Прямая речь

Каким был «Кинотавр» три десятка лет назад, что двигало его создателями, как устроен фестиваль изнутри, как он взрослел и менялся, чем так важен для индустрии этот форум профессионалов? С «Огоньком» делятся воспоминаниями и размышлениями о сегодняшнем и завтрашнем дне «Кинотавра» те, кто стоял у его истоков, в чьей жизни он играл и продолжает играть главную роль. Роль, которая в нашем кинематографе, похоже, не имеет дублера

Подготовила Ольга Ципенюк

— Почему в 2004 году вы задумались о приобретении «Кинотавра» у прежнего владельца — Марка Рудинштейна?

Александр Роднянский, президент фестиваля

— Мы почувствовали, что русское кино возрождается. Что фильмы, которые начали появляться, интересны не только самим кинематографистам — а ведь именно такой была реальность 90-х. Кинопрокат умер, его заменили многочисленные рынки с пиратскими кассетами, и «Кинотавр» фактически был их рекламной площадкой. А в 2004 году в прокате произошел прорыв: появился «Ночной дозор» Тимура Бекмамбетова. Стало ясно, что отечественное кино, возрождаясь, нуждается в институции, которая, с одной стороны, продвигает фильмы к зрителю, с другой — дает участникам индустрии комплексное представление о состоянии нашего кинематографа.

Игорь Толстунов, в 2005–2010 годах совладелец «Кинотавра»

— Мы понимали, что нужен фестиваль как экспертная структура. Было важно, чтобы появилась площадка тестирования процессов, идущих в отечественном кино. Не было прямой цели сделать ее местом, где заключаются сделки, хотя появились и они: объединение «Кинорынок» пришло туда именно при нас. Уже с 2005 года возникли новые форматы: мастер-классы, питчинги, появился конкурс «Короткий метр» — важнейшее для индустрии начинание.

— Как выглядел фестиваль до смены владельцев?

Игорь Толстунов

— «Кинотавр» воспринимался прежде всего как развлечение. Считалось некоторым гусарством, хорошим тоном не ходить на показы — как ни смешно это звучит — на кинофестивале.

Александр Роднянский

— Фестиваль был совершенно замечательным праздником, с огромным количеством гостей, в том числе больших кинематографических семейных кланов и их друзей. Бо?льшую часть дня эти компании проводили на пляже, были свои знаменитые мероприятия, к примеру, поход Антона Табакова на базар за раками. Он, кстати, и сейчас изредка приезжает и кормит народ раками. Но тогда это было эпицентр фестивальной жизни, а сейчас, чтобы поесть раков, надо пропустить фильм — не все на это готовы. В общем, по тогдашним ощущениям это был абсолютный санаторий: если шли в кино, то прямо с пляжа — в шлепанцах и майках, обстановка была совершенно курортная, праздничная. Это по факту и был сплошной праздник — вспомнить хотя бы вечер в сочинском цирке, когда Рудинштейн выезжал на слоне.

— Кто был инициатором сделки купли-продажи «Кинотавра»?

Александр Роднянский

— Рудинштейн несколько раз объявлял о завершении владения фестивалем. Было очевидно, что он устал: из-за отсутствия твердой позиции в отношениях с властью Марк вынужден был постоянно бегать между так называемыми спонсорами. Люди это были, мягко говоря, очень разные и, думаю, всячески его терзали. А с другой стороны, было кинематографическое сообщество, которое усилий Марка не замечало — наверное, очень несправедливо. В результате после победы на «Кинотавре» фильма Павла Чухрая «Водитель для Веры», продюсерами которого были мы с Игорем Толстуновым, Рудинштейн сам предложил нам купить фестиваль. Так за 2 млн долларов мы приобрели право бесконечно тратить деньги и иметь головную боль.

— «Кинотавр» — это бизнес?

