Уважаемая госпожа Вендланд!

За сорок лет журналистской практики я встретил лишь одну организацию,которая точно знала,о чем можно и нельзя писать.Она называлась КПСС.Впрочем,в праве писать об Украине Вы нам окончательно не отказываете,так как российско-украинский конфликт все-таки существенно ухудшил и отношения Германии с Россией.И это бесспорно.

Признаюсь, что, взявшись за ответ Вам, я чувствую определенную неловкость — у нас очень разные точки взгляда на любимую мною страну и разные меры опыта. Вы, как пишите, «историк, знаток российско-украинских отношений», я всего лишь журналист, но беда в том, что моя семья во многих поколениях жила на Украине: я там родился, окончил университет, начал работать… Мои родители и их родители похоронены в Запорожье, Одессе, Харькове. А вот все школьные годы я провел в России, так что и весь опыт моей жизни украинско-российский. Ничего уникального. Судьбы сотен тысяч людей переплетены между этими двумя странами.

Чтобы больше не возвращаться к прошлому, скажу Вам: если бы сегодня на Украине всему русскому уделяли то внимание, которое уделялось украинскому в одном из самых русских городов той страны — Одессе, люди, воспитанные в традициях русского языка и культуры, вполне могли бы чувствовать себя сейчас счастливыми и защищенными: был театр русский и театр украинский, две русские и две украинские газеты, книгоиздание, телевидение и радио по преимуществу украинские, а высшее образование, например, русское, так как на русском языке выходила в СССР вся серьезная научная литература… Межнациональную политику в стране строила власть, которую от Сталина до Андропова возглавляли выходцы с Украины, никогда не скрывавшие своих к ней симпатий. Подарок Крыма был как раз в русле этого отношения. Все это у новых национальных идеологов теперь называется «подавлением и уничтожением всего национального». У Вас в письме и того круче — «имперским гегемонистским отношением». Допускаю, что Вам, как специалистке по Галиции, то есть Украине западной с ее трагической историей, так все и кажется.

Несколько месяцев назад, участвуя в дискуссии, организованной в Киеве немецким фондом, я услышал и вовсе удивительное утверждение: оказывается, при советской власти за украинский язык расстреливали. Говорила об этом заместитель директора Института истории. И как-то естественно вытекало: ну а теперь пришло наше время. Принятый недавно Радой закон о языках, который вам так нравится,— это как раз это «время». Для меня «полный запрет» — это и есть лишь роль бытового общения, оставленная русскому, родному для огромной и уж точно самой экономически развитой части страны, языку. Была русификация, стала украинизация. Вы думаете это чем-то лучше для людей, живущих на левобережье Днепра? Многомиллионный русскоязычный мир Украины загоняют в рамки чужой культуры.

Парадоксально, что на развалинах СССР любой человек, въехавший в главный кабинет страны, может решать, на каком языке воспитывать детей, читать и думать миллионам граждан. Те, кто ответственен за переход СССР на демократические рельсы, всегда считали: именно в Европе принимаются самые взвешенные, самые согласованные с обществом социальные решения. Даже первые путинские годы были еще периодом влюбленности в Европу, и особенно в Германию, в выстроенные ею институты. С тех пор мы во многом стали не понимать друг друга, расходиться в оценках и рецептах. Кто-то может мне объяснить, почему Европа акцептует Украине всю эту языковую вакханалию, выкручивание рук и языков миллионам людей ради унитарной государственной машины? Почему приводят в пример моноязычную Францию и Германию, а не Канаду или Бельгию, где учли распространенность именно двух языков, как это, безусловно, происходит и на Украине?

Вам, как историку, легче — Вы точно для себя установили, что «причиной выстрелов в Донбассе является однозначно доказуемое активное нагнетание насилия… с российской территории». На мой-то взгляд, все еще сложнее и хуже: последствия «проделок Гиркина», рожденной в Москве бредовой теории «русской весны» на Украине, выстрелов «Бука»(если голландцам удастся доказать их российское происхождение) придется расхлебывать еще и следующим поколениям наших граждан и политиков. Парадоксально, что нити возмущения такими действиями России больше сшили восток и запад Украины, чем любые законы и финансовые подачки. Но Вы, госпожа Вендланд, при всем уважении к Вам как к знатоку, никогда по-настоящему не оцените, что там произошло, не поняв, что, несмотря на всех российских «отпускников», это война гражданская, что шанс погибнуть в старой шахте и на войне у донбасских шахтеров был и остается приблизительно одинаковый, что ценности Великой Отечественной войны — это та граница, за которую в общении с россиянами (или, если хотите, с русскоязычными) заступать не следует, что тетиву национализма нельзя натягивать беспредельно. А натягивать ее стали в том числе с послемайданной дискуссии в Раде о запрете русского языка. Закон этот действительно не приняли. Однако мое впечатление, что роль одного из детонаторов войны само обсуждение сыграть успело.

Мне, в отличие от Вас, трудно дается понимание черного и белого в этом конфликте, который так трагично сыграл против русского языка и его носителей. Спишите это на то, что я долго жил в Одессе, где в Доме профсоюзов националисты сожгли 38 человек, а теперь, спустя четыре года, судят не тех, кто сжигал и посылал в соцсети свои фото на фоне обугленных трупов, а тех, кого сжечь не успели. Не хочу вас в милом городе Марбурге волновать этими подробностями, тем более что Вы точно знаете, что нужно обсуждать с русскими, а что — с украинцами. Я, как видите, в это деление вписываюсь плохо.

С уважением,

Виктор Лошак, главный редактор газеты «Петербургский диалог» с российской стороны