Что события на Тяньаньмэнь принесли современному Китаю

Сегодня исполняется 30 лет со дня подавления протестов на площади Тяньаньмэнь в Китае. Руководство КНР считает, что спасло страну от анархии, западные правительства — что Пекин совершил преступление, расстреляв мирных протестующих. В России многие полагают, что именно жесткая линия руководства позволила тогда уберечь Китай от повторения судьбы СССР. “Ъ” разбирался, есть ли связь между событиями 4 июня 1989 года и успехами КНР в последние десятилетия.

30 лет назад обстановка в центре Пекина была мрачной: по площади Тяньаньмэнь были разбросаны куски картона, плакаты, велосипеды, обрывки одежды, попадались пятна крови. Центр города патрулировался солдатами: ночью здесь произошло то, что нейтральные наблюдатели потом назовут «событиями на площади Тяньаньмэнь», либерально настроенные — «резней», а само китайское правительство — «подавлением контрреволюционного мятежа».

Эти слова, как видно по видеозаписям, многократно повторялись через мегафон командирами войск, отправленных зачищать площадь от палаточного лагеря. «Те студенты, которые действительно любят свою страну, не хотели бы, чтобы ее поглотили беспорядки,— слышно на записях.— Мы — представители военной администрации Пекина, в котором сейчас происходит контрреволюционный мятеж. Если вы останетесь на площади — мы не сможем защитить вас, и вы столкнетесь с последствиями своего решения».

В ночь с 3 на 4 июня в Пекине погибло от 300 (официальная оценка, в которую включены и погибшие солдаты) до 2 тыс. (данные правозащитных организаций) человек.

По меркам совсем недавней китайской истории потери незначительные. В 1958–1961 годах от голода в результате «большого скачка» погибло не менее 30 млн человек, в ходе «культурной революции» 1966–1976 годов было забито и затравлено еще несколько сотен тысяч «капиталистов», «правых уклонистов» и «агентов Гоминьдана», миллионы лишились крова, были выселены из городов в деревни и унижены. Тем не менее на Западе и в среде китайских диссидентов и либералов именно события на Тяньаньмэнь заняли место «первородного греха» Компартии Китая (КПК). Именно дата 4 июня стала для них консолидирующей и используется для напоминания о том, что власти КНР лишь прикрыли рыночным фасадом социалистическую диктатуру.

С 1989 года СССР и КНР пошли разными путями. Китай возвысился до второй экономики мира, полностью трансформировал общество и выдвинул несколько лет назад первую собственную глобальную инициативу «Пояс и Путь». Советский Союз же прекратил свое существование, распавшись на государства, большинство из которых трудно назвать успешными. Возникает соблазн предположить, что именно благодаря решительным действиям властей КНР в 1989 году удалось остановить «китайский майдан», который обрек бы страну на повторение судьбы СССР. Так ли это на самом деле? Есть ли связь между проводившимися в КНР реформами и протестами? Могли ли протесты быть успешны и преобразить лицо современного Китая?

Протест без лица

Одной из ключевых проблем китайских протестов была их хаотичность, отсутствие признаваемых всеми лидеров и четких требований. Они длились более полутора месяцев: со дня смерти бывшего генсека Ху Яобана 15 апреля и до кровавого разгона демонстрантов 4 июня. Трудно поверить, но в 1989 году КПК готова была две недели терпеть палаточный лагерь на главной площади страны. Протестующих поддерживали миллионы человек по всему Китаю, им глубоко сочувствовали во всем мире. К изначально студенческим выступлениям постепенно присоединялись рабочие и служащие.

Тем не менее у протестующих не было единых и исполнимых на тот момент требований. По убыванию популярности главными для них были лозунги борьбы с коррупцией, демократизации и соблюдения Компартией прав и свобод, дарованных Конституцией 1982 года.

Часть конструктивно настроенных демонстрантов требовали встречи с руководством страны, чтобы лично изложить им свои претензии, но многие хотели перемен в целом, не будучи в состоянии конкретизировать, что именно должны сделать власти. 3 мая с обращением к народу выступил сочувствовавший митингующим генсек Чжао Цзыян, объявивший их движение патриотическим, а претензии по поводу коррупции совершенно обоснованными. Он пообещал принять все необходимые меры, после чего значительная часть демонстрантов площадь покинула.