Игорь Толстунов

— Нет, конечно. Я был его совладельцем пять лет и ответственно говорю, что дохода он никогда не приносил. Первые наши «Кинотавры» были в страшном минусе. Но мы учились, мы резко сократили расходную часть, убрали халяву — когда фестиваль привозил за свой счет десятки гостей, многие из которых никаким кино не интересовались, да и само их присутствие создавало атмосферу, которая нам не нравилась. Люди стали покупать билеты, оплачивать отель. Буквально на второй год после нашей покупки все поняли, что здесь идет серьезный разговор о кино, собираются руководители киностудий и телеканалов, первые лица Министерства культуры и Госкино, продюсеры, режиссеры, актеры. Студенты ВГИКа ехали на «Кинотавр», потому что здесь можно было встретить режиссеров, продюсеров, не говоря уже о чиновниках Минкульта — такая возможность дорогого стоила.

Александр Роднянский

— Когда в 2010 году Игорь решил перестать быть совладельцем «Кинотавра», я привлекал спонсоров всеми возможными способами. Сейчас нам выделяет грант Министерство культуры.

— Пытался ли грантодатель влиять на контент или результаты фестиваля?

Александр Роднянский

— Нет, никогда. Естественно, чиновники Министерства культуры всегда рады, когда в программу попадает значимое количество картин, имеющих господдержку. Если они инвестируют в дебюты и эти дебюты оказываются в конкурсе,— значит, они разумно вложили деньги. «Кинотавр» в этом смысле является экспертной оценкой таких инвестиций, поскольку в авторском кинематографе участие в ключевых фестивалях — первый индикатор успеха. Но так, чтобы кто-то требовал включения этих фильмов в программу — нет, такого не было. Программу у нас формирует очень сильная отборочная комиссия, которую возглавляет Ситора Алиева.

— Имя Ситоры Алиевой много лет неотделимо от слова «Кинотавр». Как родился этот союз?

Ситора Алиева, программный директор фестиваля

— Я связана с «Кинотавром» с 1993 года. К этому времени у меня был довольно большой интернациональный и, в частности, фестивальный опыт, а поскольку «Кинотавр» был на тот момент международным, опыт оказался востребован.

— Как изначально был устроена фестивальная программа?

— Рудинштейну хотелось привезти как можно больше кинематографистов, сначала отечественных, потом, когда в 1994 году появилась зарубежная программа, иностранных. Некоторые фильмы вызывали неоднозначную реакцию. Помню картину Джереми Подесвы «Затмение», где практически впервые на большом экране были показаны откровенные гей-сцены. Рядом со мной в зале Зимнего театра сидели весьма известные кинематографисты — для них это был полный шок, некоторые вставали и уходили. Внутри конкурса отечественного кино была программа «Фильмы для избранных», потом она стала называться «Конкурс авторского кино». Мне и сегодня кажется, что в этом разделении был верный для того времени логический ход.

— Как отбирались фильмы?

— До меня в разные годы в отборочную комиссию входили Нина Зархи, Лев Карахан, Андрей Плахов, Валентина Михалева. В поисках фильмов они активно путешествовали. Однажды привезли, к примеру, фильм «Шопинг» с Джадом Лоу — режиссерский дебют Пола Андерсона. Это потом он снимет «Чужой против Хищника» и многочисленные «Обители зла», а тогда, в 1994–1995 годах те фамилии для нас ничего не значили. Но мы быстро развивались и образовывались, в международное жюри «Кинотавра» в разное время входили Лилиана Кавани, выдающийся индийский режиссер Мринал Сен, Вера Хитилова, Богдан Ступка.

— Как проходили первые конкурсы?

— Очень по-разному. Ирина Рубанова, которая с 1992 года была председателем отборочной комиссии, рассказывала, что были годы, когда на фестиваль подавалось по 300 заявок, каждый второй — фильм ужасов, кооперативный кошмар. Были годы, когда показывали 20 — и половина хоть и не была фильмами ужасов, но была вполне ужасна. Система призов менялась, иногда возникала путаница — время от времени Рудинштейн любил придумать какой-то особый приз. К примеру, в течение нескольких лет были одновременно «Главный приз» и «Гран-при».

— Был ведь еще президентский приз?

