Ботик добра
Михаил Трофименков о фильме Александра Велединского «В Кейптаунском порту»
В прокат выходит долгожданный фильм Александра Велединского «В Кейптаунском порту». Мощный и добрый дар Велединского неоспорим еще со времен короткометражки «Ты да я, да мы с тобой» (2001) и подкреплен двумя гран-при «Кинотавра» — за фильмы «Живой» (2006) и «Географ глобус пропил» (2013). После «Кейптауна» его смело можно назвать сильнейшим русским режиссером
Фото: Renovatio Entertainment
Фото: Renovatio Entertainment
Фото: Renovatio Entertainment
Фото: Renovatio Entertainment
Фото: Renovatio Entertainment
Фото: Renovatio Entertainment
Фото: Renovatio Entertainment
За те двадцать лет, что ждал своего часа сценарий «В Кейптаунском порту», он не мог не пожухнуть, обмелеть, отяжелеть. Но вопреки всем законам мироздания — настоялся, достигнув крепости того самого рома и не утратив ветреной лихости тех самых девиц, за которых в одноименной песне сложили буйны головы четырнадцать французских моряков в эпической резне в кейптаунской таверне «Кэт».
Фото: Renovatio Entertainment
Берущий и за глотку, и за душу зачин фильма — приглашение на танец, от которого невозможно отказаться. На высоких скалах, парящих над Кейптауном — не портом на краю света, но, согласно Киплингу, земным раем, территорией бессмертия,— выкаблучиваются в рок-н-ролле белоснежный морячок и краля в алом платье. Словно под их ногами не острые и скользкие камни и даже не гладкий танцпол, а облако, не знающее законов притяжения. И до последней минуты фильм, в котором хор ангелов исполняет «Дубинушку», взвод милиционеров принимает роды в зале Эрмитажа, прямо под «Данаей» Рембрандта, а смерть выступает в обличии не старухи с косой, а пары беспощадных и незадачливых мужчин, не теряет этого облачного ритма.
В 1950-х годах французы сочинили утопию «камеры-пера». Не в силах ее воплотить (для этого галльский ум слишком уж рационален), они грезили о том, чтобы кинокамера обрела свободу и право на сюжетный, пространственно-временной и эмоциональный произвол, которых добились писатели-модернисты. «В Кейптаунском порту» — фильм, созданный именно что при помощи камеры-пера. Его дробная структура сродни «Модели для сборки», роману Кортасара, который заново конструировал для себя каждый читатель, тасуя главки-кирпичики. Его жанр не определить иначе как «философский водевиль». Потому возможны два взаимоисключающих и взаимодополняющих варианта, как его смотреть.
Фото: Renovatio Entertainment
Можно делать паузу каждые пять минут, чтобы всмотреться в плотно насыщающие экран детали: от татуированной лиры, опутанной колючей проволокой, до извещения о переезде похоронного бюро на 666 шагов. Разгадать мерцающие связи между пластами действия, разыгрывающегося в один роковой день войны-солнцестояния — 22 июня, но параллельно в 1945-м и 1996-м годах на Сахалине, в Севастополе и Ленинграде, мистических вершинах треугольника русской морской славы. Чтобы, наконец, не пропустить метафизические откровения, которыми, как байками бывалых людей, перебрасываются ветераны в севастопольском кафе и шпанистые зулусы из стремных кварталов Кейптауна.
Но можно и нужно просто нырнуть в этот фильм, отключив рацио, и его волны сами вынесут на берег финала. Фрагменты мозаики сами собой встанут на место. И прояснится, кем и почему за 50 лет обернулись те трое в униформе, что, посветив наколками и передернув затворы, встретились в недобром сахалинском тумане последнего военного лета: Моряк (Филипп Ершов/Сергей Сосновский), Пахан (Арсений Робак/Александр Робак) и Салажонок (Данил Стеклов/Владимир Стеклов). Трое, каждый из которых считал себя единственным выжившим в той бессмысленной и беспощадной, как побоище в «Кэт», перестрелке.
Фото: Renovatio Entertainment
И выяснится, кем теперь работает ангел, чей голос мерещился им в пистолетно-автоматной оратории. Кто прятался в трюме линкора «Миссури», когда на его палубе генерал Макартур принимал капитуляцию Японии; зачем подозрительного вида кейптаунцы скупают у русского моряка буханки черного хлеба; что сталось с обломком глобуса, разбитого Паханом в сахалинском борделе, и сыграл ли терпеливый зулус Томас вожделенную роль Отелло.
Прихотливая матрица фильма — не претенциозный авторский произвол. Велединский (по первой специальности он недаром корабел) выстроил его, рассчитав прочность конструкции, приноровив к прихотям океана, заложив в чертежи свою философскую утопию. Прежде всего она гласит, что сама Земля — корабль, населенный моряками, лихими людьми, актерами и ангелами, плывущий по волнам космоса. Время и пространство, как говорил еще Кант, лишь априорные категории человеческого сознания, утилитарно втискивающие непостижимый мир в некую систему координат, а мир хоть и не возражает, но непостижимостью не поступается. Но ведь в таком случае свобода воли и предопределенность судьбы не противоречат друг другу. Причинно-следственные связи — сущая условность: какая разница, названа ли таверна «Кэт» в честь таверны из заглавного шансона или шансон запечатлел случившуюся в реальной таверне бойню. А значит, и сама смерть — условность, которую не стоит принимать в расчет. И наконец — и в этом Велединский, радикально оспаривает все русское кино,— если на свете существует зло (в чем никто не сомневается), то неизбежно существует и добро. Пусть даже добро козыряет в наколках и, выстрелив наобум — из пистолета, за сотни шагов,— попадает прямо в злую цель и танцует рок-н-ролл над пропастью.
В прокате с 29 августа