Часть, впрочем, остались не удовлетворены и были настроены на радикализацию протеста. 11 мая в Пекинском университете состоялось обсуждение их предложения начать голодовку в преддверии назначенного на середину мая визита в Пекин руководителя СССР Михаила Горбачева. Его эта часть демонстрантов считала образцовым руководителем социалистического государства и требовала повторения в КНР советских политических реформ.

Независимый союз студентов, организация, координировавшая участие в протестных акциях, выступила против предложения, опасаясь, что голодовка оттолкнет тех членов Политбюро КПК, кто был настроен на диалог со студентами.

Тем не менее возобладала линия решительно настроенных активистов Ван Даня, Чай Лин и Уэр Кайси, считавших, что идти надо до конца. 13 мая на площадь к протестующим вышел член Политбюро Янь Минфу, подтвердивший, что руководство страны считает требования протестующих оправданными, и попросивший голодовку в преддверии приезда иностранного лидера прекратить.

Радикалы, начавшие голодовку, на встречу не пришли. Она получилась скомканной, и, вернувшись в правительственный комплекс Чжуннаньхай, Янь Минфу сообщил генсеку Чжао Цзыяну, что «демонстранты не договорились о требованиях между собой». Похожие наблюдения содержатся и в воспоминаниях Павла Палажченко, переводчика Михаила Горбачева, сопровождавшего того в поездке в Китай 15–18 мая. «Со мной общался молодой дипломат, кажется из "соседских" (представителей спецслужб.— “Ъ”), может быть, даже слегка "присматривал" за мной,— пишет господин Палажченко.— Парень очень толковый, но когда я спросил, не стоит ли ночью сходить на площадь, сказал: "Я там бываю, но вам не советую. Студенты в общем не очень знают, чего они хотят". Один из моих коллег все-таки решился (в сопровождении дипломата, который тоже ходил туда "по должности") и вынес такое же впечатление: "Ребята симпатичные, но невнятные какие-то. Все время повторяют слово «коррупция»"».

За все время протестов к протестующим выходили премьер-министр Ли Пэн (18 мая) и генеральный секретарь КПК Чжао Цзыян (19 мая). Диалог снова не состоялся: протестующие не смогли сформулировать требований за пределами лозунгов, власть настаивала на том, что прежде всего нужно прекратить голодовку, а потом уже заниматься политикой. С середины мая начинают появляться наиболее конкретные и наиболее опасные лозунги «долой Ли Пэна» и «долой Дэн Сяопина», которых считали вождями консерваторов. По воспоминаниям господина Палажченко, увидев их, замминистра иностранных дел СССР Игорь Рогачев заметил, что «это может плохо кончиться».

В ночь с 18 на 19 мая в городе было введено военное положение, но по факту ничего не изменилось: до 3 июня у солдат не было команды стрелять и сделать они ничего не могли — жители Пекина заблокировали им доступ к площади, где сидел актив протеста.

Постепенно сторонники компромисса с властями площадь покидали, их место занимали те, кто хотел стоять до последнего, по всей видимости, до проведения в Китае политических реформ сначала по советскому образцу и в перспективе — становления многопартийного демократического государства. В середине мая на площадь начали прибывать рабочие из регионов, недовольные не слишком медленными, а слишком быстрыми реформами и инфляцией, скакнувшей тогда до 20% в год. Кризис затягивался, никакого выхода не было, столица все больше погружалась в анархию: видя безнаказанность протестующих, к ним присоединялось все больше людей со своими личными требованиями. Они блокировали улицы и парализовали жизнь в городе.

За полтора месяца протестное движение претерпело несколько трансформаций, в конечном итоге потеряв стройность и то, что сами студенты называли «чистота», полагает научный сотрудник Центра азиатско-тихоокеанских исследований ИИАЭ ДВО РАН Иван Зуенко. «Движение ни в один из моментов времени не управлялось из единого центра принятия решений,— сообщил он “Ъ”.— Иначе говоря, руководству КПК было "не с кем договариваться", да и не о чем. Требования демократизации и борьбы с коррупцией совпадали с идеологической платформой руководства Китая. А принятие единственного конкретного требования студентов — отставки Ли Пэна с поста премьер-министра и отмены чрезвычайного положения — не решало бы тех социально-экономических проблем, которые стали причиной протестов».

