культуры и спорта.

— А паллиативные пациенты?

— То же самое с паллиативом. Петербург предлагал одно время вывести всех паллиативных детей из сиротских учреждений в учреждения здравоохранения — хосписы. Но это совершенно несправедливо, потому что эти дети могут жить десятилетиями, а хоспис сфокусирован на уходе человека из жизни. Конечно, многие неизлечимые состояния жителей интернатов требуют профессионального поддержания качества их жизни. Паллиативную помощь можно оказывать в интернате как надомную.

И надо сказать, что и хосписные службы ориентируются в последнее время на обслуживание на дому. Мы обсуждали это с Нютой (директор московского Центра паллиативной помощи Нюта Федермессер.— “Ъ”), мы с ней полные единомышленники. Мы транслировали нашему вице-губернатору, что при наших хосписах должны быть выездные паллиативные бригады, которые приезжают в ПНИ, обучают персонал так же, как обучают родителей на дому, как пользоваться ИВЛ, как обращаться с гастростомой, как — с болевым синдромом.

Знаете, я вспомнила сейчас, как мы ездили прощаться с нашим другом, основателем «Перспектив» Маргарете фон дер Борх в Германию. Она умирала в маленькой немецкой деревне Хольцхаузен, два раза в день приезжал автобус паллиативной помощи, доктор подробно интересовался у Маргарете, что ей мешает жить с нормальным качеством, корректировал препараты, чтобы облегчить дискомфорт. И это было очень достойно.

Я хочу сказать, что паллиативная помощь тоже должна быть снаружи и должна быть выездной, и тогда она тоже станет еще одним шагом к открытости интернатов.

«Каждый человек должен иметь право выбирать, где ему жить»

— Что еще важно в реформе?

— Человек должен иметь возможность вообще не попадать ни в какие учреждения и остаться там, где он жил.

Если ему нужен большой объем помощи и это дорого для государства, тогда ему предлагается жить в маленькой группе, как бы в коммуналке, где живут до семи человек и где оказываются услуги коллективным способом. Это позволяет экономить средства и в ряде случаев помогает человеку справиться с одиночеством. Но это сразу за собой тянет еще блок проблем. Нужно дать людям осмысленную дневную занятость.

— То есть выбор, где им жить, должен быть даже у людей, которые не могут себя обслуживать? Сегодня такие люди сразу направляются в ПНИ.

— Конечно, каждый человек должен иметь право выбирать, где ему жить. Регионы обязаны предоставить альтернативу каждому человеку, который подает заявление на поступление в интернат. Да, может быть, он захочет обслуживаться в стационарной форме, а может быть, на дому индивидуально, а может быть, в группе людей в форме сопровождаемого проживания — ему в любом случае должны предложить равный объем услуг. Представители профильной комиссии считают, что стоимость его обслуживания вот такая и ему нужен вот такой объем помощи, а теперь пусть он выбирает, в какой форме эту помощь будет получать. Объем помощи не должен зависеть от формы социального обслуживания. А у нас сейчас такая ситуация, что если тебе нужен большой объем помощи, то тогда только в стационарной форме. Это странная логика.

— Что должны делать регионы, чтобы предоставлять человеку полноценную социальную помощь?

— Они должны обеспечить социальные квартиры. Они же сейчас строят интернаты, почему бы не направить эти же средства на социальные квартиры? Пусть и федеральные деньги, и региональные в этом участвуют. Затем нужно выровнять условия для государственных и негосударственных организаций так, чтобы негосударственные могли получать аналогичное возмещение за оказанные услуги. Тогда на рынок так или иначе выйдет определенное количество коммерческих и некоммерческих организаций, которые предложат эти стационарозамещающие услуги в виде надомного обслуживания населению. И будет нормальная конкуренция.

— Чиновники говорят, что такая система будет дороже интернатов.

— Это путь, которым шли все страны постсоветского пространства, европейские страны, Северная Америка. И все они пришли к тому, что во всех отношениях выгоднее, чтобы люди жили не в больших учреждениях. Даже не говоря о том, что это требование социальной справедливости,— это просто дешевле. Потому что такая форма жизни максимально задействует способности человека к самообслуживанию, самоконтролю, требует меньше ухода, не ведет к нарастанию вторичных нарушений, которые в интернатах всегда наступают и приводят к увеличению потребности в помощи.

