На экранах «Соблазн» Жюстин Трие

В прокат вышел фильм Жюстин Трие «Соблазн» (Sibyl): местами психодрама, местами комедия, а местами почти что триллер. У Михаила Трофименкова возникло непреодолимое желание отобрать пленку у режиссера, разрезать на кусочки и заново смонтировать, чтобы по меньшей мере разобраться, что, черт возьми, на экране происходит.

Если героиня — психоаналитик, ничего светлого и доброго от фильма ожидать не стоит. Можно заключать беспроигрышное пари, что бедняжка запутается в отношениях с пациентом, уронит маску профессионального безразличия, попрет технику психобезопасности и превратится из врача в пациента.

Еще страшнее, если героиня фильма, особенно французского,— писательница. Писатели вообще становятся героями фильма только тогда, когда переживают профессиональный затык и тупо пялятся на лист бумаги или экран компьютера. Потом их осеняет свежая идея, что сюжеты буквально валяются под ногами. Они пытаются выдоить книгу из реальности, манипулируют живыми людьми. Те, в свою очередь, манипулируют писателями, стирая границы между вымыслом и реальностью. Хорошо, если обойдется без летального исхода.

Но все это пустяки по сравнению с фильмами, героини которых — актрисы. Реальным актерам, которым предлагают роли актеров вымышленных, давно следует объявить режиссерам бойкот. Ни один режиссер еще не удержался, чтобы выплеснуть на экран то, что в глубине души об актерах думает. А дума его проста: «актеры не люди». Марионетки в руках режиссера, они, в свою очередь, манипулируют режиссером, да и всем, что движется, не отличая глицериновые капли и клюквенный сок от слез и крови.

Трие ухитрилась свести на экране все эти стереотипные амплуа. Ее героини: психоаналитик Сибиль (Виржини Эфира), берущая профессиональную паузу, чтобы написать никак не пишущийся роман, истеричка-актриса Марго (Адель Экзарикопулос), вламывающаяся в жизнь Сибиль, и режиссер Мики (Сандра Хюллер), запутавшаяся в профессионально-сексуальных тенетах.

В итоге на экране скапливается столь критическая масса неврозов, что решительно непонятно, кому бежать на помощь. Бить ли по рукам анонимную алкоголичку Сибиль, которую жизнь вынуждает вновь тянуться к бутылке? Отговаривать ли Марго от аборта из карьерных соображений (ребенка она ждет от тупого красавчика Игоря (Гаспар Ульель), своего партнера по съемочной площадке и любовника Мики)? Кидать ли спасательный круг самой Мики, бросающейся в открытое Тирренское море с борта яхты, на которой заходят в истерический тупик съемки ее фильма?

По большому счету все эти проблемы можно отложить на потом. Разобраться бы для начала, куда и когда перепрыгивает действие. Трие заигралась в прием, сравнимый со скоростным переключением телеканалов. Вот Сибиль — здесь и сейчас — зависает над компьютером, а вот уже примеряет с кем-то позу наездницы: сексуальные эпизоды, надо отметить, по своей благородной откровенности едва ли не лучшее в фильме. Вот она на собрании анонимных алкоголиков, а вот чья-то машина летит с какого-то обрыва. Возможно, впрочем, что, если разложить все по полочкам, фильм утратит какую-никакую загадочность и какое-никакое обаяние. Другое дело, что загадочность обаятельна лишь тогда, когда режиссер в финале снисходит до того, чтобы свести концы с концами, но Трие даже не пытается это сделать.

Однако еще сильнее озадачивает выбор натуры, на которой Мики снимает свой фильм. Это ни больше ни меньше, как вулканический остров Стромболи, недалеко от Сицилии. Тот самый остров, который обессмертил великий Роберто Росселлини в фильме «Стромболи, земля Божья» (1950), трагедии о литовке-беженке мировой войны, от отчаяния выходящей за мужлана-рыбака со Стромболи и вступающей в богоборческое противостояние с вулканом, мистическим средоточием ее несчастий. Следует ли из этого, что Трие намекает, что на самом деле сняла католическую драму о вине и искуплении, но говорить об этом в открытую как-то неловко? Или намекает, напротив, на то, что именно на съемках «Стромболи» правоверный католик Росселлини закрутил греховный роман с Ингрид Бергман? Так хочется поверить, что у фильма, лишенного на первый взгляд сколько-нибудь внятного смысла, есть пусть и чересчур потайной, но смысл. Хотя, скорее всего, Трие никаких смыслов в выбор натуры не вкладывала, а просто, ублажая могущественную секту французских синефилов, сыграла в многозначительность, как играют в любовь и творчество ее героини.