Боевая машина реформ

Протесты в Китае не могли быть успешны еще и потому, что этому противоречил ряд объективных политических и экономических факторов за пределами их самих. Наличие этих факторов отличало китайскую систему от советской, находившейся в глубоком кризисе, и в конечном счете обеспечило успех противникам протестов. В своем обзоре российской, китайской и американской научной литературы по теме причин упадка СССР исследователи Сян Сюй и Хань Сыци выделяют ряд причин, общих для всех исследований.

Во-первых, это затяжной экономический кризис, усиливавшийся в середине 1980-х падением цен на основной экспортный товар — углеводороды. Неэффективная экономическая модель не позволяла поддерживать уровень жизни населения, которое почти целиком зависело от государства. Во-вторых, это обвальная политическая либерализация, проходившая без создания крепкой коалиции в поддержку реформ при сохранении строя в целом. Это привело к возникновению в регионах перехвативших повестку групп интересов, которые были заинтересованы в закреплении своей власти до того, как реформы будут свернуты. В-третьих, общая потеря населением веры в то, что режим может как-то измениться и реформироваться, породить новые институты, отвечающие запросам усложнившегося общества.

Ни один из этих факторов не был актуален для Китая в период событий на площади Тяньаньмэнь или после нее. Несмотря на потрясения 1950–1970-х годов, КПК сохраняла в Китае легитимность, обусловленную активными преобразованиями после смерти Мао Цзэдуна в 1976 году. Были начаты экономические реформы, радикально улучшившие жизнь населения, восстановлено коллективное руководство, ушли в прошлое репрессии и политические кампании. Профессор университета Сан-Диего видный китаист Барри Нотон даже называл этот период «реформами без проигравших»: несмотря на то, что благосостояние селян росло быстрее, чем у горожан, активно богатела вся страна. После десятилетий маоистского безумия люди получили возможность заняться обустройством своего быта и обогащением.

Пока не было ни массовых увольнений с госпредприятий (они будут позже), ни приватизации российского образца (ее не будет никогда). СССР конца 1980-х годов был страной со средним номинальным уровнем дохода на душу населения (около $9,2 тыс.) и входил в «мировой средний класс». Китай был страной с крайне низким уровнем доходов ($317 на душу населения в 1990 году) и не имел сильных организованных групп влияния, противившихся преобразованиям. В СССР таких было четыре: агропромышленный, военно-промышленный и топливно-энергетический комплексы, а также силовые структуры. Они все были заинтересованы в сохранении экономической структуры страны и противились преобразованиям Михаила Горбачева. 80% населения Китая же были бедными крестьянами и от любых реформ только выигрывали.

Проблемы в КНР начались лишь в 1987 и 1988 годах из-за слишком быстрой перестройки и перегрева экономики, что спровоцировало инфляцию. Чтобы сбить ее, консерватор Ли Пэн резко затормозил инвестиционную активность, заморозил цены и рост доходов населения, что в короткие сроки создало базу протеста. Тем не менее поочередная смена «ускорения» и «замедления» роста экономики была характерна для Китая весь период 1980-х годов и в целом показала себя благотворной для макроэкономической стабильности. Желая ускорить реформы, демонстранты их замедлили: после разгона демонстраций в 1989 году повесткой в Китае до 1992 года завладели консерваторы. Сочувствовавший протестующим генсек-реформатор Чжао Цзыян, который вполне мог повести страну по пути постепенных политических реформ, был отстранен консерваторами от власти и отправлен под домашний арест. Политическая реформа стала невозможна.

Важную роль сыграла политическая стабильность в Китае, где после смерти Мао Цзэдуна существовал бесспорный и неоспариваемый авторитет Дэн Сяопина и его товарищей по партии.