У наших немецких коллег применяют такой подход: человеку в учреждении каждый год должно требоваться меньше помощи, чем в предыдущий. Кроме тех случаев, когда речь идет о неизлечимых заболеваниях и нарастающих симптомах, вызывающих ухудшение состояния. А если нет такого заболевания, тогда получатель услуг в этом году должен быть более самостоятельным, чем в предыдущем. Это немножко бюрократично и жестко, но настраивает всех на то, чтобы человек повышал свою самостоятельность. И если учреждение приходит в соцзащиту и говорит, что ему нужен такой же объем услуг для Петрова, как в прошлом году, то оно должно объяснять, почему Петров у них никуда не продвинулся за год. И это происходит, потому что они ратифицировали Конвенцию о правах инвалидов, и еще потому, что должны экономить бюджетные средства. Нам нужно создавать такие же условия, если мы хотим выполнить конвенцию.

— Вы уже назвали три фактора успешной реформы: разделение опеки, разведение ведомств и право выбора для гражданина, где получать услуги — дома, в квартире сопровождаемого проживания или в учреждении. Это все?

— И конечно, реформу необходимо делать на межведомственном уровне. Чтобы вписать человека в общество, мы должны задействовать все структуры. Потому что появление в обществе человека, который ранее жил только в изоляции, должно отразиться во всех общественных структурах — образовании, здравоохранении, культуре и туризме, строительстве, правоохранительной системе. У нас появился новый член общества, и нам надо к нему подстроиться со всех сторон. Именно таким путем шли страны, которые провели успешное реформирование и встроили человека в общество.

— И услуги необязательно должны оказываться в одном месте, а могут быть разделены.

— Да, сегодня наш Минтруд решил, что не может человек услуги по массажу получать в одном месте, а услуги по сопровождению его в магазин и покупке продуктов — в другом. Таким образом постулируется, что поставщик услуг должен быть один. В ряде регионов это автоматически выбрасывает из поля конкуренции все маленькие родительские группы, НКО, небольшие коммерческие организации, которые могли бы с превосходным качеством и экономично организовывать отдельные виды услуг. Нам нужно вообще отказаться от идеи, что все должно быть в одном флаконе. Тогда это будет общая система помощи, взаимно контролируемая. Например, если в школу приходит побитый ребенок из дома, то учитель обращает на это внимание социальных служб. А если бы ребенок жил в этой же школе и его побили там внутри, никто в школе не обратил бы на него внимания и никуда бы не сообщил.

Нам нужно отказаться от идеи комплексности услуг в одном месте одним и тем же поставщиком, потому что это приводит к сегрегациии, изоляции, неконтролируемости, нарушению прав.

«Из 15 человек 11 вернулись в интернат»

— Татьяна Голикова поручила провести до октября освидетельствование всех живущих в ПНИ граждан и составить реестр тех, кто может выйти на сопровождаемое проживание. Что вы об этом думаете?

— Мне интересно, как это будет определяться. Вот приходят очень хорошие специалисты — психиатр, психолог, соцработник — в интернат. Они приходят к ребенку, который вырос в ДДИ, никогда не видел сырой картошки, у него нет тумбочки, своей одежды, у него общие с другими трусы. Он ничем не занят и загружен нейролептиками, чтобы не быть деструктивным. И что они определят? Они могут у него спросить: «А ты хочешь жить на сопровождаемом проживании вне интерната?» Он что им ответит? На основании какого опыта? Мы не можем таким образом подходить к поручению Голиковой. Мы можем только сказать, что людям нужен вот такой объем услуг для того, чтобы они могли жить вне интерната, и государство должно эти услуги профинансировать. Потому что для государства выгоднее предоставлять их вне стационара.

И обязательно нужно дать человеку шанс попробовать пожить в форме сопровождаемого проживания, чтобы он понимал, в какой форме хотел бы эти услуги получать.

— Неужели кто-то может выбрать интернат?

— У нас в «Перспективах» есть наш собственный опыт. Из 15 человек, которым мы дали попробовать жить в доме в Раздолье в форме сопровождаемого проживания (в очень хороших условиях!), 11 вернулись в интернат. Они все выросли в детдоме, у них привязки к людям и месту, у них стереотипы, страхи перед открытым обществом, и это все очень понятно. Чтобы вывести их в социум, нужна целая программа постепенного их приучения к жизни.

— Кого нужно выводить из ПНИ в первую очередь?

— Начать нужно не с тех, кто самый сильный и требует меньше всего инфраструктуры, обслуживания и так далее. Они интернату и так немного стоят. А нужно начинать с тех, кто сейчас уже готов выйти, потому что хочет. Надо дать ему попробовать.