— Да, конечно, его вручали лично Рудинштейн с Янковским. Важнейшая вещь, этот приз часто сохранял дипломатические отношения с теми, с кем нельзя было ссориться.

— Вы лично ходите в Минкульт просить денег на фестиваль?

Федор Бондарчук, сопредседатель попечительского совета фестиваля

— Хожу. Деньги дают, но нам надо больше. Мы главный, я настаиваю, мы самый важный фестиваль индустрии. Это семь дней с невероятно насыщенной программой, нам объективно не хватает денег на такое масштабное событие.

— Деньги дают, организационно помогают. Это магия Федора Бондарчука?

— Нет никакой магии, есть репутация, деловая в том числе. Сейчас мне уже меньше приходится бегать и просить — хотя бы Олимпиада закончилась. А перед ней были годы, которые страшно вспомнить. Сочи был бесконечной стройкой, бесконечными были ограничения, связанные с приездами важных гостей. «Сегодня вы здесь не пройдете — перекрыто».— «А почему перекрыто?» — «Неважно, просто перекрыто». — «Давайте я договорюсь, ну, пожалуйста, ну давайте попробуем как-то параллельно работать»… Вы спрашиваете, в чем мои функции? Вот они, мои функции.

— Каков бюджет «Кинотавра»?

Полина Зуева, продюсер/директор фестиваля

— В этом году — около 180 млн рублей, 60 из них выделило нам Министерство культуры, остальные дают спонсоры, соинвесторы. Поддержка Минкульта — целевая, мы можем тратить деньги только на то, что разрешено. К примеру, на кинопоказ: для программы «Кино на площади» ставим партер на 2 тысячи мест, привозим и монтируем экран шириной 20 метров — один из самых больших в стране.

— Что кардинально изменилось в 2005 году, когда ваша команда приступила к работе?

— Мы начали строить систему: порядок кинопоказа, жесткое расписание, дисциплина, в том числе для гостей и участников. Если раньше зал был полупустым, а пляж, наоборот, ломился от гостей, то сейчас во время показа на пляже вы не найдете практически никого — все смотрят кино. Это, конечно, зависит от программы, в чем безусловная заслуга наших отборщиков. Но дисциплина есть и формальная: никто не придет в плавках, фильм начнется, двери закроются, исключений не бывает — в зал не пустят никого.

— Церемонии открытия и закрытия «Кинотавра» сами по себе стали событиями — их транслирует телевидение, на них сложно попасть даже аккредитованным гостям фестиваля, их обсуждают порой не менее эмоционально, чем конкурсные картины...

Алексей Агранович, режиссер-постановщик церемоний открытия и закрытия с 2004 года

— Нам с самого начала было ясно, что это зрелище должно быть прежде всего актуальным. Церемония — всегда самостоятельное действо, со своим сценарием, драматургией, декорациями. Все 20 лет, которые я занимаюсь режиссурой ритуальных событий, — открытия, закрытия, церемонии награждения,— наша команда старается делать шоу-высказывания, что когда-то считалось невозможным и даже вредным для церемониального жанра. Мы сочетаем самые разные формы: мюзикл и мультимедийную инсталляцию, современный танец и стенд-ап, элементы документального театра и этноджаз. Объединяет эти «одноразовые» спектакли одно: их посыл всегда адресован современному кинематографу, а значит, сидящим в зале. Да, это цеховой междусобойчик, шутки, репризы и аллюзии часто понятны только людям кино, но именно поэтому церемония всегда так органично вписана в фестивальный контент.

— Как с годами менялась программа фестиваля?

Ситора Алиева

— В какой-то момент мне все показалось устаревшим, отжившим, и я предложила ввести конкурс короткометражного кино. До этого короткометражки шли вне конкурса, но часто оказывались более свежими, актуальными и раздражающими, чем полнометражные картины, в них чувствовался огромный потенциал энергии творчества. С коротким метром начинали на «Кинотавре» Павел Руминов, Алексей Мизгирев, Юрий Быков, Михаил Сегал, Жора Крыжовников, Михаил Местецкий, другие, хорошо известные сегодня режиссеры.

