Ведущий эксперт в области российско-французских отношений о встрече президентов РФ и Франции

В понедельник президент России Владимир Путин побывает с однодневным рабочим визитом на юге Франции, где встретится со своим французским коллегой Эмманюэлем Макроном. Эта встреча состоится незадолго до саммита G7, который также пройдет во Франции и в котором Россия участия не принимает. Зачем она нужна и в каком международном контексте будет проходить, корреспонденту “Ъ” Галине Дудиной рассказал глава центра французских исследований Института Европы РАН, дипломат, доктор исторических наук Юрий Рубинский.

— Почему из всех лидеров «семерки» с Владимиром Путиным встречается именно Эмманюэль Макрон?

— Это диктуется обстоятельствами. С кем еще разговаривать российскому президенту среди, как он сам любит говорить, «партнеров», то есть среди первых лиц ведущих держав мира? Ангела Меркель объявила о будущем уходе, и ее здоровье вызывает вопросы. У Дональда Трампа уже началась предвыборная кампания и не вполне закончилась эпопея с «вмешательством России в выборы». У Бориса Джонсона на носу «Брексит», а на российском направлении — очень сложное наследство, от которого британский премьер не смог бы отказаться, даже если бы захотел. Встает вопрос, с кем говорить о тех проблемах, которые не терпят отлагательства, причем не сиюминутных, а долгоиграющих.

— И о чем будут говорить президенты?

— Безусловно, будет обсуждаться украинская проблематика. С новым руководством Украины у французского президента уже есть довольно основательное знакомство, и он как раз стремится здесь сыграть какую-то позитивную роль.

Вторая тема — это ситуация на Ближнем Востоке и в Ормузском проливе, которая всех касается, а не только России как экспортера углеводородов. В отношении, скажем, противоборства США с Ираном у России одни интересы и отношения с этой страной, у Франции — другие, но и Москва, и Париж против того, чтобы эти проблемы решались силой.

При этом необходимо учитывать и глобальный контекст, и прежде всего системообразующее противостояние США и Китая. Это ведь не просто какая-то причуда или авантюра со стороны Дональда Трампа — нет, оно вписывается в его стратегию и, надо сказать, разделяется в той или иной мере всеми его конкурентами на будущих выборах. Противостояние этих ведущих экономических, и не только экономических, держав мира влияет в той или иной мере на всех.

— Ну, вряд ли президенты Путин и Макрон на переговорах будут обсуждать США с Китаем.

— То, о чем я говорю, касается не повестки их встречи, а контекста. И в этом контексте необходимо учитывать выход США из климатического соглашения и из иранской ядерной сделки и то, что происходит в связи с этим на Ближнем Востоке. Все это требует обсуждения и согласований как с союзниками, так и с противниками.

Причем речь не идет о том, что какая-то из этих держав должна сделать выбор между США и Китаем, Западом и Востоком, либеральным миропорядком, который сложился в 1945-м и затем 1991 году и сегодня трещит по швам, или каким-то новым, которого еще нет. Необходимо независимо от идеологических предпочтений совместно искать прагматичные развязки.

Для понимания контекста встречи нужно также помнить, что Макрон и Путин, Франция и Россия предъявляют друг другу определенные, где-то зеркальные, претензии. Так, в условиях протестов «желтых жилетов» и демонстраций в Москве каждая страна упрекает другую в том, что та сочувствует и даже поощряет антиправительственные и антисистемные силы. И дело не только в освещении событий в СМИ. Речь идет о ценностных категориях: Эмманюэль Макрон никогда не скрывал, что у него есть ценности, которые не разделяют в Москве, он об этом много раз говорил. И когда Владимир Путин в интервью Financial Times сказал, что либеральная идея себя изжила, французский президент, естественно, ответил на это, подчеркнув, что он в эти ценности верит. Эта дискуссия также вряд ли продолжится в форте Брегансон (резиденция президента Франции, где пройдет встреча.— “Ъ”). Но она определяет отношение президентов к тем или иными факторам внутренней и внешней политики.

— А как в целом взгляды и личность Эмманюэля Макрона влияют на его политику?

— Эмманюэль Макрон оказался востребованным в тот момент, когда два или даже три поколения французской политической элиты уходят со сцены. И во Франции этот сдвиг оказался более радикальным, чем в любой стране Западной Европы. Он происходит из верхушки среднего класса, пробился из провинции в Париж, получил образование в самых престижных учебных заведениях, начиная с лицея, затем в парижском институте политических наук Sciences Po и Национальной школе администрации (ENA). Был инспектором финансов (а это особая категория во французской элите), инвестбанкиром, министром экономики. То есть он воплощает в себе основу административной, бизнес- и политической элиты, которая во Франции срослась как нигде в других странах западной демократии. И интересно, что сам, будучи классическим представителем французской элиты, он пришел к власти, оказавшись востребованным теми, кто не хотел голосовать за традиционные партии. И взялся за радикальное изменение французской социально-экономической модели, унаследованной от первых послевоенных десятилетий: предложил упразднить ENA, на треть сократить парламент. Возможно, «желтые жилеты» в какой-то мере помогли ему почувствовать, что отторжение обществом элит не просто преходящий момент.