— А куда выйти?

— Часть тех денег, которые заложены под строительство новых интернатов, надо перенаправить на строительство социального жилья. И вывести туда тех, кто хочет выйти.

Мы предложили психиатрам, которые проводят освидетельствование, анкеты, в которых содержится вопрос к человеку, живущему в интернате, в какой форме он хочет получать обслуживание. Но в ПНИ много людей, которые не могут выразить свое мнение. Пока у них нет нормального законного представителя, спросить нам некого. Спрашивать директора интерната бессмысленно, тут прямой конфликт интересов, ему невыгодно отдавать своего клиента, за которого он получает деньги.

Поэтому мы можем спросить лишь тех, кто может выразить свою волю. Пусть даже они недееспособные юридически, но они могут сказать о своем желании, и мы должны их спросить. Наш Сережка в Раздолье, например, недееспособный, но вот уж кто определеннее всех сообщал, что он не хочет жить в интернате, а хочет жить на воле,— с нецензурными выражениями даже. У него слов немного, но слова крепкие.

«Когда вы поближе их узнаете, то поймете, что это хорошие, славные люди»

— После того как на попечительском совете у Татьяны Голиковой прозвучало, что 45% жителей интернатов могут выйти на сопровождаемое проживание, в ряде СМИ появилась информация о том, что половину психически больных людей из интернатов выпустят на свободу. Это был такой мощный информационный удар по позициям сторонников реформы.

— Интересно, что никто из общественников этой цифры не называл. Это сказал Максим Анатольевич Топилин. Интересно, для чего он это сказал и на основании чего? Откуда взялись эти 45%? Не было никаких исследований на эту тему.

— Что бы вы ответили людям, которые боятся, что «психов» выпустят на свободу?

— Их выпустят к очень внимательным людям, которые будут тщательно контролировать тех, кто нуждается в контроле,— но не на основе насилия, а на основе общения и контакта. Безусловно, это должен быть хорошо подготовленный процесс и обученный персонал. И я могу сказать людям то, что мы сказали нашим соседям в Раздолье, когда они готовы были биться до последней капли крови за право жить без инвалидов. Сначала мы спросили их, а что это за право? Ну они такого права не нашли в законодательстве. Потом мы им сказали, что понимаем их: вам неприятно, и вы боитесь, потому что вы не знаете этих людей. Но когда вы поближе их узнаете, то поймете, что это хорошие, славные люди. Мы не стали с ними ссориться, мы приняли, что им не нравятся эти люди. И уже через год они нас подключили во время стройки к своему электричеству, подарили лопату для уборки снега, сделали пандус в магазине. И вообще у нас абсолютно мирные отношения, хотя у наших соседей своя усадьба, мини-гостиница, они принимают там гостей.

Никто никого не пугает, мы сопровождаем наших ребят, они всегда находятся с кем-то из нас. А если это кто-то из ребят, способных ходить самостоятельно, то он добропорядочный гражданин, благожелательный, открытый. Ничего страшного не происходит. Но люди должны были в этом убедиться.

Поэтому я сказала бы гражданам так: доверьтесь нам, мы будем сопровождать этих людей, мы не выбросим их на улицу, они не погибнут под забором, не останутся без контроля и не будут мешать остальным гражданам жить.

Они наши сограждане, это интересные достойные личности.

— Вы предлагаете государству доверять НКО, но при этом исходить из своих высоких стандартов, а НКО разные. Вот ваша организация опытная и проверенная. А придет новая, без большого опыта, построит дом, заберет людей. Как быть уверенным в том, что там будет безопасно для жителей и для окружающих, что эта организация соблюдает все условия?

— Я считаю, что должно быть профессиональное сообщество из НКО. Они должны создавать профессиональные ассоциации, которые могут оценить качество предоставляемых людям с инвалидностью услуг.

Мы с Анной Львовной Битовой (руководитель московского Центра лечебной педагогики.— “Ъ”) сейчас делаем альянс профессиональных НКО, которые помогают людям с ментальными нарушениями. Мне кажется, именно такие ассоциации и должны рекомендовать те организации, которые могут предоставлять услуги. Ну и конечно, должен быть контроль со стороны органов опеки и тех самых независимых опекунов на зарплате, если мы говорим о недееспособных гражданах. Независимая психиатрическая служба должна контролировать работу НКО. И проверяющие органы тоже должны наведываться, но проверять не маркировку швабр и разделочных ножей (потому что это дом человека, а не интернат), а контролировать, какое настроение у людей, какое состояние здоровья, не худеют ли они, чем они заняты. Есть разработанные критерии качества жизни — они и должны быть основой мониторинга.