После того, как «Кинотавр» инициировал конкурс «Короткий метр», в стране резко вырос интерес к кинообразованию. В результате открылось больше 30 киношкол, смотреть на их продукцию зачастую просто невозможно, а остановить процесс мы не можем — это серьезный бизнес, люди платят деньги, покупая знания и профессиональные навыки. В прошлом году нам прислали без малого 500 работ! Отсмотрев их, мы поняли, что имеем дело с материалом, снятым без понимания того, что такое кинематограф XXI века. В этом году впервые в рамках «Кинотавра» мы провели форум киношкол, где обсудили ситуацию. Кажется, те, кто учится в киношколах, не понимают, зачем туда пришли.

— Что ими движет? Тренд, мода, сериальный бум, ощущение, что в этой индустрии каждому найдется место?

— Все верно. Плюс невероятная доступность кинематографических средств, когда любой может снять фильм на телефон и прислать его нам. Еще одна причина, думаю,— деньги. Многим реально кажется, что кинематограф очень доходная штука. А кто-то, наоборот, хочет зайти в кино через деньги — у нас в конкурсе короткого метра дважды были работы реальных долларовых миллионеров.

— Вы следите за постфестивальной судьбой картин?

Александр Роднянский

— Следим и помогаем, чем можем, часто пытаемся продвинуть на международные фестивали. Когда я возглавил «Кинотавр», мы стали привозить большое количество международных отборщиков, дистрибуторов. Сейчас приезжают те, кто специализируется на восточноевропейском кино: здесь и каннские, и берлинские, и венецианские отборщики, люди Локарно, Карловых Вар, «Сандэнса», других американских фестивалей — минимум 40–50 наших иностранных гостей представляют именно этот сегмент.

— Уж если мы заговорили о прокате, какова его судьба, когда зритель переходит на цифру, а ключевыми игроками становятся Amazon и Netfliх? Совсем недавно мир следил за конфликтом в Канне: фестиваль отказался брать продукцию Netflix.

Александр Роднянский

— Каннский фестиваль как защитник французской индустрии сделал это по одной простой причине: Netflix не соблюдает великое французское правило взаимного перетекания денег из проката в производство и обратно. Иными словами, окно в 36 месяцев между кинопрокатом и появлением на вторичных платформах, к которым относятся стриминговые ресурсы, необходимо для того, чтобы прокат существовал. И Каннский фестиваль в этом смысле является неотъемлемой, может быть, самой главной, частью киноиндустрии в стране. Практически все картины, принимающие в нем участие, выходят во Франции в прокат. И тот факт, что Netflix это правило соблюдать не собирался, вызвал категорическое неприятие французского сообщества.

— Может ли аналогичная ситуация возникнуть в России?

Александр Роднянский

— Нет, у нас несколько иная история. Раньше фильмы, представленные на «Кинотавре», показывали довольно скромные кассовые сборы. Сегодня они идут в кинотеатральном прокате значительно лучше. «Аритмия», победитель «Кинотавра-2017», «Лето» Кирилла Серебренникова, показанные вне конкурса «Нелюбовь» и «Левиафан» — все они собирают в прокате уже около 100 млн рублей, что несопоставимо выше прежних результатов фильмов — победителей или призеров фестиваля. Эти достойные цифры объясняются в первую очередь тем, что сформировалась аудитория, которая пристально следит за картинами из нашей программы и хочет смотреть их на большом экране. «Кинотавр» играет в этом случае ту самую роль, которую должен: фестивали продвигают авторское кино, они для этого созданы. И когда в России появится качественный стриминговый сегмент — а это непременно произойдет, посмотрите как развиваются электронные кинотеатры Ivi и Okko, какие процессы идут на «Яндексе», как работает «Амедиатека»,— когда там, как на Netflix, появится собственный контент, а не только послепрокатный показ, я убежден, что многие из картин, традиционно считающихся авторскими, успешно пойдут в формате малого экрана.

— Если представить «Кинотавр» тридцатилетним человеком, кто он, какой у него характер?

