В Музее Востока открыты выставки двух тбилисских художников, Кирилла Зданевича и Иосифа Самсонадзе, сделанные на основе частных московских коллекций — ввиду отсутствия дипломатических отношений между Россией и Грузией. Зданевич и Самсонадзе — начало и конец того, что называлось «грузинское советское искусство». И пока грузинское искусство, в отличие от грузинских напитков, не объявлено вредным для здоровья россиян, стоит поторопиться в музей

Не сказать чтобы творчество Иосифа Самсонадзе (1934– 1993) было знакомо каждому советскому ребенку, выросшему в РСФСР: в целом мультфильмы, снятые в союзных республиках, были плохо известны в метрополии. А жаль: на экране при входе на выставку нон-стопом крутят подборку его анимации — Самсонадзе проработал мультипликатором на киностудии «Грузия-фильм» 35 лет, сделал как режиссер или художник-постановщик тринадцать рисованных фильмов, всего же картин с его участием — более шестидесяти (среди них, например, несколько серий про Самоделкина — Самсонадзе часто работал с Вахтангом Бахтадзе). На фоне среднестатистической союзмульфильмовской продукции мультики Самсонадзе кажутся верхом формального свободомыслия, временами напоминая чуть ли не о Загребской школе. К сожалению, смотреть их придется без звука — видимо, многие не переведены с грузинского. И, к сожалению, анимация гораздо интереснее, чем два зала цветистой графики 1970-х — начала 1990-х.

Семьдесят листов пастозной акварели с белилами и тушью, техники авторской и как бы унаследованной от миниатюристов прошлого, являются полем битвы философского факультета Тбилисского университета и графического отделения Тбилисской академии художеств, которые с успехом окончил Самсонадзе. Лейтмотивом служит тема единства и борьбы противоположностей (добра и зла, света и тьмы, инь и ян, словом, всего универсального и бинарно-оппозиционного), которая раскрывается на эпическом, в годы застоя — национально-мифологическом, а в годы перестройки — библейском материале. Целью этих сражений, кажется, было очередное переизобретение национального стиля, синтезированного из подручных материалов — от средневековой книжной миниатюры, каменных рельефов и фресок Мцхеты до манерного ар-деко Ладо Гудиашвили — с привлечением по мере надобности сасанидского серебра и каджарской или раджпутской живописи. Видимо, таким намеренно усложненным аллегорическим языком можно было изъясняться на окраинах империи, где было сложнее провести границу между формализмом и советским ориентализмом,— Михаил Шемякин за сходные прегрешения отправился в психушку, а на Малой Грузинской это считалось бы верхом сюрреалистического вольнодумства. У Самсонадзе была репутация выдающегося шрифтовика, но на выставке лучшими работами выглядят не композиции с текстами, а бессловесные «Иллюстрации Средних веков» конца 1970-х — самые лаконичные по манере говорения. И хотя их намеренная, стилизаторская безыскусность далека от простоты его кумира, здесь Иосиф Самсонадзе ближе всего подходит к Нико Пиросмани, которого боготворил и о котором написал повесть для детей. Это, пожалуй, единственное, что как-то связывает его с героем другой выставки, первооткрывателем и пропагандистом Пиросманиева искусства.