— То есть вы считаете, что СанПиНы для сопровождаемого проживания не нужны?

— Так это же дом, это надомное сопровождение. Какие могут быть СанПиНы в доме человека? У меня есть несколько знакомых молодых ребят, которые арендуют вскладчину большие квартиры: у каждого своя комната и общее бытовое пространство. И здесь такой же формат. Люди с нарушениями просто арендуют по комнате в большой квартире, и туда приходит организация, которая их обслуживает. Да, они могут сказать, что им эта организация не нравится, и попросить, чтобы в следующем году ее заменили, но при этом они остаются в той же квартире.

Чтобы люди могли менять поставщика услуг, эта недвижимость не должна принадлежать той организации, которая занимается обслуживанием. А как в интернатах? Тебе не нравится, как тебя обслуживают? Ага, давай переезжай в другое место, там будет все другое, ты ничего там не знаешь, там чужие люди, и это очень страшно.

«В большинстве случаев психиатрическим больным не показано проживание в группе»

— Обыватели думают, что в ПНИ живут только люди с психическими заболеваниями. А туда попадают самые разные люди: пожилые с деменцией, сироты с умственной отсталостью, люди с психическими нарушениями. Во всем мире психиатрические пациенты и люди с умственной отсталостью разделены, находятся в разных местах и получают разную помощь. У нас они живут вместе. Не следует ли их разделить, ведь им нужна разная помощь, разные степени поддержки?

— Да. В Германии, например, для психиатрических пациентов и для людей с умственной отсталостью есть разные подходы, они и живут, как правило, отдельно.

Мне эксперты объясняли, что первые не хотят жить со вторыми, потому что их это унижает, а люди с умственной отсталостью не хотят жить с психиатрическими пациентами, потому что не хотят стигматизации.

Я знаю, что в большинстве случаев психиатрическим больным не показано проживание в группе, их сопровождают, как правило, на дому — они самостоятельны, более адаптированы. Кому-то надо помочь прибраться, кому-то — вовремя принять лекарства, кого-то сопроводить в поликлинику, но в целом они могут жить дома. И к ним обязательно ходят социальные работники. А у нас соцзащита вообще не занимается такой помощью на дому.

— Еще в интернатах живут люди, освободившиеся из мест заключения или после принудительного лечения. Или бездомные с многолетним стажем. Или люди с алкогольной или наркотической зависимостью. Что с ними делать?

— А что мы вообще делаем с алкоголиками как страна? Мы их запираем где-нибудь?

— Нет.

— А почему мы их не запираем, они же спиваются, замерзают? Потому что у нас есть Конституция и свобода личности. Бездомным надо дать дом, социальное жилье и ровно так же, как людей с ментальными нарушениями, сопровождать. С алкоголиками та же история — да, какая-то часть людей, когда их выпустят, пойдет и сопьется. Ну мы и не запираем всех алкоголиков. Раньше была система ЛТП — лечебно-трудовых профилакториев, по сути тюрем для алкоголиков, куда психиатры направляли на принудительное лечение от алкоголизма. Их там запирали, они должны были трудиться. Но это давно законодательно отменено и признано неконституционным. Так почему мы говорим, что запрем алкоголиков, потому что иначе они сопьются? Ну да, кто-то сопьется. А кто-то сможет нормально жить.

Что касается людей, ранее осужденных. Если такой человек находится в ПНИ, значит, он уже точно выпущен с принудительного лечения. На принудительном лечении человек может находиться только в психиатрическом стационаре. Если он все еще опасен, он не может быть выведен в ПНИ. А если он в ПНИ, значит, он уже признан судом неопасным. Это чисто судебное решение, выпустить его с принудительного лечения или нет. Так при чем тут закрытые отделения в ПНИ?

«Интернаты стоят относительно дешево, потому что там ничего нет»

— У вас есть понимание того, как нужно освидетельствовать людей в ПНИ, чтобы эта процедура не стала формальной?

— Необходимо отметить способность человека к передвижению, ориентировке, а также объемы и характер поддержки, которая нужна ему при передвижении, для ориентировки, коммуникации или для контроля поведения. Если мы распишем объемы поддержки, от этого очень легко перейти к штатному расписанию, которое сегодня никак не позволяет учитывать потребности людей в ПНИ.