Федор Бондарчук

— Так это же я! Фестиваль — это я. Когда я впервые увидел, как продюсеры с портфельчиками, с блокнотиками после удачных короткометражек бегут отлавливать режиссерскую молодежь, клянусь, чуть не заплакал. Я и в этой толпе продюсеров, я и среди тех, кто представляет короткометражки, я сижу под ночным небом среди тысяч зрителей перед Зимним театром, когда показывают «Кино на площади». Я на сцене представляю свои картины, я — за пультом, с ребятами из службы кинопоказа: «Как шестой канал — густо звучит? Не густо?» «Видели, какой картинки мы добились, видели проекцию?» — это все тоже я.

Александр Роднянский

— Думаю, что молодой человек по имени «Кинотавр» — на пороге большой профессиональной карьеры, он не так давно определился, для чего и как живет. А живет он, чтобы заниматься отечественным кино, оповещать о нем, стимулировать авторов делать разные фильмы. Именно разные — я не люблю слово «сложные». Мы принципиально воспитывали этого юношу всеядным: «Кинотавр» никогда не претендовал на статус территории чисто экспериментального, радикального высказывания, эдакого интеллектуального заповедника — у нас в программе есть и абсолютно артстримовские картины.

— Каким вы видите будущее «Кинотавра»?

Федор Бондарчук

— Будущее вырастает из сегодняшнего дня. И каждый раз это вопрос: сможем или не сможем? Невозможно все время докладывать деньги из своего кармана, невозможно бегать по кабинетам и просить, но нельзя и снижать планку. Ее есть куда поднимать, но для этого нужен финансовый ресурс. Честно? Мы устали. Не от дела, а от окружающих его эмоций. Почему вполне сравнимый с большими международными форумами «Кинотавр» не заслуживает достойного внимания властей, чиновников? Меня реально угнетает огромное количество фестивалей в стране. Многие из них по бюджету сопоставимы с «Кинотавром», а кто о них знает? Какой они приносят результат? Ответственно говорю — нулевой.

Александр Роднянский

— Молодой человек по имени «Кинотавр» понимает, что наш кинематограф не может быть изолирован. Что ему предстоит, научившись снимать качественное кино для собственной аудитории, сделать следующий шаг: в творческом смысле пересечь границы России — начать делать картины, универсально понимаемые во всем мире, способные заинтересовать за пределами нашей страны не только русскоязычную публику.

Мир сегодня демонстрирует перетекание особенностей, присущих раньше большому кинематографу, на малый экран, на стриминговые платформы: жанровые сочетания, сложные характеры, неоднозначные финалы — все, что раньше было характерно для авторского кино, сегодня успешно существует в сериальных форматах. Я вполне допускаю, что и «Кинотавр», будучи чутким молодым человеком с хорошим образованием, сможет отреагировать на эти изменения. Мы не можем пропускать авторские находки на разных территориях — если они есть на территории сериалов, надо отнестись к этому очень серьезно. У нас нет амбиций определять лучший сериал в России, но у нас, безусловно, есть ответственность перед теми, кто интересуется качественным современным художественным высказыванием в любой форме.

А еще я убежден, что мы должны двигаться в сторону междисциплинарного развития: фестиваль может собирать и уже собирает качественную музыку, у нас появляются выставки современных художников, фонд RuArts несколько раз делал очень любопытные экспозиции. Фестиваль должен давать возможность пересечения на одной территории талантливых творческих проектов из самых разных областей.

Люди кино — о «Кинотавре»

Режиссер Валерий Тодоровский

— То, что фестиваль дал путевку в жизнь многим режиссерам — почетно не только для них, но и для самого «Кинотавра». Открывать новые имена — это такой вид спорта, очень востребованная фестивальная охота, и «Кинотавр» дает для нее все возможности. С момента своего рождения он был озабочен выживанием кинематографа в стране, 30 лет он работает на его улучшение. Надеюсь, на 40-м «Кинотавре» мы вместе будем делить большой успех русского кино.