Что касается Кирилла Зданевича (1892–1969), он, конечно, не нуждается в особых представлениях: футуризм, заумь и всёчество, дружба с Владимиром Татлиным, Натальей Гончаровой и Михаилом Ларионовым, «Ослиный хвост», «Мишень», «Синдикат футуристов» и «41°», «открытие» Пиросмани на пару с Михаилом Ле-Дантю — все это давно вписано в историю русского и грузинского авангарда. Впрочем, в последние годы Кирилл Зданевич оказался в тени своего младшего брата, Ильи, более известного как Ильязд, превратившегося стараниями издателя Сергея Кудрявцева и коллекционера Бориса Фридмана из маргинальной фигуры в одного из видных деятелей европейского авангарда с фантастической, авантюрной биографией: книги Ильязда и об Ильязде выпускают одну за другой «Гилея» и дружественные издательства, персональные выставки прошли в ГМИИ имени Пушкина и Музее Пикассо в Малаге. Трудно поверить, но «Тифлис—Москва» — первая персональная выставка Кирилла Зданевича в России: около 80 работ, ранняя графика и поздняя живопись, происходят из коллекций Петра Навашина, Наталии Абрамовой и Нины Куриевой. Ранняя графика и поздняя живопись — это «до» и «после», две части, на которые распадается экспозиция, оставляя большую лакуну на месте конца 1920-х — 1940-х.

Кубистические города, головы и натюрморты второй половины 1910-х сделаны твердой, уверенной рукой человека, получившего новое знание из первых рук: до Великой войны, в 1913–1914 годах, он пожил в Париже. А датированная «31 января 1914 года» «Парижская композиция № 2» с толстозадой натурщицей, чьи объемные икры, бедра и груди, проанализированные с большим кубистическим усердием, позднее будут процитированы в рисунке «Венера Архипенко» с дурашливой стихоплетской подписью, заставляет поверить в известную биографическую легенду. Будто бы, когда в парижской мастерской Александра Архипенко устроили небольшую выставку Зданевича, туда явился сам Пабло Пикассо и в одобрение нарисовал на стене оценку «5+». Тут, правда, не совсем понятно, какой системы оценок придерживался великий испанец, но от старательно-ученического, подражательного кубизма Зданевич избавился довольно быстро, после полученного на фронте ранения вернувшись в Тифлис и погрузившись с головой в его столь насыщенную в конце 1910-х и начале 1920-х богемную жизнь. О годах, что так весело прошли в компании фонтанирующего новыми художественными теориями брата, их общего друга Зигмунта Валишевского (на сестре Валишевского Зданевич был женат первым браком — лучшие вещи происходят из собрания ее наследника) и поселившихся в Тифлисе Алексея Кручёных и Игоря Терентьева, свидетельствуют портреты, шаржи и рисунки братьев Зданевичей и Валишевского в альбом «Фантастический кабачок», посвященный королеве этого тифлисского аналога «Бродячей собаки» и «Привала комедиантов», артистке Софии Мельниковой. В этом ворохе графики попадаются изумительные листы с борцами, гимнастами и «тифлисскими типами», говорящие о поисках некоей «грузинскости» в авангарде — на пространствах между Ладо Гудиашвили, Нико Пиросмани и Жоржем Гроссом.

Глядя на яркие натюрморты и пейзажи Зданевича 1960-х, слишком фовистские для Москвы и Ленинграда того времени, но одобренные для восточных провинций и освященные именем Мартироса Сарьяна, думаешь, что это невыносимо банальное «после» связано с воркутинскими лагерями, куда Зданевич попал в 1949-м и откуда вышел лишь в самый разгар оттепели. Но вполне заурядный академический рисунок «Натюрморта с тыквой» 1943 года намекает на то, что «после» связано не столько с лагерным опытом, сколько с опытом перевоспитания формалистов в 1930-е. В 1966-м он поехал в Париж к брату — после второй в его жизни парижской поездки палитра Зданевича станет чуть сдержанней и благородней. В общем, Зданевич 1960-х интереснее в прозе — он выпускает несколько книг об открытом им некогда Пиросмани, каждый раз расцвечивая свой канонический миф о «кинто Николае» новыми красками. И хотя рифма, образованная обеими грузинскими выставками в Музее Востока, в сущности, совершенно случайна, кажется, что в лакуне 1930-х надо искать разгадку выморочности и позднего Кирилла Зданевича, и всего поколения Иосифа Самсонадзе.

«Кирилл Зданевич. Тифлис— Москва», до 31 июля
«Сила жизни. Иосиф Самсонадзе», до 28 июля