Ксения Рождественская о хорроре «Коко-ди Коко-да»

В прокат выходит «Коко-ди Коко-да» Йоханнеса Нюхольма, фантасмагорический арт-хоррор о депрессии из конкурсной программы фестиваля «Сандэнс». «Коко-ди Коко-да» — это «Забавные игры» Ханеке, помноженные на «День сурка», снятые одновременно с детской жестокостью Гондри и хирургической отстраненностью фон Триера

По сумрачному лесу — из тех, где водятся железные волки и растет мировое древо,— идут трое: мерзкий улыбчивый старичок в белом костюме, мрачный бугай с дохлой белой собакой на руках и бабища с живым псом на поводке. Старичок напевает песенку про Коко-ди и Коко-да. Вдруг оказывается, что эта троица изображена на музыкальной шкатулке. Шкатулку в подарок на день рождения должна получить маленькая девочка.

Этого фантасмагорического, тревожного эпизода было бы уже достаточно для хоррора, но шведский режиссер Йоханнес Нюхольм заходит в лес все дальше и дальше, изобретательно издевается над своими героями, а заодно и над зрителями. С самого начала все в фильме кажется странноватым — и ресторан, куда приезжают какие-то одичавшие клоуны, и милое обедающее семейство, папа, мама и дочь, все трое с разрисованными лицами, и жесткость, если не жестокость сюжета. После семейного обеда фильм скатится во тьму, попадет в воронку «Дня сурка»: через несколько лет муж и жена, уже почти ненавидя друг друга, отправятся в поход — заедут куда-то в глушь, поставят палатку. И ночью к ним придет эта дикая троица с музыкальной шкатулки. Почти пародийное насилие, как шарманка, будет повторяться снова и снова: поездка, палатка, смерть, поездка, палатка, смерть.

По сравнению с троицей из этого фильма клоун из «Оно» кажется сломанной детсадовской погремушкой. Очевидно, что героев преследуют не просто старичок, бугай и бабища. Режиссер восторженно разворачивает метафору депрессии, и эти фантасмагорические персонажи — горе, ярость и невозможность смириться с трагедией. Но при этом сам Нюхольм явно на стороне этой троицы — их поведение забавляет режиссера гораздо больше, чем глупое барахтанье главных героев.

Нюхольма сравнивают не только с Линчем и Гондри, то есть с режиссерами, которые любят разглядывать версии сломанной вселенной, но и с фон Триером и Ханеке — то есть с авторами, которые мастерски умеют издеваться над героями и зрителями. Нюхольм может и напугать зрителя, и разъярить его, а после пустить по экрану белого котика, чтобы казалось, что все это может закончиться хорошо. Или вдруг вставить посредине фильма новеллу, разыгранную унылыми зайчиками из театра теней. Но ни котики, ни зайчики не должны никого ввести в заблуждение — счастливого финала не будет.

«Коко-ди Коко-да» — второй полнометражный игровой фильм Нюхольма. Но все, что он снимал раньше,— и видеоклипы, и анимация — находится примерно в той же пограничной зоне между хоррором, сказкой и фарсом. Показательна история его тринадцатиминутной комедии «Лас-Пальмас», которая попала в программу короткометражных фильмов Каннского кинофестиваля, получила премию Шведского института кинематографии и приз в Гётеборге — но при этом удостоилась петиции «Прекратите снимать подобные фильмы» (петиция, правда, не набрала и десятка подписей). В «Лас-Пальмасе» годовалая дочь Нюхольма играет алкоголичку, пьющую коктейли один за другим. Героиня плохо держится на ногах и пристает к другим посетителям бара, которых играют марионетки,— то есть ведет себя так, как и должна вести себя годовалая девочка, еще не очень умеющая ходить.

Ситуация, когда какое-то неуместное, нелепое существо попадает в парадоксальный контекст, повторяется у Нюхольма из фильма в фильм. В дебютном полнометражном «Гиганте», получившем спецприз жюри в Сан-Себастьяне, обезображенный герой, похожий на линчевского Человека-слона, хочет стать чемпионом по игре в петанк и воображает себя всемогущим великаном. В пластилиново-игровом фильме «Марионетка» маленький пластилиновый пупс никак не может справиться с пластилиновыми бытовыми приборами и с самим собой, а его ростовой двойник, которого играет сам режиссер, ищет свое место в большом мире. В анимации «Сны из леса» девушка и птица встречаются со Смертью в театре теней (нарисованный лес, кстати, тот же самый, что и в «Коко-ди Коко-да»). Все эти работы — сказки об одиночестве и неизбежном обломе, растерянные макабрические песни.

В «Коко-ди Коко-да» музыкальная шкатулка оказывается макетом сказочного мира, в котором нет ничего, кроме обиды и боли. Муж с женой, обвиняющие друг друга и самих себя в случившейся трагедии, не способны не то что найти общий язык, а даже начать разговаривать. Это и есть настоящий хоррор — не тот, где из темноты выскакивает нечто неожиданное и тянет руки нечто отвратительное. Это хоррор из скандинавских железных лесов, из мира вечного холода, мрака и удобной мебели, бесстрастная история о насилии — в первую очередь, над собой.

В прокате с 29 августа