Кризис комического жанра в фильме «Плюс один»

В прокат вышел фильм Джеффа Чана и Эндрю Раймера «Плюс один» (Plus One), который его создатели искренне считают комедией, и, быть может, даже лирической. Михаил Трофименков пожалел об отсутствии закадрового смеха, который объяснил бы, что кажется режиссерам смешным в собственном опусе.

Неловкость и скуку, наверное, многим доводилось испытывать на людных свадьбах, сколь близки бы ни были отношения с женихом и невестой. Чувства эти, удвоенные неловкостью за то, что тебе неловко на празднике, вызывает неизбежное присутствие незнакомых и неинтересных людей, вынырнувших из далеких от тебя сфер жизни молодоженов. Но то, каким идиотом чувствует себя гость на чужой — совсем-совсем чужой — свадьбе, сравнимо лишь с дурным сном, из которого и рад бы сбежать, да никак не получается. Если же таких чужих свадеб приходится посетить десять штук за какие-то сто минут экранного времени, а убежать не позволяет профессиональный долг кинокритика, то это уже не дурной сон, а просто кошмар на улице Вязов. Именно из таких переходов Бена (Джек Куэйд) и Элис (Майя Эрскин) — друзей, выдававших себя за влюбленную парочку и довыдававшихся до полного венца,— состоит «Плюс один». И то, что самим Бену и Элис, хотя брачуются их приятели, на этих свадьбах тоже муторно, не утешает.

Все без исключения мелькающие на экране персонажи как на подбор неприятны, некрасивы, неинтересны. Страшнее всего то, что свадебная обстановка обязывает их непрерывно тужиться сказать что-то остроумное и первыми же засмеяться. Например, подруга невесты обращается к ней в микрофон: поздравляю, милая, а помнишь ли ты, как на первом свидании с суженым бзднула, а свалила на меня. Конфликт, омрачающий отношения героев, заключается в их диаметрально противоположных взглядах на допустимость мочиться и принимать душ одновременно: он против, а она за. Будь героям по четыре года, к их чувству юмора можно было бы отнестись снисходительно.

Жанр фильма — визуальный шум наподобие шума, который создает театральная массовка, изображая гул толпы; статисты наперебой твердят: «О чем говорить, если не о чем говорить». Слова, выделяющиеся из этого гудения насекомых, заставляют искренне пожалеть о российском законодательном запрете на публичное произнесение производных от четырех «матерных» корней. Прокатчики из кожи вон вылезли, подбирая легальные эквиваленты оригинальной лексике. В результате то, что звучит с экрана, все эти «отжарить по-хардкорному» и, прости господи, «вагинопитеки» с «членодактилями», не имеет отношения ни к английскому, ни к русскому языку. Чувствуешь себя Василь Иванычем из анекдота, который такую пакость, как «квадратный трехчлен», даже представить не мог. Отсюда ощущение беспредельной похабени, по сравнению с которой подзаборный мат — чистый Моцарт. Остается надеяться на то, что нечеловечески фальшивые интонации актеров дубляжа — их скрытая месть режиссерам.

С другой стороны, фильм наводит на философские размышления о вырождении великой американской комической традиции, одной из вершин которой были некогда screwball comedy на тему «войны полов». Попытка «Плюс один» присоседиться к этой традиции заранее обречена на провал. Не может быть комедии на тему, в приказном порядке закрытую для обсуждения церберами политкорректности. И сортирный юмор героев ассоциируется с детсадом именно потому, что они боятся быть взрослыми людьми и ступить на минную почву «войны полов».

В прекрасном новом мире регламентировано даже нарушение регламента, вокруг которого европейцы до сих пор ухитряются порой закрутить комический хоровод. Здесь для карнавального поведения не просто выгорожено свое пространство. Все гораздо страшнее: люди обязаны, чтобы не выделиться из массы, на мальчишниках и девичниках надираться, на свадьбе говорить пошлости, а напившись, прыгать в одежде в бассейн. Их можно было бы пожалеть — дескать, как же им бедным тоскливо,— если бы свою тоску они держали при себе, а не делились ею со всем человечеством.