Актриса Мария Шалаева

— Мой первый «Кинотавр» — это 2002 год. Короткометражка, где я играла, получила Гран-при, а в основном конкурсе шел фильм тоже с моим участием, но вполне провальный. Так что фестивальным дебютом у меня стали и успех, и позор одновременно. А в 2007 году в конкурсе участвовала лента «Русалка». Когда у тебя есть опыт провала, тебе кажется, что будет примерно то же самое. Поэтому я посмотрела десять минут, а потом Анне Меликян, режиссеру, говорю: «Ой, Аня, мне надо в туалет». И сбежала. На церемонию закрытия идти не хотела, но вдруг организаторы говорят: «Ты обязана». Какое закрытие, мне и надеть-то нечего! Помню, как добивалась внимания гостиничного парикмахера: «Понимаете, я играла в фильме главную роль, причешите меня». Навертела жуткую прическу, надела какой-то сарафан, а обуви нормальной не было — пошла во вьетнамках. И вдруг объявляют мое имя — я обалдела совершенно. Ночью звонила дедушке — он меня обожал, но всегда говорил, что лучше мне быть не актрисой, а менеджером, потому что я очень общительная. Звоню ему: «Дедуля! Я... Я лучшая актриса!». У него был полный шок.

Режиссер Владимир Хотиненко

— «Кинотавр», на который я езжу практически с его основания, менялся на моих глазах. Сегодня это современный фестиваль мирового уровня. Дважды я возглавлял жюри. В 1997 году формировал жюри сам, это была замечательная интеллектуальная команда. В 2012 году мы собрали жюри из молодых режиссеров. Они опасались, что я буду на них давить, но в результате мы поработали дружно и конструктивно. Хотя это совершенно неочевидная вещь — вы же понимаете, когда в Канн приезжает председателем жюри Тарантино, ничья точка зрения уже не имеет значения.

Актриса Ингеборга Дапкунайте

— «Кинотавр» для меня прежде всего — место встреч. Мы ведь разбросаны по экспедициям, по съемочным площадкам, а фестиваль нас собирает. Именно на «Кинотавре» произошла встреча, совершенно для меня судьбоносная: я познакомилась с Алексеем Балабановым. Его фильм «Война» с моим участием стал в 2002 году призером «Кинотавра», потом был «Морфий», где я тоже играла. Для меня фестиваль ценен именно этими возможностями: кого-то увидел и думаешь, «ух, черт, хотела бы я с ним поработать», или говоришь, «давай затеем что-нибудь». И большой шанс, что это получится.

Актриса Ирина Розанова

— Мы привезли на 30-й «Кинотавр» картину Валерия Тодоровского «Одесса» — невероятно искренний фильм о нас, о поколении наших родителей. Смотреть первый раз картину, в которой играешь и которую сам еще не видел, да еще в зале Зимнего театра, где сидят все твои коллеги,— страшное напряжение. Потому что, не хочу обижать другие фестивали, мы точно знаем, что «Кинотавр» у нас особенный. Это наш «Оскар» и наш Канн. Скажу странную вещь: мне сейчас призы не так важны. Мнения коллег, режиссеров более чем достаточно. Я бы давала призы только молодым — помню по себе, как это важно и прекрасно именно в молодости, какие появляются новые устремления, какая начинается движуха вокруг и внутри тебя.

Режиссер Павел Чухрай

— Приездам моим на «Кинотавр» несть числа — то с картиной, то в составе жюри, то его председателем, то гостем фестиваля. Мы ездили с детьми, с внуками — они там росли, а мы общались. Первые «Кинотавры» собирали совершенно другое поколение, наше. Там возникало и поддерживалось огромное количество связей, тогда еще советских: съезжались люди кино из Грузии, Прибалтики, Узбекистана, Украины. Сейчас здесь молодые режиссеры, молодые актеры, у них своя жизнь, своя атмосфера, «Кинотавр» — их фестиваль. И приезжая сюда как гости, участники или члены жюри, мы остро чувствуем смену поколений. Это прекрасно, так и должно быть.