Реальный лидер КНР в 1980-х годах, Дэн Сяопин сохранял лишь пост главы Центрального военного совета (структуры, управляющей армией), играл роль арбитра и балансира, не вмешиваясь напрямую в экономику, но следя за целостностью системы. Его важнейшей функцией было также сохранение надежного контроля над армией, которая была единственной силой, способной в случае чего навести в стране порядок. Дэн Сяопин и многие его товарищи из «второго поколения руководителей» Китая были, по сути, полевыми командирами времен гражданской войны и пользовались большим авторитетом среди солдат и офицеров. Сам Дэн до конца жизни поддерживал скорее реформаторов, что не помешало ему отстранить от власти собственных протеже Ху Яобана и Чжао Цзыяна, когда их действия стали угрожать стабильности системы.

«Если бы Михаил Горбачев попытался расправиться с протестующими так, как это сделал Дэн Сяопин, то в СССР была бы гражданская война,— подытожил в беседе с “Ъ” замдиректора ИДВ РАН Владимир Портяков.— Для Китая же этот эпизод стал небольшой кочкой на пути реформ, на которую в итоге ответили еще большим углублением реформ».

Структура китайского общества и характер его проблем не располагали к требованию демократии: на первом месте стояли задачи экономического развития, с которыми Компартия вполне справлялась.

Иван Зуенко полагает, что расчет протестующих на то, что Чжао Цзыян станет «китайским Горбачевым» и проведет «китайскую перестройку», были ошибочны. «Уподоблять их друг другу — значит отрицать принципиальные различия между состоянием экономики, социума и международного положения СССР и Китая во второй половине 1980-х,— полагает эксперт.— Чжао Цзыян был связан логикой коллективного руководства, которую охранял Дэн Сяопин и поколение "старых партийцев", контролировавших армию. Любые волюнтаристские попытки «шоковых реформ» по советскому типу, которые, возможно, мог бы предпринять Чжао, неизбежно блокировались бы системой сдержек и противовесов».

Не самая плохая перестройка

Выбор в пользу экономических преобразований был сделан китайским руководством задолго до протестов на площади и никак не был с ними связан.

Причиной протестов скорее можно назвать несовершенство политической системы КНР того периода, не позволявшей гражданам эффективно выразить свое недовольство через официальные каналы.

На площади сошлись требования студентов, желавших демократии и свободы прессы, рабочих, страдающих от контролируемого замедления экономики, и многих других, недовольных порожденных реформами неравенством и коррупцией. Страна проходила через период структурной перестройки, и он не мог быть безболезненным. Их требования были слишком разнородны и неконкретны: им негде было научиться публичной политической деятельности.

Впрочем, тот факт, что требования протестующих не могли быть выполнены в той ситуации, отнюдь не означает, что убийство сотен людей было оправдано. «Этот кризис совершенно точно можно было разрешить по-другому, без массовых расстрелов,— полагает замдиректора ИСАА МГУ Андрей Карнеев.— Утверждать, что именно подавление восстания на площади Тяньаньмэнь стали причиной последующего прогресса Китая,— абсурд. Ответив на них таким образом, власти упустили возможность создать канал обратной связи с обществом». По мнению ученого, с ростом благосостояния граждан Китая необходимость в таком канале будет нарастать.

Стоит при этом отметить, что протесты были использованы руководством КНР как основание для того, чтобы до сегодняшнего дня закрыть дискуссию о политических реформах. Последним крупным изменением такого характера было решение 2001 года принимать в КПК предпринимателей. Партия закрепилась как единственный субъект политики, и любой китаец, желавший ею заниматься, должен был пройти через партийное «сито», отрезавшее всех инакомыслящих.

«Уличной» политики с тех пор Компартия не терпела ни в каком виде: попытки повторить протесты в 2011 году на волне успехов «арабской весны» привлекли несколько сотен человек и закончились на второй день жестоким подавлением полиции.

Успехи развития Китая последних десятилетий породили ощущение, что все действия его руководства были правильны и оправданны. Возникает соблазн установить причинно-следственные связи там, где их нет, в частности между стабильным развитием страны и подавлением протестов 1989 года. На самом деле путь страны в этот период представлял собой череду рискованных экспериментов. Он действительно проходил по формуле «переходить реку, ощупывая камни», и, к сожалению, некоторые из них оказались залиты кровью.

Михаил Коростиков