Здесь, в Питере, есть неформальная структура, которая называется советом директоров и состоит из директоров восьми ПНИ и пяти ДДИ. Мы как-то предложили им подумать о том, какое штатное расписание нужно в ПНИ, чтобы права людей там не нарушались. Потому что мы все понимаем: с таким штатом, какой сегодня есть в ПНИ, невозможно не привязывать людей к кроватям, невозможно не запирать их в изоляторах. Невозможно каждому покупать то, что он хочет. И директора в результате посчитали нормирование труда и сделали штатное расписание в отделении милосердия и в закрытом психиатрическом отделении. У нас в Питере их, кстати, переименовали соответственно в отделение интенсивного развивающего ухода и отделение активного наблюдения и развития. Так вот, в этом штатном расписании, которое написали директора интернатов, на отделение милосердия из 25 койко-мест предусмотрено 37 ставок младших медсестер (санитарок), 18 ставок воспитателей, одна ставка специалиста по соцработе, половинка ставки методиста и полставки психолога. В психиатрическом отделении меньше санитарок, но больше воспитателей, педагогов дополнительного образования, потому что люди должны быть заняты осмысленной деятельностью, а не лежать круглосуточно в кровати и смотреть в потолок.

— И такое штатное расписание будет принято?

— Оно находится на рассмотрении в правительстве. Это вполне реалистичные подсчеты того, как должно быть в интернате. И это ровно то, о чем мы говорим все время: интернаты стоят относительно дешево, потому что там ничего нет.

Мы недавно считали с коллегами, какой процент персонала занят в ПНИ непосредственно людьми. Получилось, что сегодня в ПНИ 64% сотрудников заняты хозяйственной деятельностью и только 3% занимаются непосредственно работой с людьми.

— Это неэффективная система.

— Конечно. Например, по официальным данным, социальное обслуживание в петербургском ПНИ №3 стоит 2300 руб. в день на человека в отделении милосердия и 1700 руб. в день в обычном отделении. А если посчитать по данным из открытых источников, сколько всего интернат получил средств в 2018 году, и разделить на количество живущих в ПНИ людей, получится 53 тыс. руб. в месяц на одного человека в интернате. Это гораздо выше тех сумм, которые нам дают официально. И мы не знаем, входят ли в эту сумму коммунальные услуги или капремонт, например. Мы видим, что в интернатах каждый год ремонтируют то один корпус, то другой, это стоит больших денег.

Многие наши коллеги в некоммерческом секторе давно понимают, что ПНИ — это инструмент для отмывания денег.

И эта система не может быть другой. Можно бегать и бесконечно проверять каждый интернат, множить комиссии на комиссии, тратить на это огромные усилия, деньги и при этом ничего не менять. А можно просто изменить систему. Сделать, чтобы деньги пошли за человеком, чтобы у него был независимый от ведомства, предоставляющего социальные и медицинские услуги, представитель и чтобы этот человек вместе со своим законным представителем выбирал место, где ему получать услуги. И таким образом система сама подтянется. Ей придется быть экономически эффективной. Ей придется из денег, которые пришли за человеком, выжать максимум качества жизни для него. И не надо будет всех этих проверок на проверках — надо будет только очень хорошо контролировать этих законных представителей, чтобы они не имели каких-то левых интересов.

— А кто контролировать будет? Орган опеки?

— Да, наша система опеки сегодня этим и занимается. Но она контролирует только опекунов—физических лиц. Она не контролирует интернат и то, как он исполняет обязанности опекуна. И понятно почему. Потому что у нас опека сидит в муниципальных органах власти, там обычно две-три женщины работают, а у них интернат-тысячник на территории. Они бессильны перед этим явлением.

У нас есть партнерская организация «Апельсин», которая строит свою деятельность так, что волонтер приходит к конкретному человеку и представляет его интересы на добровольной основе — и волонтеру даже не надо за это платить. И мы много лет обивали пороги наших органов опеки, чтобы они дали мандат этим волонтерам на вход в интернаты с полномочиями информировать органы опеки, если качество жизни недееспособного жителя вызывает вопросы. Но нам сказали, что на федеральном уровне таких нормативов нет и они это делать не будут. А вот если федералы что-то такое напишут, тогда да, опека будет рада. Так что нужны реформы на федеральном уровне, нам от этого никуда не деться, весь мир реформирует интернаты и создает им альтернативы, выводит людей в социум.