Вне всякого сомнения, у него есть сильные стороны. Это человек очень образованный, не только экономически, но и философски. Он был помощником философа Поля Рикёра и действительно интересуется такими высокими материями. Волевой, амбициозный — и имеющий на то основания. Но в тоже время имеющий определенные недостатки: ему случается быть и высокомерным, и чересчур императивным, замыкая на себе, как Юпитер на Олимпе, решения и оказываясь в этом смысле полюсом притяжения всех видов недовольства. Тогда как все его предшественники в той или иной мере делились (например, с премьер-министром) если не властью, то полномочиями, а значит, и ответственностью за неудачи и проблемы.

— А как складываются личные отношения двух президентов?

— Для Владимира Путина Макрон, на мой взгляд, подходящий собеседник. Не столько за неимением других, а потому, что у того с самого прихода в Елисейский дворец была установка на поиск диалога. Хотя он не скрывает при этом различия в убеждениях и ценностях, принципах и интересах.

Если вспомнить, поиски баланса интересов Макрон начал немедленно, как только был избран. Он не раз бывал в России, и первый визит Путина в Версаль состоялся через две недели после вступления Макрона в должность в мае 2017 года. То есть с самого начала были небезуспешные попытки найти персональный уровень отношений и определенного взаимного понимания и доверия. Кстати, Дональд Трамп побывал во Франции позже — 14 июля 2017 года на параде по случаю национального праздника Дня взятия Бастилии.

— Тем не менее может сложиться впечатление, что за готовность к диалогу с Москвой Парижу приходится оправдываться: мол, эта встреча вовсе не сдача позиций. Перед кем оправдывается Макрон? Перед французскими журналистами, европейским либеральным обществом или перед американскими партнерами?

— Перед всеми, кого вы назвали. Но, по мнению Макрона, диалог чего-то стоит и может дать результаты, если каждая сторона, во-первых, не прячет в карман свои ценности и убеждения и, во-вторых, если есть возможность для достижения компромисса там, где интересы совпадают или сближаются. Такой диалог должен быть открытым, деловым и требовательным. То есть не ставить ультиматумы, а искать совместимые развязки, не требующие отречения каждой, любой из сторон от своих принципиальных ценностных установок.

Именно такой стиль, такую модель — ни справа, ни слева — он пытается укрепить во Франции, сочетая ценности обоих традиционных политических лагерей. Такая его тактика прослеживается и на внутриполитической, и на внешнеполитической арене. И это нельзя считать только каким-то лавированием, вилянием между взаимоисключающими полюсами: он считает, что как раз в этом источник не слабости, а силы для Франции. Особенно там, где у нее каких-то материальных возможностей не хватает.

Кстати, есть еще один вопрос, очень важный для Макрона и в меньшей степени учитываемый в России,— это его подчеркнутая заинтересованность в лидирующей роли Франции в борьбе против климатических изменений и вообще сохранении окружающей среды и экологии. Для французского президента это очень важный вопрос с точки зрения и внутренней, и международной. Внутри страны это возможность, как он считает, подкрепить свое влияние на левый фланг и компенсировать проблемы социального плана. А в международном плане — способ утвердить свою принципиальную заявку на глобальную роль и ответственность.

— У французской внешней политики вообще есть тенденция, как некоторые сказали бы, преувеличивать свою роль в мировой политике. Насколько она оправданна?

— Очень правильный вопрос. Кто-то из известных французских деятелей говорил, что Франция видит себя комфортно в своей шкуре, только тогда она считает себя больше чем она есть на самом деле. Эта фраза очень точная. У Франции комплекс неполноценности компенсируется комплексом превосходства. Впрочем, не только у нее.

Но дело не просто в самолюбии. Французское руководство при всех правителях, и особенно начиная с де Голля, было глубоко убеждено (и справедливо) в том, что, чтобы повысить свою роль в международных делах, свой престиж и даже легитимность соответствующей власти у себя на родине, необходим многосторонний подход. И эта идея для французов является ключевой. Многосторонний подход реализуется и через международные организации, и через межгосударственные отношения, и через отношения между гражданскими обществами. Показательно в этом смысле, что единственным конкретным решением первой встречи Макрона и Путина в Версале было создание по французской инициативе «Трианонского диалога» — форума гражданских обществ двух стран. Затем Франция по инициативе Макрона провела очень масштабную престижную акцию, отметив столетие Первой мировой войны. И вот в этой роли если не посредника, то участника поиска компромиссных решений Макрону трудно найти конкурентов.